Виктор Шепило - Ночь на площади искусств
Ткаллер почувствовал вздымающуюся волну гнева, которую он никак не мог усмирить. Рот его искривился, он подбежал к Матвею, тряхнул за плечи.
— Послушайте, любезнейший, — прошипел он, едва сдерживаясь, чтобы не закричать, — перестаньте мне морочить голову! Она и без того раскалывается. Покуда вы меня привидениями стращали, мистикой — это еще куда ни шло. Теперь же истерику закатываете, что у вас нет инструментов! Главное, партитур нет! Вы соображаете? Да вы… Немедленно отдайте партитуры!
— Пусто! — вывернул карманы Матвей, — Сами видите!
— Куда же они делись?
— Уперли, суки.
— Какие суки? Или вы подозреваете Клару?
— Нет. Мы ушли вместе.
— Но больше в зале нет никого.
— Тогда они ушли сами. И партитуры свои прихватили.
— Ушли сами? Кто?
— Марши. Я же вам разъяснял — Свадебный и Траурный.
Ткаллер кивнул, но промолчал.
— И откуда они взялись? — спустя время все-таки спросил Ткаллер.
— Хрен поймешь. Сперва голос: «Вы переплеты перепутали», затем натурально пожаловали — из углов и занавесок, — Кувайцев обшарил пытливым глазом комнату и вдруг перешел на шепот: — А теперь вот исчезли. И хорошо, что сами исчезли. Слава богу!
— Вы это серьезно?
— Аналогично, — кивнул Матвей, — И пусть катятся колбаской! Только зачем тырить чужое имущество? Инструменты, сувениры, спиннинг? Можете вы представить, чтобы Траурный марш тащил щуренка на блесну? Нет, вы можете?.. Пеньковый шнур — это другое. Можно ботинки зашнуровать — на похоронах ходить за оркестром. А летний кафтан, летник-то, зачем понадобился? Меня в театре убьют, если до премьеры «Золотого Петушка» костюм не верну. Он же на девятьсот долларов тянет! Нет уж, лучше меня здесь похороните.
— И похороню, и девятьсот долларов выдам. Верните партитуры!
— Я же говорю: Марши все сперли.
— Не морочьте мне голову.
Матвей выпучил глаза. Сел. Встал. Снова сел.
— А так приветливо встретили меня. Таким славным показался ваш город. Такая Европа! Эх, предупреждал меня товарищ Зубов. Предупреждал!
Ткаллер смотрел на мятущегося Кувайцева и не понимал, кто из них сходит с ума. Может, действительно переплетчик напуган: ночь, изоляция в огромном здании, чужая страна, впечатлительность славянской души, которая во всем видит трагедию. Вот тебе и галлюцинации. Но какие же суки тогда сперли партитуры?
Кувайцев тем временем продолжал поиски, не преминув заглянуть в туалетную комнату.
— Ну и порядочки тут у вас, — изумлялся он, — Вольно живете, слов нет. А хитрецы-ы… Такая церемония у зала, оцепление, караул, автоматчики… И тут же женку подослали: Кларнетик в жакетике, Клара у Карла украла… Тьфу! Тоже мне, тайная полиция с проверкой. А перед этим два чудовища появляются: Марши-победители. А на поверку ворюжки мелкие. Несуны. Все исчезает. Всякого навидался, но такого надувательства… Вот он, гребаный свободный Запад. И я же теперь всюду виноват! Обвели вокруг пальца, обокрали меня и державу, а на прощание поминальную свечку в задницу вставили! Вот падлы! Вот гады!
Ткаллер видел, что с Матвеем началась настоящая истерика. Он бил кулаком по столу, мотал головой и скрипел зубами. Ткаллер курил и молчал. Что ему оставалось делать? Вдруг некурящий Матвей подошел, трясущимися пальцами вынул изо рта Ткаллера сигарету и стал затягиваться, пока не докурил до фильтра. Круги поплыли у него перед глазами.
— Я должен связаться с нашим представительством, — твердо заявил он, — У меня свои инструкции, — Тут же он поднял телефонную трубку, принялся дуть в нее, прижимая то к одному уху, то к другому: — Москва! Але, Москва! Соедините меня с базой торпедных катеров. Москва! База?
— Какая база? Вы в своем уме? — крикнул Ткаллер, — Зачем база?
— Пусть расхуярят городишко ваш поганый!
— Хам! Прекратите ругаться!
Ткаллер вырвал трубку из рук Матвея, послушал. Он ведь знал, что связи нет, и тем не менее обеспокоился — так натурально переплетчик разыграл сцену с Москвой.
Переплетчик никак не мог успокоиться. Он плюхнулся в кресло, обхватив свою горемычную голову руками и уже без телефонной трубки продолжал вызывать Москву.
Ткаллер открыл бар, наполнил бокалы.
— Выпейте и успокойтесь.
— Что это?
— Крем-ликер «Элегия Массне».
Матвей отпил и изобразил вызывающий плевок на пол:
— Тьфу! Вазелин! Угостить бы вас всех коктейлем Молотова! По полной программе!
«Черт бы побрал этого паникера с его кафтаном, — злился и еле сдерживал себя Ткаллер, — Предлагали же мне в Москве взять другого, с заграничным опытом. А теперь изволь терпеть этого хама. Больной он или инопланетянин? То марши к нему явились с беседой, то вещи украли, то вода отравлена… А может, он сам с перепугу все упрятал и теперь в отместку издевается?»
— Москва! Москва! — завывал в кресле Кувайцев, — Вызываю квартиру Мырсикова. Боря, Боренька. Как же мне здесь пло-о-охо-хо…
Сладкозвучная девственность
А на площади действительно выступал уникальный в своем роде коллектив — капелла непорочных дев, приехавшая из Австралии. Площадь Искусств была запружена истинными ценителями хорового пения, восторженными поклонниками, а также скептиками, журналистами, просто любопытными, полицейскими, подвыпившими альфонсами, уличными девицами и прочими зеваками и проходимцами. Желая получше разглядеть столь уникальное явление, зрители забирались на деревья, на крыши киосков, а самые отчаянные как-то ухитрялись проникать на давно заколоченные и захламленные чердаки. Кое-кто запасся биноклями и подзорными трубами. Ввиду такого ажиотажа капелле было продлено время выступления. Программа была самой разнообразной, но в основном исполнялись специально написанные баллады и элегии.
Сегодня капелла, к сожалению, была не в самой лучшей творческой форме. Причин тому было несколько. Во-первых, как только участницы — а их было ровно пятьдесят — появились на площадке, сразу же посыпались вопросы: действительно ли все певуньи непорочны? Не надувательство ли здесь? Есть ли на каждую медицинское свидетельство — желательно международного образца. Кто-то надсадно кричал, что поверит лишь свидетельству, выданному не позже чем за четверть часа до концерта. Выкрики эти не могли вывести из себя закаленных девственниц: они успели ко многому привыкнуть за время многочисленных гастролей, и тем не менее настроение капеллы было омрачено.
Самой старшей певице исполнялось семьдесят (младшей было двадцать восемь), и юбилей столь стойкого целомудрия было решено отметить молочным коктейлем и пирожками с морской капустой. Как на грех, в харчевне, где собралась капелла, не оказалось морской капусты. Лгунишка-хозяин это скрыл, и повар хоть и состряпал превосходные румяные пирожки, но начинил их маринованным сельдереем, для вкуса и аромата поперчив и добавив немного жареного лука. Обман был раскрыт — и вышел скандал, так как перец и лук считались нежелательной пищей, то есть раздражающей и возбуждающей. Юбилей и настроение были испорчены. Певицы не стали пить даже молочный коктейль и вышли выступать почти натощак гораздо злее и раздраженнее, чем если бы они даже и поели перченых пирожков. Однако зрители, осознавая, что такого количества девственниц вместе — а возможно, и по отдельности! — никто из них не увидит до конца жизни, оказывали капелле небывалый прием, бисируя почти каждый номер программы. А когда непорочная капелла исполнила виртуозный «Хор охотников» из оперы Карла Вебера «Волшебный стрелок», изумлению и восторгу публики не было предела.
Журналисты к этому времени невесть откуда раздобыли сведения о капелле — ведь австралийские девственницы выехали на Европейский континент впервые. Самым удивительным и сенсационным оказалось то, что создал ее три года назад… мужчина. Некий композитор-авангардист по имени Август Шубердт. Вот так-то — хоть одной буквой экспериментатор да переплюнул своего знаменитого предшественника.
Подобно однофамильцу из прошлого века, наш Шубердт был тоже близорук, носил узнаваемые маленькие очки и вечно взлохмаченную темную шевелюру. Осознав, что к лишней буковке не мешало бы добавить таланта, коим, безусловно, был отмечен великий австрийский романтик, Шубердт-австралиец начал искать необкатанные новые формы. Пробовал себя в разных жанрах и направлениях. Его труды не снискали оваций. Тогда, озлясь на неотзывчивую публику, он написал кантату «Сладкозвучная девственность». И тут его озарило!
Существуют и пользуются успехом хоры моряков, оркестры пожарных, воскресные капеллы пивоваров и секстеты газонокосилыциков. Но капелла непорочных дев кочует только по страницам романа Ивлина Во «Мерзкая плоть». А ведь она обречена на скандальный успех! Шубердт принялся за дело и столкнулся с трудностями — не смог собрать капеллу исполнительниц, ибо девы должны были быть не только непорочными, но и вокально одаренными. Все же недефлорированные особи старше тридцати лет, как с тоскливым недоумением убедился деловитый авангардист, не имеют ни слуха, ни голоса, и вообще нет у них никаких талантов, не считая усердия к вышивке и вязанию.
