Вольдемар Бранк - Маленький человек на большом пути
— Короче: хочешь — получай двадцать пять копеек. Не хочешь — ешь сам!
Жалко было отдавать так дешево. Но возьму ли больше? Может, пробегаю без толку по местечку?
Домой я вернулся хоть и с пустой корзиной, но с таким траурным выражением на лице, что мать сразу все поняла.
В тот день я обошел много богатых домов. Предлагал, показывал, уговаривал. Всюду пробовали, небрежно перебирая ягоду в корзине, морщились, торговались…
А вечером, когда мы с матерью стали считать вырученные деньги, не вышло даже полного рубля.
Еще дважды ходили мы по ягоды в далекий лес. Лишь тогда мать смогла отнести один серебряный рубль в общинную школу, а на другой купить учебники и тетрадки.
Ничто в мальчишечьи мои годы не далось мне так трудно, как школьные деньги.
НОЖ
С восхода солнца мы рыбачили на берегу озера возле Храмовой горки. Рыба просто не хотела ловиться, только трогала крючок, обкусывала червяка — и все. Напрасно мы снова и снова забрасывали удочки.
Что за рыбалка без клева? Скука. Наш приятель Август, сын соседского столяра, предложил:
— Знаете что, ребята, давайте лучше вырезать лодочки из сосновой коры.
— Да ну! — дружно скривились мы с Густавом. — Скажешь тоже! А нож?
Но Август хитро посмотрел на нас и медленно, как фокусник, вытащил из кармана складной нож. Новый, с блестящей черной ручкой.
Я вытаращил глаза, брат — тоже. Что за чудо! Откуда у Августа это сокровище? Такого ножа нет ни у кого из наших мальчишек! Ну, может, у двоих-троих, самых богатых.
— Покажи! Ну, покажи, пожалуйста!
Август пристально осмотрел меня с головы до ног, словно решая, может ли он доверить мне свое богатство. Потом великодушно протянул руку. На ладони лежал нож. Нет, что я говорю: не нож — греза, мечта!
Я несмело провел пальцами по гладкой рукоятке. На конце было небольшое сквозное отверстие. Август пояснил:
— Для веревки. Просунуть и привязать к руке. Тогда навечно, никогда не потеряешь.
А лезвие… Блестит, точно зеркало, и буквы выдавлены. Я стал разбирать:
— Ф-и-с-к-а-р…
— Точно: фискар! — подтвердил Август. — Не какое-нибудь барахло, а финская сталь — фискар. Самое лучшее, самое острое лезвие в мире!
Зря он так нахваливал свой нож. Ни у меня, ни у брата никаких сомнений не возникало. Нож так и выглядел, как полагается выглядеть лучшему в мире. Достаточно только взглянуть на широкое мощное лезвие.
— Дорого стоит? — Я осторожно потрогал заостренный кончик.
— Тридцать пять копеек.
Я стал подсчитывать в уме. За какое время можно собрать такую сумму? Раз в неделю я ходил в сапожную мастерскую, помогал подмастерьям заготавливать деревянные гвозди. За три часа работы платили копейку. Значит, целых тридцать пять недель! И уж про сладости или цветные карандаши и думать забудь. Хорошо Августу: время от времени скупщик скота нанимает его в погонщики до самого Пскова — это не копейка в неделю! А вот меня не пускают, говорят, еще мал.
Август разрешил мне испытать нож в деле. Осторожно, чуть дыша я отрезал сучок у ольхи. Втроем мы стали придирчиво рассматривать срез. Ровный как стеклышко, лезвие не оставило ни царапинки.
— Бритва, да и только! — восторгался брат. — Режет дерево что масло. Я спросил:
— Сам точил? Или дедушка?
— Не видишь — заточка фабричная! — Август смотрел на меня с презрением. — Сказано же: не простой это нож, а самый настоящий фискар…
Мы оставили удочки на берегу — пусть рыбы сами ловятся! — и отправились на Храмовую горку искать сосну с корой потолще. Подходящее дерево быстро нашлось — высокое, в два обхвата. Ствол в нижней части мшистый, корявый, с толстой, потрескавшейся корой. Август отыскал кусок, по форме отдаленно напоминавший лодку. Подсек с двух сторон, глубоко вогнал нож и надавил. Кора с треском отделилась от дерева, обнажив светло-желтую, залитую прозрачной смолой древесину.
— Ох и отличная будет у меня лодочка! — хвалился Август. — Вот здесь поставлю мачту с парусом, сюда закреплю руль.
Как мне захотелось сделать себе точно такую же лодку! С парусом, с рулем.
— Августынь, одолжи на минутку, а?
Август не заставил себя долго упрашивать — тут же вложил нож в мою руку. Я начал срезать кусок коры, брат помогал. Делали все точно, как Август. Осталось только отодрать от ствола. Я всадил нож поглубже и стал приподнимать кору.
И тут случилось страшное: металл звякнул, лезвие обломилось.
Меня словно ошпарило; я вскрикнул, как от боли. Не веря своим глазам, уставился на обломок. Нож выпал из рук…
И я побежал. Сам не знаю почему: испугался или от стыда за содеянное. Август что-то кричал вслед. Я не различал слов, несся со всех ног с горы, к озеру.
Очутившись на берегу, как был, в одежде, бросился вплавь. Глотнул воды, закашлялся, поплыл. Ничего не видел, один лишь остров на противоположной стороне. Туда, скорей туда! Словно только там мне спасение.
Заныли мускулы — вода была очень холодной. А до острова еще далеко. Я стал захлебываться. К счастью, вскоре ноги коснулись песчаного дна. Без сил, покачиваясь, как пьяный, побрел на берег.
На той стороне бестолково метались брат с Августом. Бегали у самой воды, грозили кулаками. Август сложил руки рупором, крикнул. До меня долетело:
— …шедший!.. шедший!
Вода ручьями стекала с мокрой одежды. Постепенно я стал приходить в себя. Почувствовал холод и, клацая зубами, побежал к развалинам крепости. Хватаясь руками за расщелины, лез все выше и выше по каменной стене, пока не добрался туда, куда до сих пор никогда еще не осмеливался влезать.
Рискуя ежесекундно сорваться, вскарабкался на самый верх полуразрушенного бастиона. Глянул вниз — голова закружилась. Там, у подножия, лежала груда скатившихся отсюда, с верха бастиона, камней. Дрожь пробежала по телу, я отшатнулся. Показалось, что сейчас обрушится, увлекая за собой и меня, уцелевшая часть стены.
Поспешно отвел взгляд и стал рассматривать остров, озеро, сваи старого моста, который строили еще во времена шведского господства. Сваи начинались здесь, у острова, а кончались в зарослях камыша, на том берегу озера, где находился наш мальчишечий пляж. Очень удобно! Не умеешь как следует плавать или устал — пожалуйста, цепляйся за сваю.
А что там, на Храмовой горке? На опушке леса, у скалы, я приметил брата и Августа. Отсюда они казались маленькими, ну прямо букашки. Оба несли на плечах удочки; мою, наверное, тоже… Я вспомнил про сломанный нож, и снова спазма перехватила горло.
Рыбаки, так ни разу и не посмотрев в мою сторону, бодро шагали по заливному лугу. Вот они прошли заболоченное место, вот идут по колено в темно-зеленой траве. Нагибаются, срывают что-то. Наверное, сочный щавель.
Наверху было не так уж плохо. Я обсох на теплом ветру, солнышко приятно пригревало. Но все отравляла мысль о сломанном ноже. Сколько можно здесь сидеть? Ну, до вечера. Ну, до завтрашнего утра. А потом? Как я посмотрю Августу в глаза?
Тем временем брат с Августом подошли к пустынному мальчишечьему пляжу; купальный сезон еще не начался. Остановились, повернулись лицом ко мне. Нет-нет, меня им все равно не увидеть: я присел на корточки за уцелевшей бойницей.
Август плюхнулся на песок, стал раздеваться. Что он собирается делать? Вот разбежался, кинулся в воду. Выбрасывая попеременно то одну, то другую руку, он быстро двигался вперед.
Все ясно — Август плывет сюда, на остров. Я заметался по узкой, усыпанной известковым крошевом площадке. Остаться здесь? Или бежать? Но куда? И как? Ведь стоит только глянуть вниз — и от страха сразу начинает стучать в висках.
Вот уже Август приблизился к берегу острова, густо поросшему камышом. Раздвигая высокие стебли, вышел из воды. Единственная надежда, что он меня не заметит. Я припал к камню. Говорят, страус, когда не может убежать от преследования, сует голову под крыло. Вот так и я. Закрыл глаза и стал прислушиваться с бьющимся сердцем. Шаги Августа неумолимо приближались к развалинам. Наконец высоко в воздухе просвистел камень, послышался окрик:
— Эй, слезай оттуда, баранья башка!
В голосе не было злости. Но я лежал не шелохнувшись: стыдно!
Снова просвистел камень, и раздалось:
— Все равно я тебя вижу, брось прятаться! Вон ты, за бойницей!.. Слезай же, дурачок! Твои штаны и рубаха обойдутся матери дороже, чем мой нож.
А если правда отдать ему за нож штаны и рубаху? Но не могу же я идти отсюда голым! Тогда так: дойти до дому и уж там отдать.
Я медленно поднял голову. Август стоит внизу. Лоб наморщен, брови сдвинуты.
— Слезай, и, смотри, осторожно, а то еще шею свернешь. Нож что! Заработаешь и отдашь. А шею новую за какие деньги купишь?
Ой, да что это я! Конечно же, нож можно новый купить — как я сразу не сообразил! Ну, тридцать пять недель поработаю, ну, пятьдесят — подумаешь, важность! Главное, я отдам ему нож.
