Уильям Берроуз - Мое образование (Книга Cнов)
-- Я никогда не смог бы никого застрелить без причины.
Там женщина, вылепленная из белого фаянса от талии и выше. Скачет по комнате. Человек, объявивший себя, ни слова не говоря, Посетителем и руководителем группы, сказал:
-- От вас неприятности. У вас забот полон рот.
Лицо у него серое и анонимное. Его верхняя губа не движется, когда он говорит, но мне видны серые зубы. Флетч, сидящий на моей постели, произносит что-то загадочное. Как-то относится к Теду Моргану и наполовину выкуренной сигарете с фильтром в пепельнице.
Ищу себе завтрак в Стране Мертвых. До этого Келлз и Дик Сивер(67) вместе. Я раздосадован на Келлза. Не помню, почему...
И вот перед гостиницей в поисках завтрака. Кажется, я в Италии. Все это место -- будто палуба огромного корабля. Я готов удовольствоваться хлебом и кофе, но, кажется, не могу привлечь внимание официанта. Корабль уже движется. Я не знаю, куда мы едем, и все время спрашиваю:
-- Куда идет это судно? В открытое море?
Наконец, выясняю, что мы направляемся в Англию, и я злюсь на Джеймса: он обманул меня насчет пункта назначения. Я смотрю на него через всю палубу. У меня только два доллара. Сейчас -- четыре часа дня. Я яростно смотрю на Джеймса. Куда это судно идет? Почему-то мне не хочется ехать в Италию, и я говорю Джеймсу:
-- Когда приедем в Лондон, остановимся в разных отелях. А потом я еду домой.
Что мне делать в Лондоне? Ходить в гости к каким-нибудь поп-звездам? Почему я злюсь на Джеймса? Что тут не так? Судно не идет в море...
Моя квартира в Нью-Йорке, если ее можно так обозначить, открыта с двух сторон, больше похожа на коридор или крытую улицу. Я собираю вещи, еду в Сент-Луис или куда-то на запад от Нью-Йорка. Здесь что-то кошмарно не так, вроде чумы, какое-то неотвратимое бедствие, дымкой висящее в воздухе. Моя одежда и туалетные принадлежности упакованы в небольшой кожаный саквояж. Три пистолета я отложил на полку за занавеской. Опасно, решил я, путешествовать с пистолетами в багаже. В любом случае, смогу легко купить пистолет в Сент-Луисе по приезде -- если доеду туда. Мой чемодан -- на нижней полке у гардероба. Я выдвигаю ящик и обнаруживаю еще какие-то пожитки; ножницы, носовой платок, носки... ладно, на это времени уже нет.
Там мой друг Айра Джаффи, теперь штатный врач в нью-йоркской больнице. Кажется, его это не заботит. Мы идем на площадь, окруженную бетонными стенами, заляпанными ржавчиной и граффити. Там собралась группа людей -сомнительная на вид банда, похожая на скопище мелких жуликов, тунеядцев, шестерок, полицейских стукачей... но Айра дружески здоровается с ними, как со старыми знакомыми, и приглашает к нам на квартиру, где они шарятся по углам, перешептываясь и улыбаясь. Когда они уходят, я напускаюсь на Айру:
-- Айра, ты знаешь этих людей?
-- Ну, знаю одного... как бы.
-- Какого же черта ты пригласил их сюда? Они, вероятно, заметили пистолеты и сразу отправляются к какому-нибудь знакомому фараону. Похоже, они любят легавых.
-- Ну... э-э...
В ярости я решаю оставить свой чемодан, пистолеты и ехать в поношенном коричневом костюме, который на мне сейчас.
Выходим мы вместе. Я вижу толчею на автостанции, на улицу вытягиваются хвосты очередей. Айра идет туда разузнать.
-- Все автобусы на запад от Нью-Йорка переполнены на двадцать восемь дней вперед. То же самое -- с пароходами на Пуэрто-Рико. Все самолеты -- на перманентном приколе.
Теперь я вижу, что рядом с автостанцией -- пляж, и начинаю озираться в поисках вокзала, поднимаюсь по крутой деревянной лестнице, которая заканчивается деревянной дверью с заржавленным железным кольцом. Я дергаю дверь. Она ведет в темный склад.
Весь город выглядит незнакомым... серые здания, стены, ступени, ведущие вниз. Я выхожу на рынок под открытым небом, на площади около сотни футов по каждой стороне... киоски и прилавки, овощи и зелень. Замечаю клубнику, цветы, помидоры. В углу рынка собралось несколько человек. Разнорабочие, предполагаю я, трудятся где-то на рынке. Я показываю, что умею левитировать, но они не обращают внимания. Я хватаю одного человека и отрываю его от мостовой.
-- Посмотрите вниз... видите? Мы летим.
Ставлю его на землю и вижу, что он настроен зло и враждебно. Я пытаюсь его успокоить.
-- Большинство людей изумляется, и на них это производит очень большое впечатление. Вы -- редкое исключение.
Он оскаливается жуткой оскорбительной гримасой, которая никак не сходит с его лица, становясь все более и более оскорбительной, зловещей, безжалостно враждебной -- ухмылка чистой нечеловеческой ненависти. Ему лет тридцать, худой, бледный, одет в грязно-голубую куртку и штаны, напоминающие что-то обозначающий мундир -- чужой и необъяснимый, как и его оскаленная, непреклонная ненависть. Теперь он стоит у стойки с инструментами... молоток, стамески, тесло. К полке прикручены тиски и стоит бутылка какого-то прохладительного напитка красного цвета.
Вот подходит другой человек, по виду -- администратор универмага: крупные ноги, черный костюм и обувь. Гладкое вощеное лицо и круглые глаза навыкате. Я поднимаю в воздух и его тоже -- на него, кажется, это производит должное впечатление. В любой момент я ожидаю, что тот, кто настроен враждебно, бросится на меня со спины с каким-нибудь инструментом. Я мгновенно разворачиваюсь и делаю то, что теперь, задним числом, совершенно необъяснимо. Я вижу только само действие, без всякой внятной эмоции или мотива. Подбираю бутылку, разбиваю ее о тиски и вколачиваю битое, зазубренное стекло ему в лицо -- и быстро ухожу прочь. Он тащится за мной футах в тридцати, прижимая к окровавленному лицу руку. Я понимаю, что совершил гнусность, и что он будет за мной следовать отсюда и в вечность, прижимая к лицу окровавленную руку.
Так зачем же я вогнал разбитую бутылку ему в лицо? Ну, он был настроен враждебно и опасен. Еще бы -- и не без причины. (Меня помнишь? Конец линии в Бруклине? К тому же недавно -- помнишь обтерханного человечка в какой-то смутно-синей форме и фуражке? Он еще вручил повестку, можно сказать, грязную смазанную визитку с твоим именем? Как раз перед тем, как тебе ехать в Торонто рекламировать фильм, перед тем, как обширный инфаркт случился. Что это означало, как ты думаешь, -- эта карточка с твоим именем? "А кто, по-твоему, я такой -- Западный Союз(68)?" А перед этим -- помнишь сельхозпродукцию вдоль дороги?)
Вот мы в охваченном чумой Нью-Йорке? СПИД, передающийся по воздуху -что, не так? А ты еще думаешь, что отсюда можно как-то слевитировать. Или сент-луисский энцефалит по рождению и кличке? А ты приходишь на этот рынок, что занимает весь квартал, зелень, клубника... Так клубника по-фрицевски означает смертоносную, блядь, похоть. Такую дрянь, которая может запросто разлатать человека перед целым миром боли. Поэтому вот он ты, и вот он он, и тебе вовсе тут быть не следует, и так уже вляпался по самое нехочу, засунул бы тихонько куда надо и свалил бы, так нет -- ты его хватаешь и вальсы в воздухе выплясываешь. А потом в непонятках -- чего это он такой враждебный. Я его и пальцем не тронул. Нам следовало собраться, посидеть и поговорить о наших взаимоотношениях, как парочке барышень из Вассара(69).
И вот он объявляется много месяцев спустя у меня на картине -- без одного глаза, лицо в чудовищных шрамах. Одного глаза нет, лицо почернело от ненависти, из щеки растет что-то похожее на желудь.
Прошлой ночью -- сон о переполненном кафетерии: на самом деле, не переполненном, там всего человек двенадцать, они столпились за мной довольно нахальным и угрожающим образом, как двенадцать коварных Апостолов. Мы подходим к раздаточной стойке -- там почти ничего нет. Я показываю на булочку и говорю:
-- Чай с булочкой? -- И повторяю несколько раз: -- Чай с булочкой. Чай с булочкой.
Девушки за стойкой нет, а на меня надвигается служитель-мужчина. Я сделал что-то ужасное, он меня сейчас размажет по стенке, я отталкиваюсь от него и просыпаюсь. Повторяю -- вот посланник СМЕРТИ, считает себя самым главным, а ты его цепляешь и думаешь, что ему это понравится? Так вот -ему это не нравится. Совсем не нравится.
И ты хочешь с ним помириться. "Как тебя зовут, мальчик?" (Я известен своим утонченным тактом. И почему только народ не врубается, что я действительно добра желаю?)
В этот момент я подбираю кусок бумаги -- это черновик некролога, который я написал Артуру К. Чейзу, преподававшему английский в Фермерской Школе Лос-Аламоса, потом он перешел преподавать в Беркширскую Школу, а недавно умер.
-- Хммм, ну что ж, Чейз вполне годится. Меня и похуже называли -- и то ничего.
-- В любом случае, мне нужно, чтобы комар носа не подточил... Помнишь, когда ты работал в бухгалтерии "Материковой Резины" и подлечивал ведомости, меняя реестры? Так я те ведомости до сих пор не сбалансировал...? А карточки у меня нет.
Посмотрим теперь на другие встречи во сне. Офицер на судне (снова в какой-то непонятной форме, обозначающей неведомую власть). Он поставил под сомнение мое утверждение, что я -- писатель, поскольку меня обнаружили в подозрительной компании... Помните, в конце фильма "Голый завтрак" Ли доказывает, что он писатель, тем, что вызывает какое-то действие -стреляет в свою жену? И вот он я, сам по себе пишу не очень хорошо. Следует, по крайней мере, делать это первоклассно.
