Пэлем Вудхауз - Кодекс чести Вустеров
Мне жутко не хотелось развеивать его мечты, но выхода меня не было.
- Не совсем. Я не собираюсь воровать никаких коров.
- Что?! Это ещё почему?
- Потому что, как сказал Родерик Споуд, если корова исчезнет, он сделает из меня отбивную.
- При чем здесь Родерик Споуд?
- Он рьяно взялся отстаивать интересы этой коровы. Несомненно, из уважения к старикашке Бассету.
- Гм-м-м. Ну, вряд ли ты боишься Родерика Споуда.
- Ещё как боюсь.
- Глупости! Я тебя лучше знаю.
- Нет, не знаешь.
Он зашагал взад и вперёд по комнате.
- Но, Берти, такие, как Споуд, вовсе не страшны. Гора мяса и мускулов. Наверняка он с трудом передвигает ноги. Ему никогда не удастся тебя поймать.
- Я не собираюсь состязаться с ним в спринте.
- К тому же тебе вовсе не обязательно здесь оставаться. Ты можешь уехать сразу, как сделаешь дело. Пошли Стефиному викарию записку, чтобы он ждал тебя, начиная с полуночи, и действуй. Допустим, кража коровы займёт у тебя от пятнадцати минут до получаса, пусть даже сорок минут, учитывая непредвиденные обстоятельства. Смотри, как здорово всё получается. В двенадцать сорок ты отдаёшь корову викарию, в двенадцать сорок пять садишься в машину и в двенадцать пятьдесят мчишь по дороге в Лондон, удовлетворённый прекрасно выполненной работой. Не понимаю, чего ты беспокоишься. Твоя задача до смешного проста.
- Тем не менее:
- Ты отказываешься?
- Да.
Он подошёл к камину, взял с полки фарфоровую статуэтку, отдалённо напоминавшую пастушку, и принялся вертеть её в руках.
- И это говорит Берти Вустер?
- Он самый.
- Берти Вустер, которым я так восхищался в школе, мальчик по прозвищу «Сорвиголова Берти»?
- Ты не ошибся.
- Ну, тогда говорить больше не о чем.
- Вот именно.
- У нас остается один выход: забрать записную книжку у мисс Бинг.
- Каким образом?
Он нахмурился. Затем его маленькие серые клеточки, видимо, пришли в движение.
- Я понял. Слушай меня внимательно. Ведь эта книжка много для неё значит, верно?
- Верно.
- А раз так, Стефи наверняка с ней не расстаётся и носит с собой, как в своё время носил я.
- Должно быть, ты прав.
- Подумай, куда девушка может спрятать маленькую записную книжку? Скорее всего, в резинку чулка. Что ж, дело ясное.
- В каком смысле «дело ясное»?
- Неужели не понимаешь, к чему я клоню?
- Нет.
- Ладно, слушай. Ты запросто сможешь завести с ней разговор о всякой всячине, а затем: ну, сам понимаешь: вроде как шутливо обнять и:
Я резко его прервал. Существуют границы, которые мы, Вустеры, никогда не нарушаем.
- Гусик, ты предлагаешь мне ощупать Стефины ноги?
- Да.
- Ни за что на свете!
- Почему?
- Давай не будем углубляться. Хватит с тебя того, что на меня можешь не рассчитывать.
Он бросил на меня взгляд, полный немого укора, - должно быть, так смотрел на него умирающий тритон, которому он забыл сменить воду в аквариуме.
- Да, ты здорово опустился. Совсем не похож на того мальчика, с которым я учился в школе. Ни пыла. Ни жара. Ни изюминки. Алкоголь тебя доконал.
Он глубоко вздохнул, уронил пастушку, разбившуюся вдребезги, и мы пошли к двери. Когда я её открыл, Гусик бросил на меня ещё один взгляд.
- Надеюсь, ты не собираешься появиться за столом в таком виде? С какой стати ты нацепил белый галстук?
- Дживз порекомендовал его для поднятия духа.
- Ты будешь выглядеть последним идиотом. Папаша Бассет обедает в прокуренном, засаленном бархатном пиджаке с пятнами супа на лацканах. Не валяй дурака.
В чем-то, конечно, Гусик был прав. Никому не хочется быть белой вороной. Я решил рискнуть своим духом, вернулся к туалетному столику, и едва успел перевязать галстук, как снизу из гостиной послышался громкий, радостный девичий голос, певший под аккомпанемент рояля нечто вроде английской народной песни. Ну, сами знаете, «тра-ля-ля, тра-ля-ля», и всё такое.
При первых звуках, нарушивших тишину и покой, стекла очков Гусика засверкали как люстры, словно чаша его терпения переполнилась.
- Стефани Бинг, - с горечью сказал он. - Она ещё смеет петь!
И, громко фыркнув, придурок выскочил из комнаты, а я повернулся к зеркалу, намереваясь поправить чёрный галстук, когда в дверях материализовался Дживз.
- Миссис Траверс, сэр, - доложил он.
* * *Хотите верьте, хотите нет, я невольно воскликнул: «О, господи!» Я, конечно, понимал, что после слов Дживза появится тётя Делия собственной персоной, но бедолага, который вышел прогуляться и неожиданно увидел, как с аэроплана над его головой падает бомба, тоже понимает, что сейчас она на него свалится, однако ему от этого не легче.
С первого взгляда мне стало ясно, что моя ближайшая и дражайшая не в своей тарелке, точнее, в растрёпанных чувствах, если так можно выразиться, и я поторопился как можно любезнее усадить её в кресло и принести свои извинения.
- Ради бога, прости, дорогой мой предок, - сказал я, - что не смог зайти к тебе по первому зову. Мы с Гусиком Финк-Ноттлем обсуждали проблему чрезвычайной важности, касающуюся нас обоих. С тех пор, как мы в последний раз виделись, мои дела несколько запутались. Вернее, последние события совсем меня доконали. Можно даже сказать, передо мной распахнулись врата ада. Я не преувеличиваю, Дживз?
- Нет, сэр.
- Значит у тебя тоже неприятности? Не знаю, как насчёт твоих последних событий, а от последнего события в моей жизни хочется волком выть. Я всё бросила и примчалась сюда сломя голову, потому что если мы не примем срочных мер, мой дом провалится в тартарары.
По правде говоря, я подумал, что даже Моне Лизе вряд ли приходилось так несладко. Я имею в виду, несчастья навалились на меня одно за другим, если вы меня понимаете.
- В чём дело? - спросил я. - Что стряслось?
Она несколько раз открыла рот, явно задыхаясь, затем выдавила из себя одно слово:
- Анатоль!
- Анатоль? - Я успокаивающе сжал ей руку. - Рассказывайте, больная, шутливо произнёс я. На что вы, собственно, жалуетесь? В каком смысле «Анатоль»?
- Если мы ничего не придумаем, я его потеряю.
Казалось, сердце замерло у меня в груди.
- Потеряешь?
- Как пить дать.
- Даже после того, как ты удвоила ему жалованье?
- Даже после того, как я удвоила ему жалованье. Послушай, Берти. Перед тем как я уехала из Бринкли, Тому пришло письмо от сэра Уаткина Бассета. Когда я говорю «перед тем, как я уехала», я имею в виду, что уехала я именно из-за этого письма. Знаешь, что в нём было?
- Что?
- Предложение поменять кувшинчик для сливок на Анатоля. Более того, Том обдумывает, как ему поступить!
Глаза у меня полезли на лоб.
- Что? Невыразимо!
- Невообразимо, сэр.
- Спасибо, Дживз. Невообразимо! Никогда такому не поверю. Дядя Том не согласится, хоть режь его на кусочки.
- Да ну? Хорошо же ты его знаешь! Помнишь Поумроя, дворецкого, который служил у нас до Сеппингза?
- Конечно, помню. Разве его можно забыть?
- Сокровище.
- Жемчужина среди дворецких. Я так и не понял, зачем вы допустили, чтобы он от вас ушёл.
- Том обменял его у Бессингтон-Коупса на серебряную овальную чашку для шоколада на трёх изогнутых ножках.
Я попытался побороть охватившее меня отчаяние.
- Но ведь старый дурень: я хочу сказать, дядя Том, не настолько свихнулся, чтобы избавиться от Анатоля, как от ненужного хлама?
- Настолько.
Она заёрзала в кресле, встала и подошла к камину. Я понял, для того, чтобы успокоиться, грубо говоря, дать выход своим чувствам, тёте Делии необходимо было что-нибудь расколошматить, - то, что Дживз назвал бы полумерой, - и любезно указал ей на терракотовую статуэтку коленопреклонённого младенца Самуила. Она коротко кивнула в знак благодарности и с размаху швырнула Самуилом в противоположную стену.
- Говорю тебе, Берти, спятивший собиратель старины родную мать продаст, чтобы пополнить свою коллекцию недостающим предметом. Когда Том дал мне почитать письмо, он сказал, что с удовольствием содрал бы с Бассета кожу и сварил бы в кипящем масле, но, к сожалению, не видит другого выхода, как согласиться на его условия. Я с трудом уговорила его подождать с ответом, объяснив, что ты специально отправился в Тотли-Тауэр, чтобы добыть для него корову и передать её мне не позднее завтрашнего дня. Как твои успехи, Берти? Дела идут? Ты уже составил план действий? Когда ты её свистнешь? Нельзя терять времени. Каждая минута на счету.
Я почувствовал, как кости в моём теле потихонечку начали превращаться в желе. Пришла пора разбить надежды тёти Делии, и мне хотелось надеяться, что битьём надежд дело ограничится. Моя тётушка - мощная старушенция, особенно в гневе, а перед моими глазами лежало то, что совсем недавно было младенцем Самуилом.
- Только что собирался поговорить с тобой на эту тему, - сказал я. Дживз, у тебя сохранился документ, который мы составили?
- Вот он, сэр.
- Спасибо, Дживз. Мне кажется, тебе следует сходить за очередной порцией бренди.
