Гилберт Честертон - Бэзил Хоу. Наши перспективы (сборник)
– Очень рад это слышать, – ответил он. – Ведь есть шанс, что оно проникнет внутрь.
Между тем Валентину требовалось все больше усилий, чтобы выдерживать затянувшееся молчание Кэтрин. Гуляя, они вышли на усеянную маргаритками лужайку и остановились в тени огромного боярышника. Валентин заговорил:
– Мисс Грэй, я не могу больше ждать. Ради бога, решите мою судьбу.
Кэтрин склонила голову, словно цветок лилии, и по-прежнему хранила молчание.
– Мисс Грэй, – сказал Валентин, и его глаза неожиданно блеснули. – Кэтрин! – и вдруг запнулся.
Кэтрин не двигалась, и Валентин молча взял ее за руку, ибо был слишком исполнен благоговения, чтобы решиться на что-то большее, и проговорил:
– Кэтрин, я сказал, что думаю, и, мне кажется, вы ответили. Не дайте мне пребывать в заблуждении, ибо на этот вопрос каждый мужчина имеет право получить ответ. Эта минута настает лишь однажды, и ее надлежит встретить во всеоружии. Я не слишком высоко ценю себя по сравнению с вами, но я честный человек и смогу прокормить вас моим пером, до конца моих дней защищать вас и трудиться ради вашего блага. Все, чем бы ни одарил меня мир, будет принадлежать вам. Ничто из его даров не будет мне дороже вас. Ответьте же, Кэтрин, ибо эта минута настала. Так я получил ответ?
Кэтрин подняла голову с тяжелым узлом волос и бесстрашно взглянула ему в глаза.
– Да, Валентин, – сказала она, а затем они сделали еще шаг навстречу друг другу, похожие на двух счастливых детей.
– О да, я знаю, кто такие математики, – говорил в это время Хоу, – это особый диковинный народец. Мой дядя однажды едва не ступил на этот путь… Подумать только, – проговорил он, отводя излишне самонадеянную ветку терновника от лица Гертруды, – что за нахальное, эгоистичное растение! Но куда же вы?
Гертруда раздвинула заросли прямо перед собой, замерла на мгновение, вглядываясь куда-то, и отступила. Последовав за ее взглядом, Хоу различил под сенью боярышника Валентина и Кэтрин, держащихся за руки.
– Как в Эдеме, – сказала Гертруда с благоговением.
– Спасибо, – отозвался Хоу. – Второй раз за сегодняшний день вы позволяете мне выступить в моем исконном амплуа, теперь, правда, в роли существа, откровенно пресмыкающегося.
– Ну что же, – смеясь, ответила Гертруда, – если вы змей, тогда кто же я?
– Джентльмену не подобает говорить даме подобных вещей, мисс Грэй, – серьезно сказал Хоу. – Боюсь, что вы Лилит, о которой написано в Талмуде. Как сказал мне как-то по секрету Россетти:
Лилит – Адамова жена.
(Эдемский сад в цвету.)
В чьих жилах кровь, увы, текла
Не человечья, хоть была
Всех краше жен земных она.
(Чудесный край в цвету!)
– Нет, я не думаю, что это про нас, – сказала Гертруда. Казалось, она принимает его слова совершенно серьезно.
– Все-таки есть надежда, – ответил Хоу, – что мы не кончим так же, как они. Но вы помните это стихотворение, а потому извините меня. Я, знаете ли, всегда считал, что эти россеттиевские рефрены и восклицания в действительности передают экспрессивные замечания миссис Россетти в адрес старины Данте с его поэтическими безделицами. “О Троя, град!” и “О Мария, матерь” – что это как не увещевания отложить перо и идти пить чай, пока он не остыл. Я думаю издать книгу с изложением моей критической теории.
Но Гертруда, казалось, не слышала его. Она проговорила, словно во сне:
– Я все думаю о том, что это Эдемский сад. Адам и Ева в раю. Почему же мне кажется, что это они Адам и Ева, а я, мы с вами совсем не такие?
– Возможно, вы уже пробовали яблоки, – сухо сказал Хоу.
– Яблоки? – переспросила Гертруда, знавшая Писание не так хорошо, как он. – Ну да, конечно, там же было дерево. Не помню точно какое.
– Древо познания добра и зла, – напомнил Хоу.
Спустя несколько недель после этого памятного утра Валентин навестил Хоу в необычном для него жизнерадостном состоянии и объявил, что собирается жениться, на что Хоу отреагировал с подобающим случаю удивлением. Валентин спросил, согласится ли он быть его шафером.
– Только если их у тебя не слишком много, – загадочно сказал он. – Но могу ли я полюбопытствовать, хотя это и не имеет прямого отношения к делу, не знаешь ли ты случайно, на ком именно собираешься жениться?
– На старшей из сестер Грэй, – ответил тот.
Хоу протянул ему руку:
– Мои самые искренние поздравления. Постарайся только, чтобы это было в последний раз. – И ретировался.
Свадьба Валентина Амьена, литератора, и Кэтрин Грэй была замечена в свете, ибо Валентин считался восходящей звездой поэтического небосклона и несколько высоколобых литературных групп благоволили ему. Немало жеманных хорошо одетых личностей в пенсне и с весом в обществе явились продемонстрировать благожелательное внимание к его бракосочетанию и молодой жене, которая приятно удивила их, ибо женщины вроде Кэтрин хорошо переносят сколь угодно яркий свет и сколь угодно возвышенную атмосферу.
Интеллектуалки диковатого вида в платьях самых зверских расцветок полунасмешливо умоляли Валентина показать им все его любовные стихи, и будь это требование исполнено, для транспортировки пришлось бы нанимать несколько повозок. Речь шафера (мистера Бэзила Хоу, известного присутствующим в качестве блестящего помощника знаменитого редактора) сочли безусловной кульминацией свадебного действа, причем поименованный джентльмен ухитрялся обезвреживать, ловко вовлекая в светскую беседу, всех излишне ретивых ораторов, когда того требовала программа вечера. Гости разъезжались в восторге от Валентина, Кэтрин и свадьбы (ибо свет вовсе не циничен, как принято считать, а, напротив, невероятно сентиментален), вполне одобрив этот пример подлинной “душевной склонности”, снабженной всеми необходимыми и освященными временем элементами любовной истории. Так прошло бракосочетание мисс Кэтрин Грэй, благосклонно принятое обществом, и на этом рассказ о нем вполне можно завершить. Таким людям, как она, можно уверенно предсказать мирную и почтенную жизнь.
Маргарет также вскоре вышла замуж. Это не было любовной историей в обычном смысле слова, ибо в ее натуре не было места романтическим наклонностям. Она честно и искренне увлеклась молодым джентльменом из провинции, добрым и жизнерадостным человеком, и через некоторое время вышла за него из столь свойственного ей человеколюбия. Она была вознаграждена раболепной и не ослабевающей с годами преданностью, над которой посмеивалась, но в которой находила мирное и спокойное счастье.
Глава 9
Признание Гертруды Грэй
В сгущавшихся вечерних сумерках мистер Бэзил Хоу стоял перед домом семейства Грэй, в котором все еще царствовала их тетушка мисс Торнтон. Он расстался с Валентином (который вошел в дом, чтобы повидать своих новых родственников), уверяя, будто спешит по делам, но не мог заставить себя уйти и задумчиво смотрел наверх, на освещенные окна этого высокого и спокойного дома.
“Надо бы мне убраться отсюда, – думал он. – Теперь или никогда, давно пора перестать совать свой длинный нос в чужие дела. Валентин женат, и все мы понимаем, что это означает. Друг – ведь были же времена, когда Валентин еще не отчаялся в моем спасении, – друг превратился в то, что строго терминологически следовало бы именовать почтенным отцом семейства. У меня нет права все время торчать у них на пути, в душе я это прекрасно понимаю. Я должен уйти. Мне следует уйти, но проклятые сантименты очень глубоко въелись в меня – комок не то в горле, не то в сердце, чувство, которое я стыжусь назвать. Что ж, не будет вреда, если я еще немного поглазею на то окно, хотя можно поспорить о благоразумности такого занятия. А потом я возьму постель мою и пойду… и, о Господи, каким же тяжелым будет это восхождение”. Он попытался взять себя в руки и, глубоко подавленный, уже готов был повернуться спиной к дому.
– Бэзил, привет! – зазвучал чей-то нестерпимо веселый голос, и Хоу, обернувшись, увидел Люсьена, белоснежная улыбка которого сверкала из-под широких полей шляпы. Трость с серебряным набалдашником непринужденно плясала у него в руке.
– Как хорошо, что мы встретились, старина! – сказал он и смущенно рассмеялся. – Я так рад, что ты здесь и сможешь подбодрить меня. Я чувствовал себя чертовски подавленным и несчастным. – Он ухватил Бэзила за локоть с фамильярностью, немыслимой для джентльмена, всегда относившегося к собеседнику, будь то даже маленький ребенок, с уважением, граничащим с благоговением. Впрочем, тот и не думал противиться. – Ну, то есть ты ведь всегда такой весельчак. Тебе, наверное, не знакома меланхолия? А у меня как раз тяжелейший приступ.
– Гм… – сказал Хоу с некоторым усилием, но через мгновение уже справился с собой и продолжал весело и даже сочувственно: – Поведай же мне, по какой причине его дьявольское величество именно сейчас наслал на тебя бесов уныния? Что с тобой приключилось, Люсьен?
