Уильям Теккерей - Призрак синей бороды
- Переменой в моих чувствах, доктор Лукавс!
- С крушением всех его надежд, скорее следовало мне сказать. И да даруют Небеса милому юноше силы вынести столь внезапный удар судьбы!
На следующий день к миссис Синяя Борода влетела озабоченная сестрица Анна.
- Ох, этот твой несчастный возлюбленный! - воскликнула она.
- С капитаном плохо? - вскричала вдова.
- Да нет, с другим, - отвечала Анна. - Бедный, бедный мистер Лукавс! Он написал завещание, оставив тебе все, кроме пяти фунтов в год его прачке: он написал завещание, запер дверь, трогательно простился с дядюшкой на сон грядущий, а сегодня утром, когда Самбо, его чернокожий слуга, принес ему воду для бритья, то нашел его повесившимся на столбике кровати. "Пусть меня похоронят", - просил он, - "с подушечкой для булавок, что она мне подарила и с медальоном с прядью ее волос". Ты и вправду дарила ему подушечку для булавок, сестрица? Вправду дарила ему медальон с прядью своих волос?
- Это было всего-навсего позолоченное серебро, - всхлипнула вдовушка, а теперь, о Небо! Я убила его!
Можно представить себе, какими душераздирающими были ее рыдания, но при следующих словах сестры они резко оборвались.
- Убила его? Да ничего подобного! Самбо успел перерезать веревку, когда лицо у него уже почернело не хуже, чем у самого славного негра. Он спустился к завтраку и можешь вообразить, какой чувствительной вышла встреча дядюшки и племянника.
"Вот это любовь!" - думала вдова. - "Какая жалость, что он так косит! Если бы он глядел хоть чуточку попрямее, быть может, я могла бы..."
Она не докончила фразы. Леди часто оставляют подобные фразы в приятной незавершенности.
Однако после того, как она услышала кое-какие новости о капитане Черная Борода, чей недуг и страдания от потери крови самым патетическим образом в красках описал ей шотландский полковой хирург, ее сострадание к стряпчему сильно поутихло и, когда доктор Лукавс явился узнать, не удостоит ли она несчастного юношу встречей, она весьма рассеянно молвила, что желает ему всяческого счастья, что в высшей степени уважает и почитает его, что умоляет его более не помышлять о том страшном преступлении, которое оставило бы ее несчастной навеки, но что твердо уверена - ради дальнейшего благополучия обоих заинтересованных лиц, лучше ей не встречаться с мистером Лукавсом, покуда чувства его не поуспокоятся.
- Бедняжка! Бедняжка! - сказал доктор, - хоть бы он сумел вынести постигшее его тягчайшее бедствие! Пожалуй, спрячу-ка от него бритвы, и велю Самбо, моему слуге, ни на минуту не выпускать его из виду.
Назавтра миссис Синяя Борода подумала было о том, чтобы послать к доктору Лукавсу слугу и справиться о здоровье его племянника, но как раз в тот миг, как она давала соответствующие распоряжения Джону Томасу, лакею, капитан зашел в гости и посему Томас был отослан вниз. А капитан выглядел таким восхитительно интересным с перевязанной рукой, а черные бакенбарды так чудно обрамляли более бледное, чем обычно, лицо, что на исходе второго часа вдова напрочь позабыла о послании и, думается мне, даже спросила капитана, не останется ли он пообедать. Зашел также и прапорщик Триппет, и вечеринка вышла очень приятной, и военные джентльмены так живо высмеивали саму идею о том, что стряпчего снял со столбика кровати чернокожий слуга, и были так остроумны, что в конце-концов вдова и сама почти поверила, будто и столбик и повешение было всего лишь уловкой со стороны мистера Лукавса - хитростью, предназначенной завоевать ее сердце. Хотя, будьте уверены, леди согласилась с этим не без легкого сожалений, ибо, entre nous {entre nous - между нами (фр.).}, повеситься ради дамы - значит немало польстить ее чарам и, должно быть, миссис Синяя Борода была несколько разочарована тем, что повешение не оказалось удушением bona fide {bona fide - настоящий, подлинный (лат.).}.
Тем не менее, вскоре ее нервы вновь пришли в волнение и она была утешена или же устрашена (читатель волен выбрать одно из двух по своему усмотрению согласно своим идеалам и знанию женщин) - как бы то ни было, она была ужасно взволнована, получив записку, начертанную знакомым и разборчивым, как у всякого клерка, почерком мистера Лукавса. Она гласила:
"Я видел вас сквозь окна вашей столовой. Вы весело болтали с капитаном Черная Борода. Вы казались румяной и здоровой. Вы улыбались. Вы выпили шампанское одним глотком.
Я больше не в силах этого выносить. Живите, улыбайтесь и будьте счастливы. Мой призрак, верно, будет скорбеть, узрев ваше счастье с другим но в жизни я бы сошел с ума, став тому свидетелем.
Это лучшее, что могу я сделать.
Когда вы получите это письмо, велите моему дяде обыскать рыбный садок на конце Холостяцкой Аллеи. Да, его черный слуга Самбо сопровождает меня. Но Самбо погибнет со мною вместе, если дерзко посмеет помешать моему замыслу. Я знаю, что бедняга честный малый, но знаю также силу своего отчаяния.
После Самбо останется жена и семеро ребятишек. Будьте добры к этим осиротевшим мулатикам ради
Фредерика"
Вдова издала пронзительный вопль, помешав тем самым двум военным, каждый из которых только-только поднес стакан с кларетом ко рту.
- Бегите... летите... спасите его, - визжала она, - спасите его, чудовища, пока еще не поздно! Утонул!.. Фредерик!... Холостяцкая Ал...
Тут с нею приключился обморок и фраза осталась незавершенной.
Чертовски разочарованные необходимостью расстаться с вином, оба героя схватили свои треуголки и направились к месту, которое успела указать им вдова среди прочих отчаянных и бессвязных возгласов.
Сперва Триппет пустился к рыбному садку бегом со скоростью десять миль в час.
- Умерь прыть, старина, - посоветовал ему капитан Черная Борода, - бег после обеда вредит здоровью. А если этот косоглазый мерзавец-адвокатишка и утопнет, я от этого хуже спать не стану.
Засим оба джентльмена неспешно побрели к Холостяцкой Аллее и, заметив по пути майора Масабау, выглядывающего в окошко квартиры и покуривающего сигару, поднялись к нему посоветоваться с майором, а заодно и бутылочкой Голландского джина, что имелась у него в запасе.
- Они все не идут! - простонала вдова, приходя в себя. - О небеса! Спасите Фредерика! Сестрица Анна, умоляю, взойди на крышу и погляди-ка, не идет ли кто.
И сестрица Анна взошла в мансарду.
- Кого ты видишь, сестрица Анна?
- Я вижу мальчишку доктора Дренча, - отвечала сестрица Анна. - Он принес пилюли и микстуры для мисс Молли Грабе.
- Милая сестрица Анна, погляди, не идет ли кто? - снова возопила вдова.
- Я вижу стадо пыли... ах нет, тучу овец. О! Я вижу дилижанс из Лондона. В нем три наружных пассажира, а кучер скидывает посылку горничной миссис Дженкинс.
- Нет, не то! Взгляни еще раз, сестрица Анна!
- Я вижу толпу... ставень... да, ставень, а на нем кто-то лежит... бидл... сорок маленьких мальчиков... Силы небесные! Чтобы это могло быть? и сестрица Анна слетела вниз и вместе с сестрой прильнула к переднему окошку, глядя на приблизившуюся процессию, которую углядела с мансарды.
Во главе шествовал бидл, хлеща тростью мальчишек.
А они, числом сорок, толпились вокруг, окружая _ставень_, который несли на плечах четыре человека.
На ставне возлежал Фредерик.
Он был смертельно бледен; волосы застилали его лицо; одежда плотно прилипла к телу, ибо была мокра насквозь; со ставня на мостовую лились потоки воды. Но он был жив! Он скосил один глаз к окну, у которого сидела миссис Синяя Борода, и подарил ей взгляд, который она не забыла до самой смерти.
Замыкал шествие Самбо. Он тоже промок до нитки и если бы хоть что-то могло распрямить его курчавые волосы, то они непременно распрямились бы от недавнего нырянья. Но поскольку он был не джентльмен, то ему предоставили возвращаться домой на своих двоих, и, проходя мимо окошка вдовы, он бросил на нее жуткий взгляд вытаращенных черных глаз и двинулся дальше, простирая руки к ставню.
Джон Томас, лакей, был сию же минуту отряжен к доктору Лукавсу за новостями о пациенте, и на сей раз без всяких отлагательств. Вернулся он через полчаса с рассказом, что мистер Фредерик бросился в рыбий садок на Холостяцкой Аллее вместе с Самбо, был не без труда выужен оттуда, уложен в постель, получил пинту разогретого белого вина и теперь чувствует себя вполне недурно.
- Благодарение Небесам, - вздохнула вдова, дала Джону Томасу монету в семь шиллингов и с легким сердцем уселась за чай.
- Какое сердце! - сказала она сестрице Анне. - И, ах, какая жалость, что он косит!
Тут появились два офицера. Они так и не попали на Холостяцкую Аллею и провели все время у майора Макабау, советуясь с голландским джином. Теперь они знали, что сказать.
- Да чтоб его вздернули! Он и не думал топиться, - заявил капитан Черная Борода. - Можем держать пари.
- Прелестнейшая госпожа моя, - продолжал он в том же духе, - мы обшарили весь пруд. Никакого мистера Лукавса. А рыбак, хозяин ялика, заверил нас, что он за весь день туда и близко не подходил.
