Ричард Бирд - Х20
— “ГЕРОЙ”!!
Клуб самоубийц вернул мне восклицательные знаки — все равно что получить второй шанс на образование и самые счастливые дни жизни. Мой нынешний курс обучения — альтернативная история во всех областях, что охватывались рассказами Уолтера и его друзей. Начало курсу статистики деликатно положил Джонси Пол, который рассказал про японские наблюдения за детьми женщин, чьи мужья курили. Одна из подопечных родила ребенка, чей рост и вес были значительно ниже средних, при этом она отрицала, что замужем за курильщиком. Исследователь удивлялся, потому что муж этой женщины каждый вечер рьяно курил в приемной до и после своего визита. В итоге женщину спросили, почему она отпирается, что ее муж — курильщик.
— Простите, — сказала она. — Но этот человек просто мой любовник.
Физкультура: когда в 1987 году французский защитник Серж Бланко играл в Кубке мира по регби, в котором Франция вышла в финал, он выкуривал в среднем по тридцать сигарет в день, как и все великие французские игроки до него, в том числе незабываемый Жан-Пьер Риве.
Английская литература: если верить Ланди Футу, все великие английские романы написаны не без помощи табака. Он цитировал Теккерея о кубинском курении и Киплинга о различии между женщиной и сигарой. (Это входило также в курс “Женщина в современном мире”.) По мнению Фута, смерть романа совпала с антитабачным движением, а смерть автора можно связать с адекватным противодействием этому движению.
Экономика: пока Маркс писал “Капитал”, он истратил на сигары больше денег, чем получил за публикацию. Пожалуй, это объясняет его странную слепоту к тому очевидному факту, что на самом деле опиум для народа — табак.
Криминалистика: великий Шерлок Холмс утверждал, что все первоклассные сыщики должны уметь определять 140 разных сортов табака. По пеплу.
Наука и психология: Ньютон курил, равно как и Фрейд, считавший, что сосет грудь, а не сигару, и в итоге умерший от рака рта, продемонстрировав тем самым женобоязнь, для которой были все основания.
Я наслаждался каждой минутой.
— Чушь, — говорит Уолтер. — Ты идеализируешь специально ради Эмми.
— Я не идеализирую.
— Все было не так радужно. Он врет.
— Я не говорил, что все было радужно. А с каких это пор ты стал таким борцом за правду?
Уолтер шмякает свой кисет на журнальный столик. Гемоглобин трусит к Уолтеру, но тот отвешивает ему пинка. Гемоглобин уносит ноги. Затем Уолтер сталкивает пепельницу с подлокотника. Она опрокидывается, кружится, останавливается. На столике зияет кожаная пасть кисета.
Он пуст.
Люси не ответила, и я написал ей снова, мягко намекнув, что не могу ждать вечно. Но из Англии приходили только письма от матери: она перестала читать статьи об опасностях курения и переключилась на трагедии более общего характера. В частности, она живописала мне многоликие опасности, что подстерегают молодых англичан в больших иностранных городах. Статистика — ужасающее чтение.
Пунктуация смягчилась; я встревожился и в письме успокоил мать. Я напомнил ей, что великие и чудесные вещи происходят даже за границей и даже в больших городах. Как знать, писал я, может, мне даже повезет!
Осознав это, я вдвое упорнее добивался встречи с Джинни за пределами библиотеки. Я попросил разрешения взглянуть на репетицию “Так поступают все женщины”, но Джинни сказала, что мне будет скучно. К тому же, что скажет Люси?
Не оставляя надежды, я пытался искушать Джинни описаниями итальянского ресторанчика “Козини” — и не только потому, что он находился прямо за углом моего дома. Козини, владелец и шеф-повар, славился своей нерешительностью, и его ресторан постоянно менялся. Поэтому в холодную погоду я говорил Джинни, что там пылает камин. В жару Козини устанавливал кондиционеры. Однажды, когда Джинни посетовала на свою бедность, я сказал, что “Козини” бывает очень дорогим.
Она посмотрела вверх, прищурившись на ярком солнце, что затопляло библиотечный дворик.
— А там есть зал для некурящих?
— Огромный, — сказал я, — всегда.
— Всегда?
— Как минимум половина ресторана.
— Прости, — сказала она, — не сегодня. Я жду звонка.
Пока она искала, где бы раздавить бычок, я задумался, что же я делаю не так. Я помнил, что влюбиться в Люси было куда легче — потому я впоследствии и вывернул все наизнанку, свалив вину на Люси, — но тут я заметил, что Джинни ушла.
Ее сменила мадам Бойярд, она стояла аккурат между мною и Жан-Полем Сартром и загораживала солнце. Руки в боки, зажженная “Кэмел” фитилем торчит в кулаке. Она сказала:
— Какого черта ты тут рассиживаешь просто так?
— Давай посмотрим на это иначе, — сказал Джулиан. — Ты же со стариком Тео больше дружишь, чем со мной?
— Джулиан, я не знаю, я не понимаю, о чем ты. Он умирает.
— Я хочу, чтобы ты принес мне один побег табака, который он выращивал до болезни.
— Я тебе уже говорил. Он отказался.
— А я в благодарность посмотрю, какую медицинскую помощь мы сможем ему оказать. “Бьюкэнен” работал над раком много лет. У нас есть классные специалисты.
— Я его спрашивал, и он отказался.
— Это всего лишь растение.
— Джулиан, Тео очень болен.
— Тео стоит на пути прогресса. Помоги нам обоим. Ты сможешь, если захочешь.
Я вспомнил угол, под которым Гемоглобин задрал голову, когда смотрел, как Тео снимает картины в квартире над закусочной Лилли. Вспомнил Папая, легкое и коллекцию лотерейных квиточков, которую Тео заткнул в красную хозяйственную сумку рядом с укоряющим рентгеновским снимком.
— Мне предстоит операция, — говорил Тео. — Обычное дело для людей в моем возрасте. Беспокоиться не о чем. Такая ерунда, что даже даты не назначили.
Я ему поверил, потому что он уже перечислял, чем займется у меня дома. Он дирижировал сигаретой, расписывая, как превратит заднюю часть дома в лабораторию. Если света хватит, В такой сырости будет достаточная влажность, идеальная для выращивания и проведения опытов над растениями наподобие, скажем, табака. Затем он подробно описал мою комнату, включая обогреватель и пуфик, хотя никогда там не был.
— Я не боюсь привидений, — добавил он, — это мне Джейми присоветовал.
Джейми постоянно следил за мной, хотя Тео так и не сказал, платил ли он ему сигаретами.
— Тео, ты извращенец.
— Он говорит, у тебя классный телевизор.
Он на секунду оторвался от сумок.
— Ты действительно хочешь, чтобы я к тебе переехал?
— Твоей работе это пойдет на пользу. Ты сам так сказал.
— Но ты действительно хочешь?
— Иначе ты окажешься на улице.
— Ты как-то сказал, что ничего не хочешь. Не хочешь отвлекаться, помнишь? Не хочешь никаких событий. Даже особо разговаривать не хочешь.
— Видимо, я изменился.
— Тогда скажи это.
— Я хочу, чтобы ты жил со мной, идет?
— Хорошо, — сказал он, — очень хорошо. Что-то я вдруг мальца проголодался.
И посреди комнаты он побросал все вещи и запрыгал с ноги на ногу, высоко вскидывая колени. Я узнал пляску, означавшую пирог с мясом и почками, и я бы хотел думать, что он пляшет капельку и от радости. Затем я тоже пустился в пляс, вращая руками назад, действительно чуть-чуть от радости, и так мы плясали, пока Лилли не распахнула дверь.
— Один пирог с мясом и почками, — сказала она.
— Всего один?
— И большой мясной.
Мы с Эмми вернулись, осмотрев останки лаборатории Тео, а Уолтер сидит за столом и читает это. Хотя не знаю, может, он читает вчерашнюю запись.
— Ну и неразбериха, — говорит он и качает головой.
— Кто сказал, что тебе можно это читать?
— А что это? — любопытствует Эмми. — Дайка взглянуть.
— Нет, пожалуйста, Эмми, положи на место. Уолтер, освободи стол.
— Это дневник? Что это?
— Куча вранья, — говорит Уолтер. — Ты тут прямо герой. А я — какой-то старый пердун в шляпах.
Он машет в мою сторону листом. Я выхватываю бумагу, и мне наконец удается оттеснить Уолтера и Эмми от стола.
— Бóльшая часть там правда, — защищаюсь я.
— Правда? — Уолтер уже несколько часов обходится без табака. — Вот я тебе скажу правду.
— Успокойся, Уолтер.
Не тут-то было. Он опирается на палку и говорит, тыча пальцем в воздух:
— Видишь эту женщину? Ее муж совершает самоубийство, пока ее отец убивает ее мать.
— Уолтер, держи себя в руках, — говорит Эмми. — Никто не совершал никакого самоубийства. Мой муж бросил меня, потому что заболел и так было лучше. Это случилось давным-давно.
— Он просто тебя бросил. Он курил “Житан”. И поэтому ты вбила себе в башку, что он нарочно себя убивал. Ты ведь так думаешь?
— Послушай, Уолтер, — говорю я. — Если у тебя кончился табак, не вали это на Эмми. Она не виновата.
