Майкл Мартоун - Папа сожрал меня, мать извела меня
Скрывая обиду, Элленсон пожал плечами:
— Ну, тогда можем еще раз прогуляться в город, к местному кругу. Я, по-моему, не все его нюансы уловил с первого раза.
Там, у круга, было довольно мило. Они заехали в тупичок в том углу Кенмэра, что попаршивее, и там маленькая девочка в школьном джемпере застенчиво попросила с них пятьдесят пенсов за вход, а ее мать и другие ее дети смотрели за ними в окно. Элленсоны прошли через калитку, по грунтовой тропке мимо сложенной стопками черепицы, мимо канавы, переполненной пластиковым мусором, и прибыли к маленькой выстриженной лужайке, на которой неровным кругом хранил молчание узор из пятнадцати разных валунов. Элленсон обошел их, пытаясь выкопать в своем атавистическом сердце смысл этих пре-кельтских камней. Жертвоприношения.
Тут, при определенных небесных парадах, было место жертвоприношений, подумал он, обернувшись и увидев Вивиен, стоявшую в центре круга в слишком ярко-синем дождевике.
— Мы прогуляемся, — согласилась она, — но не к тем жутким камням, которые тебя так воодушевили непонятно с чего. Что за тупость — глазеть на камни, которые кто-то, может, вчера положил, откуда нам знать. Тут в округе больше этих якобы доисторических лачуг, чем было сто лет назад, — мне вчера тот милый юноша из конторы сказал. Он говорит, что разумные люди, приехав в Кенмэр, гуляют подолгу.
— Да кто он такой, этот парень, что его, бля, вдруг стало так много в моей жизни? Чего он тогда сам не погуляет с тобой, если ему так хочется?
Покраснела ли?
— Джордж, ну правда. Он мне в сыновья годится. — Довольно неловкое утверждение, сделанное сгоряча. Она могла быть матерью двадцатиоднолетнего, если бы забеременела в девятнадцать. На самом же деле она не рожала, и когда они только поженились и ей было тридцать с чем-то, надеялась родить от него. Но он людоедски отказался: он сыт по горло детьми — дочь от Джинэнн, двое сыновей от Клэр. А теперь время ушло. Он считал свою теперешнюю жену вопиюще моложе себя, но уж пришел и ушел ее сороковой день рождения, и с тех дней, когда они тайно встречались, в трепещущих тенях неведения Клэр, лицо Вивиен стало угловатым и исчерченным линиями постоянной досады.
Молодому человеку в гостиничной конторе — кроличьей норе за стойкой с ключами, где слышимо возились и ржали ирландцы из персонала, — было не меньше двадцати пяти, а то и тридцати, у него уже и свои дети водились, вероятно. Стройный, черноглазый, млечнокожий и безупречно любезный. Однако любезность его имела некий заряд — акцент — лукавства.
— Да, прогулки — самое оно для этих мест, мы не тяготеем к организованному спорту, как это привычно в Штатах.
— Мы здесь проезжали мимо полей для гольфа, — сказал Элленсон, не слишком желая спорить.
— Вы сочли бы гольф организованным спортом? — быстро переспросил помощник управляющего. — Боюсь, я в него играю иначе. Как говорится у нас тут, это неблагодарная разновидность прогулки.
— Кстати о прогулках… — Вивиен извлекла свою маленькую зеленую карту. — Какую бы вы посоветовали нам с мужем?
Конторский обвел их обоих взглядом черных глаз, после чего решил смотреть на нее, склонив набок свою аккуратно причесанную голову.
— А насколько он крепок?
Невыносимо по-женски Вивиен восприняла вопрос всерьез.
— Ну, он довольно беспорядочно водит, но в остальном — вполне.
Элленсона этот разговор возмутил.
— Когда я последний раз навещал врача, он сказал, что у меня прекрасные артерии.
— А, я так и подумал, — сказал молодой человек, милостиво глядя ему в лицо.
— Но не стоит ему начинать с чего-либо слишком крутого, — сказала Вивиен.
— Тогда Куррабег — то, что нужно. В основном это ровная дорога с прекрасным видом на долину Ротти и на бухту. Прихватите зонтик — от тумана, а также и ваш милый синий плащ, и если супруг вдруг как-то осунется, всегда сможете остановить проезжающий автомобиль — привезти назад тело.
— Мы что же, будем гулять по проезжей части?
Она явно забеспокоилась. При всей самоуверенности у Вивиен имелись раздражающие залежи нерешительности. Клэр, помнил Элленсон, каталась с ним на скутере по всем Бермудам, доверительно вцепившись ему в торс, двадцать лет назад, и гоняла с детьми на велосипедах по Нантакету. У них с Джинэнн, когда они жили в Техасе, был кабриолет «форд-буревестник», и обычно по дороге между Лаббоком и Абилином они гоняли под сто миль в час, а впадины и спуски на трассе 84 полнились зыбкими миражами. Он помнил, как у ее потных висков плескались волосы, обесцвеченные пряди в стиле 50-х, и как она задирала юбку до талии, чтоб промежность подышала, — под рулем. Джинэнн была крутая, а ее соки — нектар, покуда бесшабашность и любовь к скорости не вынесли ее начисто из жизни Элленсона. Эта потеря его ожесточила.
Помощник управляющего словно бы торжественно посочувствовал страхам Вивиен: в его секундной имитации задумчивости сквозил дух пародии, с какой ирландцы привносят музыку в самое формальное общение.
— О, по моему суждению, в это время года машин будет не так много, чтобы нарушать вашу непринужденность. Высокогорные дороги. Оставьте машину на перекрестке, как показано на карте, а потом два раза направо и вернетесь к началу пути.
И все-таки Элленсон чувствовал, что их наставник ощущал какую-то вежливо недосказанную неуверенность в их начинании. В их арендованной машине с зеркалами в самых неожиданных местах, с норовистой путаницей коробки передач на полу, покуда Вивиен со всей очевидностью прикусывала язык, чтобы не критиковать, он вывез их из Кенмэра — мимо кладбища со знаменитыми святыми колодцами, по однорядному горбу каменного моста, вверх между сгрудившимися живыми изгородями — на голые сопки, чьи контуры из окон гостиничного номера Элленсонов удваивались в зеркальной глади озероподобного устья реки. Встречных машин — ни одной, и Вивиен пришлось напрягаться меньше, нежели на кольцевых дорогах.
С разложенной на коленях картой она в конце концов объявила:
— Вот этот перекресток, должно быть.
Скромное пересечение двух дорог, места на грунтовой обочине — едва-едва на одну машину. Там они и оставили, заперев, свою. Стояло нераннее утро в водянистом бледном солнечном свете. Судя по резкости ветра, они забрались выше Кенмэра.
Отправились пешком по прямой дороге, не такой длинной и переливчатой, как трассы в Техасе, но с тем же обещанием миража. Пересекли ручей, скрытый зеленью почти целиком, кроме журчания. Над дорогой высился домик, то ли построенный, то ли восстановленный, без признаков жизни. Тут и земли, и дома, должно быть, дешевы. Ирландия опорожнялась многие века. Кромвель уменьшил ирландскую нацию на полмиллиона, они опять упрямо расплодились — чтобы их через двести лет истребил картофельный голод.
Поначалу Вивиен спортивно шагала впереди, алкая лачуг и девственных видов. Она взяла с собой в поездку новые кроссовки — белоснежные, с красными нашивками, набухшие новейшими складками беговых технологий. Такая обувь не украшала ног, а если сравнивать с лодыжками Джинэнн, у этой жены они довольно широкие. Ноги ее по-дурацки торчали из-под подола ярко-синего дождевика, мелькали по дорожному покрытию, полосатые, как птицы. А где же настоящие птицы? В Ирландии, похоже, их осталось немного. Возможно, мигрировали с местными жителями. Голод с птицами жесток, но то было давным-давно.
Живые изгороди поредели, и после невидимого ручья дорога принялась настойчиво подниматься в гору. Он начал обгонять свою молодую супругу — пришлось сбавить шаг, чтобы идти в ногу.
— Знаешь, — сказала она, — я действительно потянула вчера спину в машине, а эти новые кроссовки — совсем не то, что рекламируют. У них там столько всего внутри наворочено, будто они над моими ногами измываются. Прямо бедра мне выпихивают из суставов.
— Ну, — ответил он, — можешь пойти босиком. — Джинэнн пошла бы. Клэр, вероятно, тоже. — А хочешь — вернемся к машине. Мы прошли меньше мили.
— Всего-то? Я и подумать не могу сказать этим гостиничным ребятам, что мы не осилили их маршрут. Вон уже и первый правый поворот.
Т-образный перекресток никак не был обозначен. Элленсон глянул в зеленую карту и пожалел, что она уж настолько схематична.
— Да, похоже, — нерешительно согласился он, и они двинулись дальше в гору.
Узкая дорога взбиралась дальше вверх по еще большей пустоши. Ирландская пустота отличалась от техасской или той, что у шотландских нагорий, где они как-то странствовали с Клэр. В местном запустении было что-то задушевное. Купола засоренной камнями травы рисовали высокий горизонт под бурливыми облаками с мутной сердцевиной. Всему вокруг недоставало цвета — Элленсон ожидал и траву зеленее, и небо синее. Пейзаж облачился в блеклые, монашеские цвета, как и люди в здешних городах. Это запустение — стыдливо, непритязательно.
