Ричард Бирд - Х20
Тео отметал жалость, считая болезнь не чем иным, как проигранным пари. Бог перестал сожалеть о смерти матери Тео. Бог простил себя. “Мне льстит, что это заняло столько времени”, — сказал Тео.
— Безопасная сигарета, — напомнил мне Джулиан. — Подумай о жизнях, которые ты спасешь.
— Он отказался.
— Всего один побег, просто чтобы проверить, насколько он близок к цели. В противном случае мы не сможем ему помочь. Выбирай сам.
Кровать угрожающе прогнулась в середине, так что мы устроились на полу, уткнув подбородки в колени.
— Ты резковато выразилась, — сказал я.
— Откуда мне было знать, что она англичанка?
— Ну, учитывая обстоятельства, она это вполне пережила.
— Бывают же обидчивые люди.
После того как нас вышвырнули из “Козини”, было самое время напомнить Джинни, что я живу прямо за углом. По пути мы миновали магазин, где продавались готовые цыплята и вино, так что в конце концов мы поели у меня. Я провел экскурсию по комнате, а Джинни предложила пропустить кресло, если экскурсия чересчур затянется, так что в общем и целом все шло неплохо.
Мы выпили две трети вина, и тут Джинни сказала:
— У тебя на стенах нет картин.
Я пропустил это мимо ушей. Я раздумывал, как бы повернуть разговор в направлении судьбы, особенно применительно ко мне и Джинни.
— У тебя даже снимков нет, — сказала она. — Ты не любишь разглядывать семейные снимки?
Я сказал, что это никогда не приходило мне в голову. Может, ей нравится поэзия?
— А Люси? — сказала она. — У тебя должны быть снимки Люси.
Я сказал, что само собой. Может, она еще голодна?
— Можно взглянуть?
— Прости?
— На Люси, я хочу взглянуть на снимок Люси. Ну, девушки, которую ты любишь.
— Ах, на эту Люси, — сказал я. — Нет. Вообще-то я… Не здесь. К тому же она лучше выглядит у меня в голове, чем на фотопленке.
— Она что, некрасивая?
— Да нет, — сказал я. — Просто сексуальней одета.
— Что?
— У меня в голове.
— Мне кажется, ты стесняешься.
— Не стесняюсь.
— Тогда почему ее прячешь?
Джинни сделала вид, что заглядывает под матрас, поэтому мне пришлось отклониться. Пытаясь не столкнуться со скелетом цыпленка, я стукнулся головой об дверь. Джинни встала голыми коленками на кровать, и платье затрепыхалось вокруг ее бедер. Она выдвинула верхний ящик комода.
— И здесь нет. — Она обследовала свернутые шариками носки.
— У тебя красивые руки, — сказал я.
— Или она у тебя вместо закладки. — Она взяла несколько толстых книжек по истории и перелистала.
— Джинни, вообще-то у меня нет снимка.
— Конечно, есть. Ты же ее любишь.
Наконец она схватила пенал фирмы “Хеликс”, единственное место, где я еще мог что-то прятать. Открыла пенал, и трудно было сказать, разочарована она или нет. Отполированными ногтями она раздвинула карандаши и достала сигарету Джулиана.
Джинни вытащила сигарету, показала мне так, будто я ее никогда раньше не видел. Сигарета начала стареть. Вся сморщилась, как стариковская одежда.
— Зачем у тебя сигарета в пенале?
— Потому что это не простая сигарета, — сказал я, наконец-то увидев возможность. — Это волшебная сигарета.
— Я была готова сказать ему, что ошибалась, хотя знала, что не ошибалась.
— Он говорил, что ты наверняка права и, возможно, курение — это ужасно. Но он в это не верил. Это и есть любовь?
— Я поняла, почему женщины в трущобах время от времени хотят покурить, чтобы утешиться.
— Он говорил, что ежегодно умирают сотни тысяч курильщиков, но это он просто хотел доставить тебе удовольствие.
— А чтобы доставить удовольствие ему, я говорила, что сто тысяч умерших курильщиков не означают, что сто тысяч некурящих никогда не умирали.
— Или что курильщики не умерли бы, если б не курили.
— Именно. Вот это, — сказала Эмми, — и есть любовь. Готовность к переменам.
— Помнится, он как-то неопределенно извинялся.
— И я тоже. Дело не только в смерти и умирании или даже больных легких и зловонном дыхании. Теперь я это знаю. Я прочла книгу.
— Дело не только в крутизне и чтобы стать, как Хамфри Богарт. Частицы налипают на одежду и вызывают сердечную слепоту и головокружение. Не говоря уже о химикалиях и канцерогенах.
— Мне больше всего понравилась глава о нюхательном табаке. Можно его с чем-нибудь смешать, чтоб получился твой любимый запах.
— Фенола, изопрена и мышьяка.
— Персика и лаванды. Иногда эссенции герани.
— Двуокиси серы, окиси углерода, нитробензола.
— Черной смородины и малины.
— Зета-нафтиламина.
— Мускатного ореха и ванили.
— N-нитрочтототамэтиламина.
— Бергамота, каскариллы и розмарина.
— Бензопирена, винилацетата.
— Перечной мяты, сандалового дерева и валерианы только что из цветка.
— Формальдегида.
— Ментола.
— Метанола.
— Кардамона.
— Кадмия.
— Цитрусовых.
— Цианида.
— Цитрусовых. Не стоит и эту сторону забывать.
— Нет, не стоит забывать обе стороны.
— Я думаю, это и есть любовь.
— Обычно волшебные сигареты выглядят получше. Моложе.
Она понюхала.
— Вообще-то пахнет довольно приятно.
— Не обманывайся. Все изменится, когда ты ее закуришь.
— В тюрьмах сигареты используют вместо денег, — сказала она. — Мне сестра рассказывала.
— Знаю. Они издавна что-нибудь да заменяют.
— Если я ее поцелую, то превращусь в принца?
Она взяла сигарету Джулиана в рот и сомкнула красные накрашенные губы вокруг фильтра. Она держала ее, как соломинку для питья, не совсем уверенная, что это за питье, повращала глазами и сделала вид, будто затягивается, а потом вынула сигарету изо рта, опять сделав вид, будто выпускает дым, помаргивая, точно испанская курильщица.
— Как элегантно, — сказала она. — Как неумно.
Потом она взяла сигарету и зажала ее под носом, придерживая верхней губой: сигарета — словно прямые белые усики.
— Смешно, а? — Губы скривились, голос исказился, но когда она попыталась изобразить Ретта Батлера, сигарета вывалилась, хотя Джинни поймала ее, не успела сигарета миновать подбородок. — Вообще-то, дорогуша, — сказала она, — я не могу изобразить Хамфри Богарта.
Она счастливо сжала сигарету в зубах, и я посоветовал ей быть осторожнее. Она понятия не имеет о власти сигареты.
— Ах да, конечно, — сказала она, — она убивает людей.
— И не только.
— Мне скоро пора идти, — сказала она.
— Уже?
— Надо ночью хорошенько выспаться. Чтоб голосовые связки и горло отдохнули, сам понимаешь.
— Да, уже должен бы.
— И, разумеется, легкие, — сказала она.
— Все нормально?
— Да, — сказала она, — все хорошо.
Она протянула мне сигарету Джулиана.
— Скажи мне, почему она волшебная, — сказала она, но что-то в ней изменилось. Она вдруг погрустнела и разглядывала подол своего платья все время, пока я объяснял, как, возможно, не знаю, в какой-нибудь параллельной вселенной, если бы мы курили и все такое, хотя мы вовсе не курили, но если бы курили, или не обязательно мы, но кто-нибудь другой выкурил бы волшебную сигарету, то мы, или они, влюбились бы в первого же человека, которого увидели. Или даже влюбились бы в человека, с которым курили эту сигарету, если они оба курили, в параллельной вселенной и так далее.
— Ты так считаешь?
— Ну, кто знает?
— Это нехорошо, я лучше пойду, — сказала она.
— Что нехорошо?
Она встала и стала надевать курточку.
— Что нехорошо, Джинни?
— Не надо, — сказала она.
Я встал. Чтобы пробраться к двери, ей пришлось положить руки мне на плечи и отодвинуть меня в сторону.
— Чего не надо?
— Прости, — сказала она. — Не надо было мне приходить. Это нехорошо, так нельзя с Люси.
Она не стала открывать дверь. Попыталась выдавить улыбку.
— Ты должен кое-что знать, Грегори, — сказала она. Указательным пальцем она коснулась моей руки. — На самом деле она не волшебная. Это просто сигарета.
Она привстала и легонько прикусила мою нижнюю губу. Затем отшатнулась и оттолкнула меня.
— Ну что, не так уж и плохо, а?
Затем Джинни ушла, закрыв за собой дверь. Я ошеломленно таращился на сигарету Джулиана: на фильтре теперь виднелись следы губ.
Конечно, я всегда знал, что никакая она не волшебная.
Лаборатория Тео в задней части дома походила на последний оплот джунглей. Повсюду стояли растения в ярко-красных горшках и желтых мешках, и листья зеленели всеми мыслимыми оттенками. Листва заслоняла светильники на потолке, но зеленоватый свет все же просачивался. По стенам текло, повсюду такая влажность, что постоянно казалось, будто воздух наполнен пáром, идущим непонятно откуда.
