Горан Петрович - Атлас, составленный небом
- Дьявольская штука, - прошептала Эстер, не отдавая себе отчета, что держит в зубах узелок, которым завязана тайна... - Попахивает духами!
- Духи!? - воскликнул Подковник и тем самым потянул за нитку. - Дорогая моя Эстер, умница! Сейчас мне все ясно! Это и есть та единственная дверь, через которую они могут перебираться из одного мира в другой.
- Возможно, Подковник и прав. Не смотритесь в него слишком долго. Если это действительно проход из одного мира в другой, то пространство за поверхностью зеркала бесконечно. Взгляд может просто вытечь в зеркало, а тот, кто стоит перед ним, останется навсегда слепым, - внес свою долю в распутывание клубка и Драгор.
Все разом отшатнулись от зеркала.
- Оно слишком маленькое, чтобы человек мог в нем потеряться, рука и та еле влезет, - возразил кто-то после нескольких минут ожидания.
- Но человеческая душа здесь шутя пройдет, кроме того, тело и так всегда остается на этом свете, - продолжали мы распутывать загадку, одновременно наматывая ее нить на ножки перевернутого стула.
После того как все было распутано, мы опять аккуратно смотали нить и положили в тот ящик, где храним загадки в клубках, после чего приступили к поискам решения. Для того чтобы договориться, нам не потребовалось много. Зеркало действительно опасно, но ведь опасно любое зеркало. Богомил вбил в середину восточной стены гвоздь. Маленькое дамское зеркало было повешено рядом с главным Восточным зеркалом.
Вечером и утром, когда духи наиболее активно курсируют между двумя мирами, поверхность Восточного зеркала бурлит, как богатый форелью ручей, она морщинится, невидимые духи снуют туда-сюда так часто, будто это центральный проход в царство потусторонности для всего нашего Предместья. Иногда и какое-нибудь самовлюбленное насекомое вдруг сталкивается на этой границе миров со своим двойником, и оба исчезают по ту сторону.
НЕСЧАСТЛИВКА (infelicitas infelix) - многолетнее невидимое растение, высота ствола от нескольких миллиметров до нескольких метров; листья большие, мясистые, по краям обильно обросшие волосками; края с неправильными зубцами. Несчастливка размножается очень быстро, независимо от времени года. Обладает способностью регенерации, поэтому из мельчайшего кусочка Несчастливки может вырасти целое новое растение. Содержит ядовитый сок, действующий медленно, но болезненно, вызывая язвы, которые затем растрескиваются и образуют трудно залечиваемые раны.
СЧАСТЛИВКА (felicitas felix)- однолетнее невидимое растение (иногда встречается многолетнее), высота может быть самой разной; листья мягкие, закругленные, тонкие и шелковистые. Счастливка растет на всех континентах, но в отличие от Несчастливки нуждается в благоприятных климатических условиях и заботливом уходе. Сок Счастливки обладает лечебными свойствами и известен этим еще с древнейших времен как эффективное средство против многих болезней. Пышные цветы Счастливки так красивы, что придают красоту и всему, что находится в их ближайшем окружении. Запах их очень приятен.
Иллюстрация 30. "Несчастливка и Счастливка", из гербария "Невидимая флора", folioТ 10284 / folio 36477, Ботанический отдел Академии невидимого, Ленинград.
Смерть зеленой горошины
По мере того как дни постепенно скользили из будущего в прошлое, мы все больше верили в то, что удалось перехитрить строительную инспекцию: трюк с якобы заново поставленной черепичной крышей полностью удался. И когда стало совершенно ясно, что инспектор больше не появится, в один из солнечных дней, которые иногда случайно забредают в осенние дождливые недели, мы решили отпраздновать победу над врагами нашей голубой крыши. Все сошлись на том, что самым достойным для этого местом будет "Гарден", один из наиболее шикарных ресторанов.
Чтобы соответствовать месту, обладающему такой репутацией (что и приличествовало нашему возрасту), мы решили вести себя подобающим образом. Дамы к изысканным прическам добавили вечерние платья и ожерелья из капель с персикового дерева, мужчины повязали галстуки, Драгор одолжил каждому запонки для манжет из засушенных цветков садовой ромашки. Всё, за исключением Андрея, который наотрез отказался покинуть свое место за диваном, обещало нам прекрасный вечер, украшенный многими приятными моментами.
В изысканной атмосфере, царившей в роскошном зале "Гардена", наши желания исполняли метрдотель и три официанта. Богомил выбирал вина, Драгор заказывал блюда. Приглушенный свет, пышные цветы на столах, посетители в безукоризненных туалетах, тихая музыка струнного квартета и почти неслышный шелест голосов, сопровождающийся позвякиванием ножей и вилок. Тем не менее тот, кто хоть чуть-чуть знал нас, сразу бы заметил паутину скуки, которая цеплялась за края наших улыбок.
Дичь (в каком-то особенном соусе, приправленном розмарином) нам подали с гарниром из картошки, морковки и горошка. Тут-то все и произошло. У Подковника, видимо из-за того, что он неосторожно засмотрелся на даму, глаза которой напоминали двух аквариумных рыбок, убежала сначала из-под вилки, а потом и с тарелки зеленая горошина. Зеленое на белом видно прекрасно, но все мы (включая и пожилого метрдотеля, который упорно висел над нашими головами) делали вид, что ничего не замечаем. Изящным движением, претендующим на незаметность, двумя пальцами, с лицом, покрытым легким румянцем смущения из-за собственной неловкости, Подковник попытался устранить компрометирующую его горошину. Но беда не приходит одна, и именно в тот момент, когда казалось, что он успешно исправил ошибку, бодрая горошина снова от него улизнула и, сделав красивую дугу, шлепнулась Драгору в бокал с водой. Послышалось тихое "буль!". Ближайшему к Драгору официанту все это показалось очень веселым, и он стыдливо заулыбался. Хлестнув его строгим взглядом, убийственно серьезный метрдотель склонился над Драгором:
- Позвольте, господин.
Непринужденным движением, свидетельствовавшим о привычке овладевать любой, даже самой непредвиденной ситуацией, метрдотель попытался убрать этот несерьезный бокал с предательской горошиной. Это, несомненно, и удалось бы ему, если бы не Эстер, которая своим нежным, особенным голосом (таким, который ни одного мужчину не оставлял равнодушным, создавая иллюзию, что, подчиняясь ему, он получит в свое распоряжение его хозяйку) сказала:
- Будьте любезны, оставьте так.
Метрдотель смутился, рука его дернулась, бокал на высокой ножке, который он слегка задел, покачнулся и упал. Лицо метрдотеля омрачило отчаяние. Вода из бокала, напоминая высокую волну морской бури, разливалась по скатерти, неся на своем пенистом гребне неукротимую горошину.
- О, господа, простите, - промычал метрдотель, а некоторые из посетителей уже стали с любопытством посматривать на наш стол, где в луже воды важно плавала горошина яркого зеленого цвета.
К нам рысью подбежали два молодых официанта. Пока первый ловко убирал со стола посуду, второй буквально набросился на горошину. И в этот момент никто из нас больше не стал сдерживаться, просто не было больше сил. Мы все чувствовали такую симпатию к свободолюбивой горошине, и Богомил после быстрого общего обмена взглядами сделал то, чего нам всем уже давно хотелось. Легким, едва заметным движением он оттолкнул официанта, тот рухнул прямо на наш стол лицом в букет. Это была просто катастрофа. Фарфор и серебро взвизгнули. Посетители повскакали со своих мест. Квартет умолк. Несколько последних звуков мелодии, подобно брошенной шелковой ленте, мгновение парили над полом, после чего в ресторане воцарилась полная тишина.
Метрдотель оглянулся по сторонам. Его лицо было чернее самого черного юмора. Руки дрожали. Тяжело дыша, как будто глотая камни, а не воздух, он поднял вверх меню в переплете из телячьей кожи и изо всех сил ударил им по виновнице скандала. Саша испустила немой крик:
- !!!
Было, однако, поздно. Несчастная горошина, не успев даже дрогнуть, в мгновение ока превратилась в пятно на скатерти. Эстер направила на метрдотеля указательный палец и с заплаканными глазами, голосом, полным горя, проговорила:
- Убийца!
Персонал ресторана и посетители смотрели на нас молча. Драгор потребовал счет. Перед рестораном, пока ветер самым мягким платком из нежнейшего своего края отирал слезы со щек нашей Эстер, мы обернулись к сверкающей вывеске с огромными буквами "Гарден" и взглядом, полным презрения, вычеркнули это слово из списка приятных воспоминаний.
В течение 1586 года на причалы Малаги, Кадиса и Валенсии из трюмов более чем тридцати каравелл большого водоизмещения были выгружены сотни тысяч метров кромок ветров, дующих над островами Карибского моря. Это был апофеоз той мотовской моды, которая почти целый век безраздельно владела Испанией. Пожалуй, невозможно было представить себе даму того времени (разумеется, при условии, что она знала себе цену), которая не имела бы, как минимум, целый сундук платочков, сшитых из кромок заокеанских ветров. Даже у строгого короля Филиппа II их было столько, как отмечено в дворцовых инвентарных книгах, что по дворцу Эскориал постоянно гуляли сквозняки. В летнюю жару, в дни печали, вообще при самых разных обстоятельствах маленькими кусочками свежести охлаждали лбы, вытирали слезы или даже капли вина с губ. Драгоценные порывы дыхания ветров часто служили залогом верности любовников. Поэт Франсиско де Фигуэрда писал: "Ветром ты жар утолила, мне платок подарила, ношу его на груди, сердце к нему так и льнет".
