Мария Романушко - Карантин
(Вернее, мы с Ксюшей будем здесь, потому что куда же мы друг от друга?)
Мне надо научиться его любить, этого вечно голодного “щипалу”. Потому что невозможно, после всего, что здесь было, выйти из этих стен с раздражением в сердце.
Но как от этого раздражения избавиться?…
Антон, сынок, помоги. Ты умеешь любить всех, стучащих в твои двери. Ты умеешь не закрывать ни перед кем своё сердце. Я корила тебя за неразборчивость в людях… За то, что ты балуешь их своей любовью. А теперь прошу тебя: НАУЧИ! Научи любить безусловной любовью. Любовью, которая не укоряет, не порицает, не судит и не возвышается…
Возможно ли этому научиться? Или это нисходит, как благодать, лишь на избранных?…
Кто-то мудрый сказал: если не любишь, то хотя бы веди себя так, как будто любишь. Поступай так, как если бы любил.
… И тогда я выбрала самое большое красное яблоко и пошла искать Серёжку…
Он сидел в своём обшарпанном боксе один и рисовал на клочке бумаге машину…
Когда я протянула ему это роскошное яблоко, он не обрадовался, а почему-то испугался. Испуг застыл на его скуластом лице, тёмном от смуглоты и грязи. “Это тебе, бери”. Но он всё не решался взять, ему чудился в этом какой-то подвох: он не просил, а ему вдруг дают! С чего бы это? И что потребуют взамен?… Я подумала: может, он всю жизнь только и делал, что выпрашивал? Может, он никогда ничего и не получал ПРОСТО ТАК? Ведь он говорил как-то, что у него ещё младший брат есть и совсем маленькая сестрёнка. Может, правду говорил. Может, как старшему, ему уже ничего вкусного не достаётся… Да, за два месяца его ни разу не навестил никто! Ни мать, ни отец. Ни одной передачки… “Ну, бери же! Мы с Ксюшей тебя угощаем”.
…Он грыз это яблоко, кусал жадно и торопливо, большими кусками, почти не прожёвывая, как голодный зверёк. Как будто боялся, что отберут. Маленький худющий мальчишка, ещё ребёнок (только глаза взрослые). Руки – как спички. И откуда берётся сила бить? Даже тех, кто взрослее и сильнее… Это – не физическая сила, откуда ей быть в таком тщедушном теле? Это – сила отчаянья, голода и злости… Страшная сила.
Я смотрела на него, своего постоянного “раздражителя”, и чувствовала, как в сердце горячо закипает жалость… Жалость и нежность…
А с души спадают путы раздражения, и ей становится легко и свободно…
Серёжка грыз это благословенное яблоко, сочное, с жёлтоватой, медовой мякотью, может, он никогда ещё и не ел такого, и взглядывал на меня быстро и испуганно (знаю ли я о том, что Алёша после его, Серёжкиных, кулаков плакал за шкафами у телефона?…) Я знала. Но я ничего не сказала ему на этот раз. Я вообще ничего не сказала ему, потому что в горле у меня стояли слёзы. И я быстро вышла из его бокса…
* * *
На следующий день Серёжку выписали. И я была счастлива, что успела его полюбить.
* * *
Сегодня ходили навещать нашу маленькую снежную бабу, которую Ксюня слепила вчера (совсем крошечную) и оставила её под кустом, прикрыв кленовыми листьями…
Но сегодня потеплело – и она растаяла… Всё по листику мы перебрали под тем кустом – но снежной бабы не нашли…
* * *
22 октября 94, суббота, 33-й день в больнице, 15-й день карантина.
Продолжаю нашу больничную повесть…
Сегодня гуляли целый час. Смотрели, как укладывают и накатывают асфальт возле нашего лечебного корпуса. Корпус выкрашен в бледно-жёлтый цвет, земля вся тёмно-золотая от опавшей листвы, ярко-жёлтый каток и – чёрный дымящийся асфальт… Очень красиво. Да к тому же яркое солнце и синее-синее небо. Обошли наш корпус – по солнышку, по совершенно пустынным дорожкам, нигде ни-ко-го, встретили только нескольких омоновцев. Карантин крепчает.
Вчера Антоша проник к нам через забор, и даже в палату, – но тут же налетели крикливые медсёстры и стали очень сильно возмущаться, попросту – орать. Так что Антону пришлось ретироваться, но всё же хоть чуть-чуть, но побыли ВМЕСТЕ: обнялись, поцеловались, взглянули друг другу в глаза, сказали друг другу “люблю”. Это жизненно необходимо – даже такой коротенький контакт.
Телефон-автомат сломан уже вторую неделю, в ординаторской тоже не работает.
Мне позволили позвонить из кабинета заведующей – поздравить маму с днём рождения. Очень жаль, что мы с Ксюнечкой не смогли ей сегодня купить цветов. Но это сделали за нас (и за себя) папа и Антоша. Когда я позвонила маме – оказалось, что они сейчас как раз там, у неё – и у меня отлегло от сердца, что мама в свой день рождения не одна.
Вчера с Антоном мы передали для неё наши подарки: Ксюшин рисунок и две декоративные салфетки, которые я сделала собственноручно в своём заточении из лоскутков и назвала “Две композиции с красным”.
Вот, заделалась в больнице рукодельницей. Оказывается, это очень приятное и очень женское занятие. К тому же, помогает думать. И успокаивает. Мысли во время рукоделия приходят тихие, добрые. Делать мягкую игрушку любимой дочке, или салфетку маме, или вышивать клоуна и в это же время на кого-то обижаться или злиться – невозможно.
Хотелось бы и по возвращению домой не бросать этих славных занятий.
…Итак, мы чудесно погуляли сегодня. Навестили наше Дерево. Ксюша в очередной раз восхищённо: “Это надо же, как нам повезло! Дерево только у нашего окна!” Не представляю, как бы мы прожили этот месяц без Дерева в окне. Без утренних медитаций: когда и я, и Ксюня тихонечко лежим и смотрим в это Дерево – как в Космос…
Наше Дерево так и не пожелтело этой осенью! Нет, нет и нет! Но ночные морозы (до -10) сделали своё роковое дело: зелёная, скрюченная от холода листва валится на тротуар… Да, дерево поредело настолько, что стало видно небо, – его всё больше и больше в нашем окне…
Вчера вечером сделала Ксюше ещё одну мягкую игрушку – Черепашку. Вообще-то я хотела сделать Слонёнка, но Слонёнок захотел стать Черепашкой – и стал ею!
Главное: прислушаться к материалу и услышать, что он тебе шепчет…
* * *
Мы здесь не отдыхаем – а трудимся дни напролёт, с утра до вечера, точнее – до ночи. А если Ксюня ещё и днём не спит – тогда вообще без передышки. Вроде физическая нагрузка и не велика, но умственная и эмоциональная просто огромны. И при этом совсем маленький сон: ведь надо дневничок после Ксюшиного засыпания пописать (а засыпания её поздние, как и дома), а в семь утра приносят градусник и таблетки, я просыпаюсь и уже больше не сплю – потому что всё слышу: шаги, голоса, сквозняки…
Лежу и смотрю: на Ксюшу спящую и на Дерево бессонное…
* * *
Установка была на месяц. Прошёл месяц – и сразу захотелось домой. И мне, и Ксюше тоже. Любопытно, что именно в ночь на 20-е Ксюше приснился сон, что мы дома: лазаем на спортивном комплексе.
“А кольца там почему-то бумажные! – со смехом сообщила она, проснувшись. – Ты полезла по лесенке, а я спустилась вниз по канату и на пол – плюх! И – проснулась!”
– Хочется уже домой, Ксюнечка?
– Да!…
А ещё недавно звучало решительное: “Нет!”
Я допытывалась: почему всё-таки домой не хочется? Чем в больнице лучше, чем дома?
Ксюнька расплылась в улыбке:
– В больнице та-а-а-акие соки вкусные! Та-а-акие раскраски!… И фломастеры…
– Миленькая, ну, разве дома всего этого не было?
– Не столько. Столько соков не было. И таких потрясающих раскрасок не было.
– А если дома всё это будет – захочешь домой?
– Тогда коне-е-ечно!…
Но я-то понимаю, почему Ксюнечке так хорошо в больнице. – Потому что мама здесь с ней навыкладку. Никуда не спешу. Никуда не убегаю от неё – ни к тазу с бельём, ни к плите, ни к компьютеру… Все дни со своей девочкой. Все дни вместе, рука об руку, локоть к локтю. Все дни, с утра до ночи, творим вместе нашу жизнь, нашу прекрасную действительность, наше настоящее. Удивительное настоящее.
Надо признаться, что этот месяц в больнице с Ксюнечкой – один из лучших месяцев в моей жизни. Ничего подобного в моей жизни ещё не было: чтобы целый месяц я не готовила еду, не стирала – а только общалась с ребёнком и думала о жизни…
Я хочу таких месяцев и в будущем! Но не раз в двадцать лет – а каждый год. И не обязательно в инфекционной больнице!
Сказать, что я выхожу из больницы хорошо отдохнувшая и полная сил, – не могу, потому что это было бы неправдой. Но я хотя бы пожила с Ксюнечкой один месяц ТАК, как мне всегда хотелось с ней жить, о чём я всегда с тоской мечтала (как о несбыточном). Вот, сбылось… В чумном карантине.
Думаю, что нас с Ксюней можно высадить на необитаемом острове: не соскучимся!
…Но, однако, пол-второго ночи! Когда же я буду спать?… Увы, днём Ксюня не даёт мне писать дневничок: ревнует она меня к нему, что ли? Впрочем, правильно делает! А то: когда бы мы жили?
