Натаниель Готорн - Алая буква (сборник)
– Хорошие люди всегда склонны слишком дурно о себе отзываться, – ответил лекарь.
Таким вот образом таинственный старый Роджер Чиллингворс и стал медицинским советником преподобного мистера Диммсдэйла. Поскольку не только болезнь интересовала врача – он был крайне тронут характером и качествами своего пациента, – эти двое, столь разные по возрасту, со временем стали все больше часов проводить вместе. Ради здоровья священника и возможности лечить других они собирали целебные растения, совершали долгие прогулки по берегу моря или в лесу, смешивая шаги то с плеском и ропотом волн, то с шепотом ветра в кронах высоких деревьев. И так же часто один из них был гостем другого, в месте науки и уединения. Священник восхищался компанией ученого человека, в котором обнаружил интеллектуальные способности выдающейся глубины и кругозора, в сочетании с разнообразием и свободой идей, которого он тщетно искал среди представителей собственной профессии. По правде, он был удивлен, если не шокирован, обнаружив подобную особенность в лекаре. Мистер Диммсдэйл был истинным священником, истинно религиозным, благочестивые чувства его во многом уже были развиты, а образ мыслей столь мощно стремился удержаться на тропе веры, что с течением времени привычная колея становилась все глубже. В любом состоянии общества его невозможно было бы назвать человеком либеральных взглядов, для мира в его душе необходимо было давление веры, поддерживающее его и в то же время запирающее в железный каркас. Однако с не меньшим, пусть и болезненным, удовольствием он порой испытывал облегчение, глядя на мир сквозь обладателя иного склада ума, отличного от того, которого он придерживался сам. То было словно распахнутое окно, сквозь которое вольный воздух проникал в тесный и захламленный кабинет, где он обитал, в тусклом свете ламп или затененных окон, в затхлом запахе, воображаемом и реальном, исходящем от старых книг. Однако воздух был слишком свежим и холодным, чтобы им можно было долго наслаждаться. Потому священник и лекарь вместе вновь отступали к тем границам, за которые их церковь обрела звание ортодоксальной.
А потому Роджер Чиллингворс одновременно внимательно изучал своего пациента в обычной жизни, руководствуясь своим собственным опытом, и исследовал его внутреннее состояние, его моральные качества, надеясь увидеть нечто новое, что может проявиться в его характере. Казалось, он считал необходимым узнать человека, прежде чем пытаться ему помочь. У всех обладающих сердцем и умом физические болезни влияют на состояние первых. В случае Артура Диммсдэйла воображение и мысли были столь активны, а чувствительность такой сильной, что телесная слабость, скорее всего, ими же и вызывалась. А потому Роджер Чиллингворс – умелый, добрый и дружелюбный лекарь – старался проникнуть в грудь пациента, погрузиться в его принципы, рассмотреть воспоминания, изучить все осторожно, на ощупь, как искатель сокровищ в темной пещере. Мало какие тайны могли избежать внимания этого исследователя, который имел возможность и право разобраться в подобной задаче и, обладая мастерством, решить ее. Человек, разум которого отягчен секретом, особенно должен избегать близости своего лекаря. Если последний обладает врожденной сообразительностью и безымянным свойством, которое превосходит общеизвестную интуицию, если он не выказывает ни докучливого эгоизма, не дает неприемлемых для вас характеристик, если обладает прирожденной способностью вводить свой разум в такое сродство с разумом пациента, что последний случайно начинает проговариваться о своем сокровенном, и такие откровения вызывают не шум и протесты и чаще встречаются не выражениями симпатии, а тишиной, безмолвным вздохом и лишь время от времени парой слов, что подтверждают общее понимание; если к этим качествам пациента добавляются преимущества, свойственные профессии врача, тогда неизбежно наступает момент, когда душа страдающего тает, и темный, но прозрачный поток ее выносит все свои загадки на белый свет.
Роджер Чиллингворс обладал всеми или большинством, перечисленных выше качеств. И все же время шло своим чередом, определенная близость, как мы уже сказали, возникла между этими двумя развитыми умами, встретившимися на широком поле всей сферы человеческих мыслей и наук; они обсуждали все возможные темы этики и религии, рассуждали о делах общественных и личного характера; оба много говорили о материях, которые принимали близко к сердцу, и все же ни один секрет из тех, что предполагал в собеседнике лекарь, не пересек черты разума и не достиг его ушей. Последнее вызывало в нем подозрения, ведь даже сама природа физического недомогания мистера Диммсдэйла так и не была ему открыта. Сколь странной была подобная сдержанность!
Спустя некоторое время, по подсказке Роджера Чиллингворса, друзья мистера Диммсдэйла создали все условия, чтобы он и молодой священник поселились в одном доме. Таким образом каждый прилив и отлив жизненного моря священника происходил под надзором обеспокоенного и преданного врача. Когда желаемое поселение состоялось, в городе воцарилось искренняя радость. Это посчитали лучшей из возможных мер для сохранения здоровья юного священника; за исключением, конечно, тех, кто полагая себя вправе это сделать, настаивали на том, чтобы он из множества духовно ему преданных цветущих девиц выбрал себе жену. Однако на такой шаг Артур Диммсдэйл не был готов и на все предложения подобного рода отвечал отказом, словно приняв за одно из церковных своих послушаний еще и священнический целибат. Обреченные выбором, который, очевидно, сделал для себя мистер Диммсдэйл, вынуждены были до конца своих дней вкушать земную пищу за чужим столом и испытывать холод, который может унять лишь семейный очаг. Поистине казалось, что этот мудрый, опытный, благожелательный старый лекарь, демонстрировавший отеческую и благоговейную любовь к молодому пастору, был лучшим представителем рода людского, который мог бы постоянно пребывать в пределах досягаемости его голоса.
Новое обиталище двух друзей оказалось домом благочестивой вдовы, занимавшей хорошее положение в обществе. Здание это находилось неподалеку от места, где впоследствии построят почтенное здание Королевской Часовни. С одной стороны находилось кладбище, изначально служившее полем Айзеку Джонсону, а ныне побуждавшее друзей к серьезным размышлениям, подобающим почтенным призваниям священника и лекаря. Проявив материнскую заботу, добрая вдова отвела мистеру Диммсдэйлу апартаменты в передней части дома, на солнечной его стороне и с тяжелыми занавесями, при необходимости затенявшими окна в дневные часы. Стены были обвешаны шпалерами, по слухам, вытканными в самой королевской мануфактуре Гобеленов и представлявшими во всех деталях библейскую историю о Давиде, Вирсавии и пророке Нафане[8] в цветах еще не поблекших, однако делавших вытканную красавицу почти столь же мрачной, как горевестник-провидец. В этой комнате бледный священник разместил свою библиотеку, состоявшую из множества фолиантов в пергаментных переплетах – с трудами Отцов Церкви, премудростями раввинов и учеными трудами монахов, которых пуританские богословы очерняли и открыто осуждали, но все же зачастую вынуждены были извлекать пользу из их трудов. По иную сторону дома старый Роджер Чиллингворс обустроил свой кабинет и лабораторию: пусть не такую, какую современный ученый счел бы хотя бы сносной, но оборудованную аппаратом для дистилляции и средствами для смешивания лекарств и химикалий, которые опытный алхимик отлично умел применять. Обосновавшись в столь просторном здании, два ученых мужа уединились каждый в собственном жилище, но при этом фамильярно переходили из одних апартаментов в другие, совершая взаимную и не лишенную любопытства инспекцию жизни соседа.
Как мы уже намекали, самые обеспокоенные друзья преподобного Артура Диммсдэйла вполне обоснованно видели во всем происходящем руку Провидения, явившуюся в ответ на множество общих, семейных и личных молитв, чтобы вернуть молодого священника в полное здравие. Однако стоит заметить, другая часть общества в последнее время начала иначе смотреть на отношения мистера Диммсдэйла с загадочным старым лекарем. Когда невежественное большинство пытается наблюдать нечто собственными глазами, обман зрения возрастает во много раз. Когда же, как обычно бывает, толпа собирается вынести суждение, основываясь на интуиции своего большого и теплого сердца, выводы, подсказанные сердцем, обладают такой выдающейся глубиной и безошибочностью, словно истина была откровением свыше. Люди в случае, о котором мы говорим, не могли оправдать своей предвзятости к Роджеру Чиллингворсу ни достаточными фактами, ни аргументами. Был, правда, престарелый ремесленник, который обитал в Лондоне во время убийства сэра Томаса Овербери, примерно тридцать лет назад. Так вот он утверждал, что встречал лекаря, называвшегося тогда другим именем, которое рассказчик этой истории давно запамятовал, в компании доктора Формана, знаменитого старого чернокнижника, замешанного в деле Овербери. Два или три человека намекали, что во времена своего плена у индейцев этот ученый муж увеличил свои познания в медицине, присоединившись к заклинаниям жрецов дикарей, которые во всем мире считались мощными колдунами и часто совершали чудесные исцеления благодаря своим познаниям в черной магии. Множество людей – немалая часть которых обладала наблюдательностью, здравым смыслом и определенным опытом, что делало их мнение столь ценным, – утверждали, что внешность Роджера Чиллингворса претерпела значительные изменения с тех пор, как он прибыл в город, и особенно после того, как поселился с мистером Диммсдэйлом. Вначале выражение его лица было спокойным, задумчивым, как и пристало ученому. Теперь же в его лице появилось нечто злое и отвратительное, чего прежде не замечалось, и это нечто становилось тем более явным, чем чаще за ним наблюдали. По утверждениям простолюдинов, огонь в его лаборатории зарождался в подземных глубинах и питался адским топливом; а потому, как и стоило ожидать, лицо лекаря прокоптилось дымом.
