Мария Романушко - Карантин
И сегодня я весь день шила гномов…
А ещё я сегодня Ксюню искупала! И она опять была нежная и свободная в воде, и я осторожно поцеловала её, и она светло улыбнулась мне в ответ… Девочка моя ненаглядная!
Ксюше в больнице уже нравится. Ведь мы здесь не отбываем срок, а ЖИВЁМ. К тому же, так интересно! “Если бы только врачи к нам не приходили!…” – вздыхает она.
* * *
Смешно: хожу по коридорам и удивляюсь, встречая то тут, то там на полу наши обрезки. Сначала не понимала: каким ветром их сюда занесло? А потом поняла: да это я сама их и разношу повсюду!
Обрезками бумажек и лоскутков усеяна вся наша палата. На кроватях – вороха всего этого. И я целыми днями сижу в этих ворохах и вся облипаю ими, как корабль ракушками. А потом иду куда-нибудь – и они сваливаются с меня и рассеиваются по всему отделению… “Здесь проходила мамочка из 16-й палаты”.
(Нас тут называют “мамочками”. Хотя я уже второй месяц ЖИВУ здесь, знаю по именам всех врачей, медсестёр, нянечек и кухарок, но НИКОМУ не интересно узнать моё имя, даже Ксюшиному лечащему врачу, который каждый день со мной общается).
* * *
Сегодня 19 октября – у нас “юбилей”: мы в больнице полный календарный месяц. 12-й день карантина. Скоро полночь, я опять сижу при свече…
СЕГОДНЯ БЫЛ ПЕРВЫЙ СНЕГ!… Вот и сбылся мой сон: про то, что мы доживём в больнице до первого снега. Мой первый больничный сон в первую ночь.
Снег пошёл после обеда, к нам как раз прорвался Антон – наш доктор-психотерапевт, как мы его называем. С шариками и мешочком маленьких пластмассовых барашков от папы. Ну, и, конечно, с мешком вкусностей, которыми каждый день набиты сумки: вкусностями питательными и духовными. Каждый день я передаю на волю список необходимого, каждый день всё старательно добывается и на следующий день приносится.
Но наши потребности не убывают, а возрастают в геометрической прогрессии! Ещё кукол, ещё лоскутков, ещё ваты (для набивки игрушек), ещё фломиков (эти уже изрисовались), ещё апельсиновых соков (“в чёрных очках”), ещё семечек и орешков, ещё новых раскрасок, шариков, ещё картонок для аппликаций, – всё это, чтобы удовлетворить Ксюшин творческий аппетит.
А для себя я прошу: свечей (последняя догорает!), ручку шариковую (опять исписалась!), толстую общую тетрадь (а то эта кончается), чаю и ПИСЕМ! Письма от Гавра и Антоши – мои главные витамины.
…И вот, когда Антон надувал пятый по счёту шарик для ненасытной Ксюни, которая просила: “Ещё! ещё синий! ещё жёлтый!” – в эту самую минуту за окном как-то посерело, посерело… А ведь только что было солнышко! и мы перед обедом гуляли по золотой кленовой аллее (“Нашей аллее!”) – правда, всё золото уже на земле… И в воздухе пахло морозцем, и пар валил от губ, – но казалось: ещё чуть-чуть пригреет – и опять бабье лето… Шуршали листвой, подкидывали её ногами: кто выше? кто дальше? Собирали букеты, искали самые красивые листья для аппликаций и для гербария, обнимались с берёзками, распевали нашу песенку:
Мы топаем,
мы топаем
по лиственной дороге, –
чтобы размять,
чтобы размять
свои четыре ноги!
Я пофотографировала Ксюню, сделала кадров десять – и тут плёнка порвалась. О, досада! Но что-то должно получиться, я так думаю.
С нами гуляло длинноногое Чудо-Юдо, очень симпатичное, которого смастерила сама Ксюня (я только пришила ему ноги). Мы “укладывали его спать”, зарывая его в ворох листвы, а оно озорничало и выскакивало, сбрасывая с себя лиственное одеяло. Было очень весело. Нам так полюбились наши прогулки по этой аллейке! Всё-таки мы успели погулять этой осенью! Всё-таки застали Красоту и насладились ею!
“Ксюнечка, давай запомним эту аллею и наши прогулки по ней.”
“А ты запиши в дневничок про это – и тогда точно запомним”, – говорит мудрая дочка.
Вот, Ксюнечка, уже пишу…
…А придя с прогулки, принялись убирать стёкла. Стёклами – крупными и мелкими – была усеяна вся наша палата! Мелкие, как песок, они лежали, угрожающе сверкая на пористом стуле, на полу, на подоконнике, и даже на одеялах, которыми застелены наши постели!…
Эту стеклянную феерию устроил нам парень-стекольщик, который в наше отсутствие стеклил нам дырявое окно. Оказывается, он не мог вынуть старое стекло из рамы (почему-то) и для простоты дела стал выбивать его молотком!
Два часа я убирала палату (Ксюня давала советы), за этим занятием меня и застал Антоша. Помог установить на старые места тумбочки и кровати. А потом его захватила в полное владение Ксюша – и Антон, наверное, целый час читал ей “Голубую стрелу”. А я в это время писала письмо Марии Леопольдовне, нашей чудесной соседке, которая в конце октября уезжает в Германию (навсегда), а я даже не знаю, смогу ли с ней попрощаться, сидя в своём карантине…
И вот, когда детки мои дочитывали “Голубую стрелу”, – ПОШЁЛ СНЕГ! Сначала посыпалась белая мелкая крупа – всё гуще, гуще… А потом и белые хлопья! В точности как в моём сне! И наш вечнозелёный, упорно зелёный ясень стал быстро-быстро перекрашиваться в белый цвет… И золотые вороха на земле на глазах белели…
Всё было ужасно красиво и грустно. Как у Абуладзе в “Древе желания”.
Первый снег для меня – это всегда испытание. Каждый раз внутри как будто что-то надламывается, причём – очень больно…
А Ксюнька была рада снегу! Она – страстная любительница зим, и дома мы всегда отмечаем Праздник Первой Метели. Выносим на лоджию гитару и геликон, поём песенки, которые тут же, на ходу сочиняем. Ксюня ловит языком пушистые, “щекотные”, ещё не холодные снежинки… Потом печём яблочный пирог и, в ожидании папочки и Антоши, рисуем Нашу Новую Зиму, или спектакль разыгрываем… Одним словом, празднуем!
Здесь, в больничной палате, у нас не было гитары, геликона и яблочного пирога, но зато у нас было много разноцветных воздушных шариков! И мы стали играть шариками и от души веселиться!… Но Антон всё равно очень грустил.
Дети в отделении, стоя у окон и глядя на снег, тоже грустили. Стояли нахохленными воробушками… Никогда ещё, за весь месяц, в нашем отделении не было так печально-тихо, как в эти минуты первого снега…
И тогда нам с Ксюшей (одновременно, как это часто у нас с ней бывает) пришла в голову отличная мысль:
– Антоша, надувай ВСЕ-ВСЕ шарики!
…А потом мы шли с Ксюшей по нашему длинному-предлинному коридору, с двумя связками разноцветных шаров, и каждому встречному вручали по шарику: “Поздравляем с Первым Снегом!”
Милые наши мальчишки, милая Клавочка (единственная, кроме Ксюши, девочка в нашем коридоре), все уже хорошо знакомые, почти родные, о, как они радовались! “А можно мне голубой?” “А мне – красный!” “Мне – жёлтый, пожалуйста!”
Ну, тут такое веселье началось!… Смех, беготня… Во всех палатах и по всему коридору летали голубые, красные, зелёные, жёлтые шарики… И носились с визгом раскрасневшиеся мальчишки… И девочка с пшеничной косой и васильковыми глазами… И никто не загонял детей в палаты (весь медперсонал отделения ко всеобщей радости куда-то испарился).
Андрюше Набокову мы тоже отнесли голубой шарик. И он тоже радовался.
А ещё каждому мальчику подарили маленького пластмассового барашка, кому беленького, кому чёрненького. И Клавочке, конечно.
Потом Антон засобирался домой, и мы пошли его провожать. Он завтра едет в Сергиев Посад, в Лавру, он там помолится за нас.
Мы вышли уже в новое время года! И стали швыряться друг в друга снежками… Опять светило солнышко, и вокруг было та-а-ак красиво!… Здесь, в больничном дворе, в чумном карантине, после дифтерии, мы бросались первым нежным снежком и радовались жизни – как можно радоваться жизни только в больничном дворе, в чумном карантине, после дифтерии…
Мы попрощались, помахали Антончику, он устремился к воротам, охраняемым пятнистыми омоновцами с дубинками и автоматами, улетал своей стремительной походкой и всё оглядывался и махал нам…
Милый Антончик! мы так любим тебя!
После твоего ухода в палате ещё долго стоит энергетическое облако. “Ты всё выдумываешь, мамася!” – “Правда-правда, сынок! Ты можешь быть прекрасным доктором-энерготерапевтом”.
…И мы опять бродили с Ксюшей по нашей кленовой аллее, подкидывая ногами листья со снегом… Подбегали под каждый куст, под каждое деревце – и я стряхивала на Ксюню пушистые облачка: “С первым снегом! С первым снегом!”
Потом обошли вокруг весь наш корпус. “Ого, какой огромный!” – восхитилась Ксюня. “А это что? А где кто лежит? А сколько врачей здесь работают?” – засыпала она меня вопросами.
В луже отражались красно-кирпичные дома, озарённые закатным солнцем, в небе плыло огромное, пышное розовое облако! А Дерево под нашим окном, отряхнувшись от снега, вызывающе зеленело! И тротуар под ним густо устелен зелёной листвой, припорошенной снегом, скрюченной от холода и как будто удивлённой… “Снег – летом?” – вопрошает наше Дерево.
