Аугуст Гайлит - Тоомас Нипернаади
- Ломоть хлеба? - Кюйп по привычке повторил последние слова собеседника. - одну бутылку пива и два ломтя хлеба? Или две бутылки пива и один ломоть хлеба? Как там было, сударь?
- Хлеба и пива! - недовольно прогремел Нипернаади.
- Пива? Ну вот, теперь-то я точно ухватил: два пива и два ломтя хлеба!
И он, на проснувшись толком, поковылял прочь, его тяжелые шаги еще долго раздавались в пустом трактире. Он закашлялся, позвал Анне-Мари. Наверное, ничего не нашел. Наконец явился с пивом и хлебом, положил на порог амбара, налил пиво в стакан.
- Издалека будешь? - спросил, - смотри-ка, прямо с инструментом! Наверное, играешь на нем, вроде бы я его слышал. Или он у тебя для какой другой надобности? Недавно был тот один с большой трубой, а в ней контрабандный спирт, он и мне задешево предлагал тот спирт, отличная была выпивка. Но в каннель-то спирту не нальешь?
Он обследовал инструмент со всех сторон, постучал по днищу, встряхнул.
- Или товар уже где-нибудь спустил? - лукаво спросил он.
- Я осушитель болот! Гордо произнес Нипернаади. - Хожу по свету, как холостильщик, и где найду болото, там — раз и долой!
- Раз — и долой?! - изумился Кюйп. - Вон ты какой — глядя на каннель ни за что не подумаешь. Ну, к Маарласким болотам и соваться нечего. Они питаются из таких глубин, там под каждой кочкой дюжина родников журчит. С этой адской бездной сам черт не совладает!
- Как это соваться нечего?! - высокомерно спросил Нипернаади. Уж я худо-бедно свое дело знаю. И ни одного родника тут нет. Мусор да грязь, которые нанесло из леса, да плитняковая стена у водопада, она и держит воду.
- Держит воду? - повторил Кюйп.
Поднес каннель к носу, принюхался — нет, это не посуда для контрабандного спирта! Это был всего лишь ничтожный и бесполезный инструмент, на нем разве что детям играть. Жаль, очень жаль, в трубе-то был несказанно дешевый спирт, все пили, нахваливали и платили как следует. Мог бы, зараза, и сюда налить капельку-другую, чего ради таскать на себе бесполезный инструмент!
Значит, осушитель болот? Кюйп видал господ и почище, те прикатывали сюда на автомобиле, мерили болото, изучали, совали нос под каждую кочку, каждый клочок мха, стебелек рогозы подклеивали в книгу, а потом, качая головами, опять укатывали на автомобиле. И ничегошеньки от них не осталось, только мерзкий вонючий дым. Не по зубам этим проклятущим Маарласкоае болото- болото тут будет вечно и все с ним связанное, скорей бы только Яйрус возвращался, и опять у всех будет работа, каждый будет при деле и с деньгами.
И этот пустопорожний музыкант думает осушить Маарлаское болото?! Сам голодранец, бродит, как какой-нибудь несчастный батрак, сапоги непонятно чем на ногах держатся. Еще и по счету не заплатил... Спросонок-то приволок ему вон сколько, хватило бы одного пива и ломтя хлеба. А еще лучше бы: ломоть хлеба, а за пиво деньги вперед! И если б не заплатил за хлеб, его можно было бы занести в книгу нищих. Есть у Кюйпа такая книга нищих. Он туда вписывает всех своих безнадежных должников и пожертвования нищим. И когда он как человек крещеный раз в году, в дорогие летние праздники, идет к святом причастию. То берет эту книгу с собой в церковь и перед тем как преклонить колени перед святым алтарем, кладет эту книгу себе под колени и после таинства причастия показывает ее пастору. И пастор подводит черту под годовым отчетом и под той чертой пишет в том смысле, что прочел это все с начала до конца и славит щедрого дарителя и о бедных пекущегося, кааваского трактирщика господина Кюйпа.
Правда, теперь Кюйп много не дает, в списке том значатся безнадежные должники — кто крендель взял и не рассчитался, кто бутылку пива выпил и удрал не расплатившись, кто шарахнул стакан о стенку, а платить — характер не позволяет. Все они в ту книгу вписаны как нищие, точно, подробно, по месту жительства. Такие-сякие! - сердится Кюйп. Кровососы несчастные — только и пользы от этих разбойников, сколько восславит его господин пастор и насколько примет в расчет всемилостивейший Господь, когда будет отпускать грехи.
Только вот печати под годовым отчетом пастор не ставит. Писать пишет, а печать не пришлепнет. Кюйп уже и говорил, и выпрашивал эту печать, так и чести было бы больше, и весомей, да и самому приятно посмотреть, как красуются важные церковные печати в той книге нищих. Но пастор, скупердяй, на ставит печать. Говорит, что и подписи хватит. Чудак, ей-богу — не хочет доставить радость ближнему, как велит священное писание.
Пьет музыкант, наслаждается, хлеб поедает быстро и жадно. Нет, такой паразит и цента не уплатит! Опять Господь милостивый послал в наказание на мою шею разбойника — блаженствует, набивает урчащее брюхо за счет трудов и пота ближнего своего. Хуже всего то, что никогда наперед не знаешь, у кого в кармане водятся деньги, а у кого ветер гуляет. Говорят, вроде бывают такие даровитые трактирщики, что уже по лицу видят, сколько денег у гостя. Такие умные, черти, что с первого взгляда могут определить всю наличность до единого цента — по физиономии, как по книге, читают. Кюйп не из таких, ну никак не получается. Он уже и пробовал и тренировался, ничего не выходит. Видно, нет такого таланта, большого таланта трактирщика, Богом данного.
- Так, значит, осушаешь болота? - снова спрашивает Кюйп. - По правительственному указу?
- Вот деньги! - говорит Нипернаади. - раздели пополам и возьми свою долю.
Да у него есть деньги! - удивляется Кюйп. Вот, черт побери, все подозрения оказались напрасными. Так и бывает, если уж Бог талантом обидел. Настоящий трактирщик сразу бы смекнул, с кем имеет дело, принес бы целую корзину на порог, еще бы выпить заставил, да и сам бы присоседился. Вот тогда был бы счет! А тут — испугался за две ничтожные бутылки, из-за этого плакала теперь грандиозная выпивка. Ох, грехи наши тяжкие! Ох, горькие слезы бедняцкие!
Может, он и правда какой-нибудь осушитель болот, правительством присланный, делопроизводитель какого-нибудь общество земледельцев, какой-нибудь инструктор или как они там называются? Нынче никому нельзя верить. По лицу, по одежде ничего уже не понять. Бывает, заедет шикарный господин, кутит, гуляет, а тут вдруг и полиция — обыкновенный вор, и все дела. А другой раз заявится простой мужичок, такой тощенький, скромненький, и окажется важной птицей. Кто их разберет, этих шатающихся по свету, кто их разберет?
Кажется, надо позвать Анне-Мари, пускай поболтает с парнем, может, еще чего-нибудь закажет? То ли пива, то ли вина, а то и бутылочку кюммеля? И пусть Анне-Мари втолкует про болото — нечего тут осушать. Это ж такая бездонная трясина, под каждой кочкой два родника журчат. Еще начнет тут сдуру ковыряться, затопит все луга за водопадом.
- Да, тут Анне-Мари нет, - произнес вдруг Кюйп. - Она в трактире спит, на той половине, где лошади. Теперь-то встала наверно — может, позвать ее?
- Нет, не стоит.
- Не стоит? - удивляется Кюйп. - Ты вроде сам о ней спрашивал?
- Ах, это было так давно! - говорит парень.
- Уже давно? Как давно? А теперь уже охота прошла?
Дело известное — господское настроение меняется, как ветер. Только что бился, кричал из-за женщины, и вот, минуты не прошло, уже и видеть ее не хочет.
- Ты сюда, в Маарла, надолго? - любопытствует Кюйп.
- Надолго ли? - будто очнувшись, повторяет Нипернаади. И мрачно возвещает: - Откуда я знаю! Странные вы тут люди, я еще должен подумать, заниматься ли этим болотом и его осушением. Вы тут погрязли в убожестве и разврате и лучшей жизни вам не надо. Где ж это видано, глупость какая, чтобы женщина спала не в амбаре, а с лошадьми? И солнце уже на десяток лофштелей поднялось, а все дрыхнут без задних ног и не видать ни души.
С этим Нипернаади берет каннель и встает.
- А про осушение Маарлаского болота мы еще потолкуем, - обещает он.
Потом направляется на берег реки и кричит:
- Йоона, послушай Йоона, перевези меня через реку!
- Йоона, негодник! - кричит он недовольно, - да где ты?
- Удивительный человек, - бормочет Кюйп, разглядывая Нипернаади, - бог знает откуда он и кто таков? То ли портной, то ли музыкант, - но уж никак не инструктор!
Кааваский паромщик Йоона сидит в своей лачуге и смотрит на реку.
- Такие вот у нас, грешников, теперь дела! - думает он. - Заявился человек, высокий и с гонором, взял все это дело в свои руки — и теперь — гляди-ка, вон! Так и снует на плоту через реку, туда-сюда, туда-сюда. Есть пассажиры или нет никого, чужаку этому и дела нету, знай гоняет тяжелый паром в собственное удовольствие. А как устанет кататься, поставит паром посреди реки, разляжется на нем и смотрит часами, как кипит, журчит и пенится вода вокруг. Лежит и смотрит, Бог знает чего высматривает.
Говорит — у него в Маарла есть кое-какие дела, так что с сегодняшнего дня Йоона, дескать, может вообще ни о чем не беспокоиться, он сам управится с этим паромом — для него это раз плюнуть. С сегодняшнего дня пусть, мол, Йоона отдыхает, поет свои песни, уж он, Нипернаади, позаботится о перевозе и пеших, и конных. А все деньги за перевоз обещал честно отдавать, ему за это ничего не нужно. Ему это вроде небольшого развлечения, потешиться в свое удовольствие.
