Уильям Теккерей - Призрак синей бороды
Тут по всему городку, как оно обычно и бывает в городках, поползли слухи.
"Доктор не подпускает к вдовушке ни единого холостяка", - твердили злые языки, - "чтобы предоставить поле действий единственно своему страшиле-племянничку".
Разумеется, речи эти достигли ушей сестрицы Анны, и маленькая плутовка куда как рада была воспользоваться ими, чтобы убедить сестру принимать у себя более веселое общество. Сказать правду, юная кокетка несравненно больше любила танцы или игру в карты, нежели унылые степенные беседы за чайным столом. И вот она день и ночь изводила сестру намеками и уговорами открыть двери дома для более широкого круга гостей и чуть порастрясти унаследованные денежки.
С этим вдова наконец, хотя и с бесчисленными вздохами и многословными сожалениями, согласилась и зашла даже так далеко, что заказала себе самый очаровательный полутраур, в котором, по мнению всего света, выглядела просто изумительно.
- Образ моего милого Синей Бороды, - заявила она, - я вечно храню в своем сердце - вот что самый глубочайший траур по нему. А когда сердце горюет по-настоящему, нет нужды выказывать свою печаль внешне.
Засим она разослала приглашения на скромный чай и ужин, и несколько лучших семейств города и его окрестностей сошлись к ней на прием. За первым приемом последовал второй, и еще, и еще - и наконец даже капитан Черная Борода получил приглашение, хотя, разумеется, явился в штатском платье.
Доктор Лукавс и его племянник терпеть не могли капитана.
Они слышали (сказали они) некие весьма скверные рассказы про то, что творится в казармах. Кто это выпивает три бутылки вина за один присест? Чья кобыла участвовала в бегах? И почему это Долли Коддлинс так внезапно покинула город?
Слушая, как дядя его задает все эти вопросы, мистер Лукавс закатил белки глаз и вздохнул о греховности этого мира. Но что его порадовало, так это гнев, который выказала вдова, едва речь зашла о Долли Коддлинс. Она пришла в настоящую ярость и поклялась, что больше ни разу не примет у себя этого негодяя. Адвокат и его дядюшка были вне себя от восторга. О недальновидные стряпчий и пастор, неужели вы думаете, что миссис Синяя Борода рассердилась бы так, если бы не ревновала? И неужели вы думаете, что она стала бы ревновать, когда бы - когда бы не что? Она объявила, что до капитана ей дела не больше, чем до последнего из ее лакеев, но в следующий же раз, как он нанес ей визит, не удостоила его ни единым словом.
- Дражайшая моя мисс Анна, - сказал капитан, встретившись с этой девицей в сэре Роджере де Коверли {Роджер де Коверли - название танца, данное в честь образа доброжелательного провинциального джентльмена, который впервые был создан на страницах журнала "Зритель".} (она танцевала в паре с прапорщиком Триплетом), - в чем дело? Что с вашей прелестной сестрой?
- Дело в Долли Коддлинс, - ответила мисс Анна. - Мистер Лукавс все рассказал.
И она унеслась в вихре нового па.
При этом чудовищном обвинении капитан так покраснел, что всякий бы мог убедиться, как оно несправедливо. Он совершил столько нелепейших промахов в танце и всю дорогу бросал такие свирепые взоры на мистера Лукавса (который не танцевал, но сидел подле вдовы и поедал мороженое), что его партнерша решила, будто он рехнулся, а мистеру Лукавсу сделалось очень не по себе.
По окончании танца капитан подошел засвидетельствовать свое почтение вдовушке и при этом так зверски отдавил мистеру Лукавсу ногу, что сей джентльмен завопил от боли и тотчас же отправился домой. Но хотя он ушел, вдова не стала нисколько любезнее с капитаном Черная Борода. Она попросила мистера Триплета кликнуть ее карету и уехала, не обменявшись с капитаном ни единым словом.
На следующее утро вдову посетил преподобный доктор Лукавс.
Лицо у него вытянулось до размеров поистине сверхъестественных.
- Злоба и кровожадность этого мира, - поведал он, - растут с каждым днем. О, драгоценейшая моя мадам, каких чудовищ встречаем мы в нем - каким мерзавцам, каким убийцам позволено безнаказанно гулять на свободе! Верите ли, этим самым утром, когда племянник мой вкушал мирную утреннюю трапезу, к нему ворвался какой-то негодяй из казарм с вызовом от капитана Черная Борода!
- Он ранен? - возопила вдова.
- Нет, дорогой мой друг, мой милый Фредерик не ранен. И, о! Как рад он будет узнать, что вы проявили такое нежное участие к его благополучию!
- Вы же знаете, я всегда в высшей степени уважала его, - отвечала вдова, которая, на самом деле, вскрикнула, подумав о ком-то другом. Но доктору не пришло в голову истолковывать ее мысли таким образом и он отнес все ее переживания исключительно на счет своего племянника.
- Подобная забота, дражайшая мадам, кою вы выразили о моем племяннике, ободряет меня, поощряет меня, скажу больше - побуждает меня перейти к делу, о сути которого, по моему разумению, вы давно уже догадались. Милый юноша, к которому вы проявили сейчас такое участие, живет лишь ради вас! Да, благороднейшая госпожа, не пугайтесь, услышав, что весь пыл его души принадлежит исключительно вам - и о! С какой гордостью понесу я к нему сейчас весть, что он вам не безразличен!
- Они собираются сражаться? - продолжала леди в полубеспамятстве от тревоги. - Ради всего святого, дражайший доктор, предотвратите этот ужасный, ужасный поединок. Пошлите же за ордерами на арест, сделайте же что-нибудь, но не допустите, чтобы эти заблудшие юноши перерезали друг другу горло!
- Прекраснейшая госпожа моя, я лечу! - заверил доктор и ушел завтракать, донельзя довольный столь очевидной склонностью, которую выказала миссис Синяя Борода к его племяннику. А миссис Синяя Борода, не удовольствовавшись тем, что послала его предотвратить дуэль, помчалась к мистеру Паунду, мировому судье, осведомила его о случившемся, заставила написать ордера на арест как мистера Лукавса, так и капитана, и оба они непременно угодили бы за решетку, когда бы не выяснилось вдруг, что первый из помянутых джентльменов в одночасье покинул город, так что констеблю не удалось задержать его.
Тем не менее в самом скором времени вся округа каким-то образом узнала, что вдова Синей Бороды объявила о своей благосклонности к мистеру Лукавсу, стряпчему; что она лишилась чувств, услышав, будто ее возлюбленному предстоит драться на дуэли; и наконец, что она приняла его предложение и выйдет за него замуж, едва будет улажена ссора между ним и капитаном. Доктор Лукавс, ежели его расспрашивали об этом, мялся и бормотал что-то неразборчивое, уклоняясь от прямого ответа, но ничего не отрицал и выглядел при том столь многозначительно, что весь мир убедился в правдивости слухов и в местной газете на следующей же неделе появилась такая заметка:
"Насколько нам известно, очаровательная и состоятельная миссис С-я Б-а собирается снова связать себя узами брака с нашим выдающимся соотечественником, Фредериком Лук-сом из Миддл Темпла, Лондон. Многоученый джентльмен покинул город вследствие размолвки с галантным сыном Марса, каковая могла бы привести к кровопролитному исходу, если бы не вмешательство мирового судьи, заключившего капитана под стражу".
Строго говоря, немедленно после ареста капитана мистер Лукавс вернулся в город, заявляя во всеуслышание, что уезжал не ради того, чтобы избежать дуэли, а напротив, чтобы не попасться в руки служителей закона и таким образом иметь возможность дать капитану любое удовлетворение. Уж он-то не получал никакого предписания, он-то готов был встретиться с капитаном, а если тот не оказался столь же предусмотрителен, его ли, мистера Лукавса ли, тут вина? Засим он гордо задирал голову вверх и воинственно заламывал шляпу с самым решительным видом - и все клерки города гордились своим героем.
Что до капитана Черная Борода, нетрудно представить себе его негодование и ярость - у него похитили жену и вдобавок какой-то жалкий, тщедушный и косоглазый адвокатишка осмелился поставить под сомнение его честь! У него поднялся жар и хирургу пришлось выпустить из него немало крови; капитан же клялся и божился выпустить вдесятеро больше из жил ненавистного Лукавса.
Однако объявление в "Меркурии" ввергло вдову в почти столь же сильное негодование.
- Чтобы вдова благородного Синей Бороды, - заявила она, - вышла замуж за какого-то жалкого проходимца из грязного Миддл Темпла! Послать за доктором Лукавсом.
Доктор явился, и она звучно отчитала его, вопрошая, как осмелился он распускать про нее такие гнусные сплетни, веля немедленно отослать племянника обратно в Лондон и, ежели он ценит ее уважение, равно как и перспективу получить богатый приход, находящийся в ее ведении, то повсюду и в самых решительных выражениях оспаривать эти безбожные выдумки на ее счет.
- Дражайшая моя мадам, - промолвил доктор Лукавс с вытянувшимся лицом, - слушаю и повинуюсь. Я ознакомлю моего бедного мальчика со столь роковой переменой в ваших чувствах.
