Мария Романушко - Карантин
Алина Николаевна сначала наотрез отказала. Но я просила, настаивала:
– Моему ребёнку очень нужен этот контакт. Она подружилась, понимаете? ПОДРУЖИЛАСЬ ПЕРВЫЙ РАЗ В ЖИЗНИ!
Алина Николаевна хмурилась и недоумённо пожимала плечами. Она была ну очень недовольна нашим поведением!
И… РАЗРЕШИЛА!!!
– Только учтите, – сурово сказала она, – это – на вашей ответственности. Если вы что-нибудь там подцепите, пеняйте потом на себя!
* * *
Ах, как девчонки обрадовались нашему появлению! Особенно Женечка.
У неё – огорчение: ночью пропали картинка и гномик. “Убежали…” – расстроенно сказала она.
– Может, под кровать завалились? Или под тумбочку?
– Я уже везде искала.
– Давай я поищу.
Нет. Нигде нет. Значит, ночью кто-то утащил. Но вслух я этого не сказала.
– Ну и ну! Действительно, убежали.
И мы поспешили к себе в палату, чтобы вырезать для Женечки новую картинку. Нашли точно такую же – зеркальную!
– Вот здорово! – радовалась Ксюша. – А давай ещё вырежем! Ведь одна – это мало. Давай три. По три! По три картинки каждой девочке! Значит: три, две, и ещё две.
И она принялась вырезать: “Я сама!”
Да, и шарик Женечкин лопнул. К счастью, у нас был запасной.
Понесли ворох картинок, шарик, гномика и коробочку с кнопками.
Торжественно всё накнопили. Женечка просила: “Вы мне побольше кнопочек накнопьте. Чтобы не убежали. А если убегут, вы им зададите, да? Уж вы им зададите!” – она смеялась и лучилась, милая девочка.
– Ещё, ещё кнопочек! побольше!
– Да уж не убегут, Женечка.
– И тут, и тут ещё! – тыкала она пальчиком. – Это будет у меня как будто телевизор! Я буду нажимать на кнопочки, включать телевизор – и смотреть мультик…
“А уж если они убегут, вы им зададите, да? Уж вы им зададите!”
И мы все смеялись…
Она показала на коробку с кнопками и спросила: “А вы можете мне их оставить?” – Зачем тебе, Женечка? Они тут почти все поломанные. – “Я буду ими играть”, – сказала она и нежно улыбнулась.
И прижала к себе эту коробочку, как великую драгоценность…
Господи! ведь у этого ребёнка НИ-ЧЕ-ГО нет! И ей нечем, совершенно нечем играть. Хоть бы гномика у неё опять не похитили!
– А можно будет взять с собой картиночки, когда меня выпишут? – осторожно спросила она.
– Конечно, Женечка. Они твои.
– И гномика?
– И гномика. Он тоже твой.
– Ой, как здорово! – она захлопала в ладоши.
И было опять веселье с шариками – как вчера вечером! Мы опять играли, хохотали и были совершенно счастливы. Четыре девочки + три шарика = веселье. Я старалась подавать шарики Женечке, да и другие тоже. Женечка едва успевала отбивать их. “Хлоп! хлоп!” – и заливается смехом…
И вдруг – глядя мне в глаза:
– А вы со мной дружите?
– Дружу, Женечка.
– А вы меня больше всех любите?
Ой… ну и вопросик!
– Я вас всех люблю, Женечка. И тебя, и Ксюшу, и Яну, и Олесю. Каждую из вас люблю особой любовью. Не больше и не меньше – а особой.
Она слушала очень внимательно, вслушивалась… Я видела: она хотела другого ответа. Но она и вида не подала, что разочарована. Нет, нет, она очень рада, всё хорошо!
И мы опять играем шариками и смеёмся… Вот шарик над Женечкиной головой, она пытается отбить его, резко откидывается назад и – чуть не падает на спину. Я успеваю подхватить её. Мы стоим на коленях, держимся за руки, смотрим друг на друга и улыбаемся. Женечка вглядывается в мои глаза так пристально, так вопросительно… Я знаю, о чём она хочет спросить меня, я слышу её вопрос без слов. Да, мы придём ещё. Мы отыщем тебя, Женечка.
Подходит Ксюнечка, трогает меня за плечо: “Лисичка!”
– Да-да, давайте играть дальше!
И снова летают над девчоночьими головами два синих и красный шарики… Одна головка золотистая – Олесина, одна русая – Янина, и две светло- каштановые – моих девочек…
– Девочки, а вы любите раскрашивать?
– Любим! любим! Я очень люблю! Смотрите, какая у меня раскраска, – и Женечка полезла в тумбочку и вытащила оттуда свою драгоценность: обложку от журнала “Колобок”, старательно раскрашенную ещё раз. Это была её единственная “раскраска”. Больше ей раскрашивать было нечего. И мы побежали к себе в палату за раскрасками… И Ксюша из своего “раскрашивательного” альбома щедрой рукой вырвала шесть роскошных раскрасок, и мы отнесли их девочками. Мальчик Миша из соседнего бокса принёс фломики, и все три девочки уселись раскрашивать…
– Вы придёте ещё, правда?
– Придём, Женечка. Вечерком, сразу после ужина.
– Ой, здорово!
Они уселись раскрашивать. А мы пошли в свой бокс – чтобы поскорее пообедать, поскорее поспать – и снова прийти к девочкам.
* * *
А тут и папа пришёл! И принёс расчёску для Женечки. Вот здорово! И всяких вкусностей. Мы еле дождались конца тихого часа, спать Ксюша отказалась, нагрузились подарками и отправились к нашим девочкам.
Входим в палату. У окна сидит Яна и раскрашивает. В палате больше НИКОГО. Женечкина кровать – ПУСТАЯ… Совсем пустая – голая решётка.
– А… где Женечка?
– Её выписали, – тихо говорит Яна. – Сразу после обеда.
– Боже мой, как же так? Мы даже не попрощались… А мы ей расчёску принесли.
– И Олесю тоже выписали, – тихо говорит Яна.
Картинок над кроватками нет. Значит, забрали… На память. И драгоценные кнопочки. Милые девочки. Милая наша Женечка. Когда же мы теперь увидим тебя?
Мы стоим у пустой кровати, среди этих обшарпанных серых стен, и нам страшно грустно.
– Грустно без Женечки?
– Да, – тихо говорит Яна.
– Яна, а у Женечки есть мама? Она тебе что-нибудь рассказывала о ней?
– Рассказывала… Мама у неё умерла. А папа есть. И ещё две сестрички. А живёт она в загородном санатории.
– Значит, она не одна на свете… А её кто-нибудь навещал?
– Нет. Никто.
Мы вернулись в свой бокс. Сели на свои кровати – друг против друга – в полном оцепенении. За всё время Ксюша не проронила ни слова. Глаза у неё были потухшими. “Ксюнечка, не грусти, милая! Мы найдём Женечку! Обязательно найдём, слышишь?” – “И расчёсочку подарим!” – оживилась Ксюша. – “Обязательно подарим, Ксюнечка”.
Я пошла на пост медсестры, дежурила Света, история болезни Жени Нежинской ещё лежала здесь, на столе, и я выписала из неё Женечкин адрес: адрес её санатория.
– А зачем это вам? – спросила Света.
– Потом, когда дочку выпишут, поедем навестим Женю.
– А зачем это вам?
– Хотим с ней дружить.
– Дружить?… – изумилась Света.
– Ну, да.
– А… зачем это вам?
– Просто мы полюбили Женечку.
Почему-то она больше не задала мне свой любимый вопрос “А зачем это вам?” Она была так ошарашена моим ответом, что больше ни о чём меня не спросила.
* * *
– Вот, Ксюнёк, адрес. Всё в порядке. Мы найдём Женечку. Я тебе обещаю.
– Только мы вместе поедем к ней, ладно?
– Конечно, вместе!
* * *
Позавчера выписали Клавочку, и только сегодня за ней приехала пьяная в стельку мамаша. Вчера, наконец, забрали Юрочку-террориста, который уже три дня как был выписан, но мать не приходила за ним, и он страшно маялся.
И Миша, который чеснока объелся, уже дома. И рыженький Антоша…
А Серёжка всё носится по отделению, продолжая втихую поколачивать и пощипывать тех, кто не может ответить ему тем же, и регулярно наведывается в “сестринскую”. За ним закрепилась кличка “Доносчик”.
И хотя я запретила Серёжке приходить к нам, в нашу дверь он стучится бесчётно раз на дню: тихо, но настойчиво… Но даже когда он приходит за карандашом или листочком бумаги, он при этом смотрит на тумбочку – туда, где еда.
И я призналась себе, что эти вечно просящие, ищущие, требующие глаза страшно раздражают меня! Да, я не хочу, чтобы он приходил к нам.
А он стучит и стучит… И при этом – безумно вежливый: “Извините за беспокойство”. И – лёгкий полупоклон. Интересно, кто его научил этим манерам? И тем, и этим. А глаза при этом – шныр-шныр: чем бы тут поживиться?
Нет, мне не жалко для него печенья или яблока. Просто я не люблю его. Только его во всём отделении и не люблю. Да, раздражает. Раздражает так сильно, что это даже сильнее жалости.
* * *
Мы с Ксюней сидели за столом и делали тканевые аппликации. Оказывается, это так интересно!… Но на душе было невесело. На душе было пасмурно и неуютно. Я думала о Серёжке…
И вдруг – мне ОТКРЫЛОСЬ: я буду здесь, в больнице, в карантине, до тех пор, пока не полюблю этого темноглазого мальчишку… Да, это – урок. И пока я его не пройду, я буду здесь.
(Вернее, мы с Ксюшей будем здесь, потому что куда же мы друг от друга?)
