Лео Перуц - Снег Святого Петра
- Кощунство, сказали вы. Я всего лишь пошел по тому направлению, на которое меня толкали мои научные исследования. Сначала столкнулся с огромными трудностями. Целый год я работал без всякого результата.
Он поднялся со стула. Мы все еще находились в приемной, но затем, должно быть, вышли на улицу, потому что дальнейшие слова барона связаны в моей памяти с изменившейся обстановкой. Я вижу, как мы с бароном стоим на проезжей дороге неподалеку от моего дома. Воздух ясен и морозен. Пока он цитировал какое-то место из писаний неоплатоника Дионисия, перед дверьми лавки (я отчетливо помню) рабочие выгружали две жестянки с керосином и ящик с пивными бутылками, а какой-то человек с суковатой палкой в руках и фуражке с козырьком вышел с постоялого двора и, поздоровавшись, прошел мимо нас. Мне кажется, что затем мы пошли прогуляться. Мы попали на какую-то пустошь и остановились возле сильно дымившего костра, в который двое полевых сторожей неустанно подбрасывали вязанки хвороста. Они пекли картошку. Так что перечисление имен различных видов паразитов, водящихся на хлебных злаках, связано в моей памяти с запахом смолистого и обугленного дерева и ароматом печеной картошки. Потом мы снова очутились в господском доме за рабочим столом барона - в той самой комнате, на стенах которой была развешана коллекция старинного оружия. Но вскоре бароном, должно быть, овладело какое-то неясное беспокойство, потому что мы покинули и эту комнату, и свой доклад он закончил там, где и начал его,- то есть в приемной. Все остальные тоже оказались на своих местах -пастор молча сидел в кресле, Бибиш ела виноград, а князь Праксатин сидел у стола и раскладывал пасьянс... У меня создалось впечатление, что они не уходили вовсе. Все было по-прежнему, с той лишь разницей, что стало смеркаться. Бибиш встала и засветила лампу.
* Сильное возбуждающее вещество, входящее в состав шпанских мушек.
** Игнатий Лойола (1491-1556)-основатель ордена иезуитов (1540 г.), человек редкого организаторского таланта, фанатично преданный католической церкви. Канонизирован в 1622 г. папой Григорием XV.
Глава XVI
- На протяжении целого года я не продвинулся ни на шаг,- сказал барон.- Я шел по ложному пути. То время, что я затратил на изучение трудов греческих и римских авторов, оказалось напрасно потерянным. Те редкие указания, которые я обнаружил или на которые я, как мне казалось, набрел в "Книге о растениях" Зиновия Агри-гентского, в "Описании злаков" Теофраста Эрезского*, в "Materia Medica" Диоскорида** и в "Книге лекарств" Клавдия Пизона, либо оказались ложными, либо трактовали об общеизвестных вещах. Вследствие ошибочного истолкования одного из найденных мною текстов я в течение довольно продолжительного времени полагал, что нашел растение, обладающее необходимыми мне качествами, и что этим растением является либо белена, либо так называемая "белая крапива". Я заблуждался. Вы, конечно, знаете, что яд белены вызывает возбуждение чисто моторного характера, а сок "белой крапивы" может при известных условиях привести к легкому воспалению кожных покровов и ничему больше.
Барон взял со стола бутылку и рюмку, но мысли его витали так далеко, что виски пролилось на стол, а оттуда - на пол. Он не заметил этого и продолжал свою речь, держа в руке пустую рюмку.
- Когда я перешел от античных трудов по естествознанию к религиозно-философским писаниям древних греков и римлян, то сразу же наткнулся на первое указание, подтверждавшее правильность моей теории. Диодор Сицилийский***, современник Цезаря и Августа, упоминает в одном из своих сочинений о растении, которое, если его поесть, "отторгает от повседневного бытия и возносит к богам". Хотя Диодор Сицилийский и не описывает этого растения и даже не упоминает его названия, это место из его сочинений все же явилось для меня чрезвычайно важным. Здесь впервые совершенно недвусмысленно и ясно устанавливалась причинная связь между принятием растительного яда и состоянием религиозного экстаза. Моя теория утрачивала таким образом характер простого предположения. Она опиралась на свидетельство писателя, пользовавшегося такой добросовестной репутацией, что историки императорского периода часто и без малейших колебаний ссылались на него как на источник.
* * *
Барон остановился и ответил на поклон двух рабочих, управлявших проезжавшим по дороге снежным плугом.
С одним из этих рабочих он даже обменялся несколькими фразами по поводу какой-то заболевшей коровы. "Тут уж ничем не помочь. Раз она не дотрагивается до отрубей, значит, у нее лихорадка",-закричал он вдогонку рабочему. Когда снежный плуг скрылся из виду, он продолжал свой рассказ:
- Несколько месяцев спустя я наткнулся на бесконечно более важные указания Дионисия Ареопагита, христианского неоплатоника четвертого века. Этот самый Дионисий упоминает в своих писаниях о том, что возложил на членов своей общины, жаждавших непосредственного общения с Богом, двухдневный пост, а затем угостил их хлебом, приготовленным из священной муки. "Ибо хлеб этот,- пишет он,- ведет к единению с Господом и позволяет вам постигать бесконечное". Я еще не утомил вас, доктор? Будьте откровенны. Когда я набрел на это место у Дионисия Ареопагита, я почувствовал себя вознагражденным за все годы бессмысленной работы. Хлеб, изготовленный из священной муки! Я вспомнил одно место из Библии, которого раньше не принимал во внимание ввиду того, что истинный его смысл оставался для меня скрытым. В Книге Царств говорится: "Он вырастил из земли хлебные злаки, дабы люди вкусили от оных и постигли Его..." В священных книгах парсов постоянно упоминается о "колосьях очищения". В одной древнеримской мистерии говорится о белом или бледном, хлебном злаке, посредством коего "добрая богиня превращает людей в ясновидящих". Хлебный злак с белыми зернами какое-то ныне исчезнувшее или вытесненное другими породами полевое растение! Какой же забытый ныне хлебный злак имел белые колосья?
Он выдержал паузу.
- Это было еще одно ошибочное заключение,- продолжал барон.-Я упрямо уцепился за мысль, которая завела бы меня Бог знает куда, если бы... Если бы в самый подходящий момент мне в руки не попалась древняя песня римских полевых жрецов, торжественное посвящение Мармару, или Мавору, который в ту пору еще не успел превратиться в кровожадного бога войны Марса, а считался мирным охранителем полей. "О Мармар! - говорилось в этом песнопении.Порази их жатву своим белым морозом, дабы они постигли твою мощь!" Римские полевые жрецы, как и все жрецы на свете, знали тайну одурманивающего яда, повергающего людей в состояние экстаза - состояние, в котором они становятся "ясновидящими" и "постигают мощь Бога". Белый мороз... Нет, это был не сорт хлебного злака, а поражающая зерновые болезнь, некий паразит, грибок, проникающий внутрь хлебного злака и питающийся его субстанцией.
Барон скользнул взглядом по полям и лугам, мирно дремавшим под слоем покрывавшего их снега. Маленькая полевая мышь юркнула мимо нас и оставила на снегу тоненький, едва заметный след.
- Существует много разновидностей хлебных грибков,- продолжал барон фон Малхин.- Баргин в своем "Synopsis fongotum"**** насчитывает их более сотни, а ведь его исследование считается ныне устаревшим. Среди этой сотни мне предстояло найти один-единственный грибок, который, попадая в людскую пищу и таким образом проникая в человеческий организм, получает способность вызывать экстатическое состояние...
Он наклонился и поднял картофелину, которая валялась на земле неподалеку от того места, где был разложен костер. В течение некоторого времени он внимательно рассматривал ее, а потом осторожно, словно какое-нибудь сокровище, положил обратно на то же самое место. Оба полевых сторожа с любопытством приблизились к нам и изумленно поглядели на барона. Один из них подбросил хвороста в костер.
- Вот именно... Среди сотни грибков найти один надлежащий вид... задумчиво повторил барон.- У меня не было никаких более близких указаний на природу болезни, порождаемой этим грибком, кроме того, что внешние покровы хлебного злака обесцвечиваются. Задача моя представлялась в значительной мере безнадежной. Но мне помогли одно наблюдение и одно довольно простое соображение. Существует - или существовала раньше - некая болезнь хлебных злаков, которую довольно часто описывали в прежние века. В каждой местности, где она появлялась, она носила свое особое название. В Испании ее называли "Магдалинин лишай", в Эльзасе - "Роса бедных грешников". Адам Кремонский описывает ее в своей "Врачебной книге" под названием "Misericordia-Korn"*****. В английских долинах ее знали под именем "Снег Святого Петра". В окрестностях Старого Галлена ее называли "Нищий монах", а в Северной Богемии - "Гниль Святого Иоанна". У нас в Вестфалии, где эта болезнь появлялась довольно часто, крестьяне прозвали ее "Пожар Богоматери".
- Пожар Богоматери! - воскликнул я.- Так значит, это болезнь хлебных злаков?
