Бернард Шоу - Человек и сверхчеловек
тоном интеллектуального сноба! Шербрук-Роуд - школа, в которой учат
делу. А Итон - просто питомник, куда нас отправляют, потому что дома с
нами нет сладу, и еще для того, чтобы потом, когда при тебе упомянут
имя какого-нибудь герцога, можно было сказать: "А, это мой школьный
товарищ". Стрэйкер. Все-то вы путаете, мистер Тэннер. Делу вовсе не в школе учат, а в
политехникуме. Тэннер. Его университет, Октавиус. Не Оксфорд или Кембридж, не Дарэм, Дублин
или Глазго и не какое-нибудь из нонконформистских заведений Уэльса.
Нет, Тави. Риджент-стрит, Челси, Боро...- я и половины их названий не
знаю, - вот его университеты. И в отличие от наших, это не просто
лавки, где торгуют сословными привилегиями. Ведь правда, вы презираете
Оксфорд, Генри? Стрэйкер. Отчего же. Оксфорд, я бы сказал, отличное заведение - для тех,
кому вообще такие заведения по нраву. Там учат быть джентльменом. А в
политехникуме учат быть механиком или чем другим в таком же роде.
Понятно? Тэннер. Сарказм, Тави! Чувствуешь сарказм? О, если б ты мог заглянуть в душу
Генри, тебя ужаснуло бы, как глубоко его презрение к джентльмену, как
непомерна его гордость механика. Ему положительно доставляет
удовольствие каждая поломка машины, потому что при этом выявляется моя
джентльменская беспомощность и его рабочая сноровка и находчивость. Стрэйкер. Вы не обращайте внимания, мистер Робинсон. Он любит поговорить. Уж
мы его, слава богу, знаем. Октавиус (серьезно). Но в существе его слов заключена глубокая истина. Я
горячо верю в величие труда. Стрэйкер (нимало не тронутый). Это потому, что вы никогда не трудились,
мистер Робинсон. Я вот, например, занимаюсь уничтожением труда. От меня
одного с моей машиной больше проку, чем от двадцати работников, да и
чаевых меньше. Тэннер. Ради бога, Тави, не ударяйся ты в политическую экономию. Он в этих
делах дока, а мы с тобой неучи. У него ведь социализм научный, а не
поэтический, как у тебя. Стрэйкер (невозмутимо). Именно. Ну, как ни поучительно с вами беседовать, а
надо мне заняться машиной; да и вам, верно, охота поговорить о ваших
барышнях. Я уж знаю. (Отходит к машине и некоторое время притворяется,
что занят делом, потом закуривает и не спеша идет к дому.) Тэннер. Знаменательный социальный феномен. Октавиус. Ты о чем? Тэннер. О Стрэйкере. Уже много лет, стоит где-нибудь появиться особенно
старомодному существу женского пола, как мы, литераторы и просвещенные
умы, спешим громогласно возвестить рождение Новой Женщины; а вот
рождения Нового Человека никто и не заметил. Стрэйкер - это Новый
Человек. Октавиус. Я тут не вижу ничего нового, кроме разве твоей манеры дразнить
его. Но мне сейчас не до него. Я решил поговорить с тобой об Энн. Тэннер. Стрэйкер и это знал. Должно быть, проходил в политехникуме. Ну, так
что же Энн? Ты сделал предложение? Октавиус (как бы с упреком самому себе). Да, сделал. Вчера вечером у меня
хватило грубости. Тэннер. Что ты хочешь сказать? Октавиус (настраиваясь на дифирамбический лад). Джек! Все мы, мужчины,
толстокожи; нам никогда не понять тонкой, чувствительной женской
натуры. Как я мог это сделать! Тэннер. Что "это", идиот плаксивый? Октавиус. Да, я действительно идиот. Ах, Джек! Если б ты слышал ее голос,
если б ты видел ее слезы! Я не спал всю ночь, размышляя о ней. Мне было
бы легче, если б она меня упрекнула. Тэннер. Слезы? Это опасно. А что она ответила? Октавиус. Она сказала, что не может сейчас ни о чем думать, кроме своего
незабвенного отца. Она подавила рыдания... (Он не в силах продолжать.) Тэннер (хлопая его по спине). Будь мужчиной, Тави, даже если ты себя
чувствуешь ослом. Старая история: ей еще не надоело играть с тобой. Октавиус (раздраженно). Брось глупости, Джек. Этот твой вечный дешевый
цинизм совершенно неуместен по отношению к такой натуре, как Энн. Тэннер. Гм... А она еще что-нибудь говорила? Октавиус. Да. Именно поэтому я и вынужден подвергать ее и себя твоим
насмешкам, рассказывая тебе обо всем. Тэннер (с раскаянием). Нет, милый Тави, клянусь честью, я не смеюсь над
тобой. Впрочем, не в этом дело. Дальше? Октавиус. Чувство долга в ней так велико, так возвышенно, так... Тэннер. Да, да, знаю. Дальше? Октавиус. Видишь ли, ведь по завещанию вы с Рэмсденом являетесь ее
опекунами, и она считает своим долгом подчиняться вашей воле, как
прежде подчинялась отцовской. Она сказала, что, по ее мнению, мне
прежде всего следует переговорить с вами обоими. Конечно, она права; но
все-таки как-то нелепо, что я должен явиться к тебе и официально
просить у тебя руки твоей подопечной. Тэннер. Я рад, что любовь не окончательно убила в тебе чувство юмора, Тави. Октавиус. Такой ответ едва ли ее удовлетворит. Тэннер. Видимо, я должен ответить так: благословляю вас, дети мои, и будьте
счастливы! Октавиус. Я тебя очень прошу, перестань дурачиться. Это достаточно серьезный
вопрос, - если не для тебя, то для нас с ней во всяком случае. Тэннер. Ты отлично знаешь, что она так же свободна в своем выборе, как и ты. Октавиус. Она думает иначе. Тэннер. В самом деле? Интересно. А все-таки, чего ж ты от меня хочешь? Октавиус. Я хочу, чтоб ты со всей искренностью и серьезностью сказал ей свое
мнение обо мне. Я хочу, чтоб ты сказал ей, что вполне можешь доверить
ее мне, конечно, если ты действительно так думаешь. Тэннер. То, что я могу доверить ее тебе, явно не внушает сомнений. Меня
гораздо больше беспокоит вопрос, могу ли я тебя ей доверить. Ты читал
книгу Метерлинка о пчелах? Октавиус (с трудом сдерживаясь). Я не собираюсь сейчас беседовать на
литературные темы. Тэннер. Немножко терпения, Тави. Я тоже не беседую на литературные темы:
книга о пчелах относится к естествознанию. Это назидательный урок для
человечества. Ты воображаешь, что ты - поклонник Энн; что ты - охотник,
а она - дичь; что тебе надлежит ухаживать, добиваться, побеждать.
Глупец! Это ты - дичь, обреченная жертва. Не к чему тебе сидеть у
западни и облизываться, глядя на приманку: вход свободен, и дверца
останется открытой, пока не захлопнется за тобой навсегда Октавиус. Как ни циничны твои слова, я хотел бы, чтоб это было правдой. Тэннер. Да ты сам подумай: что ей еще делать в жизни, как не искать себе
мужа? Всякая женщина должна стремиться как можно скорее выйти замуж, а
мужчина как можно дольше оставаться холостым. У тебя есть занятие
твои стихи и драмы. У Энн нет ничего. Октавиус. Я не могу писать без вдохновения. А вдохновлять меня может только
Энн. Тэннер. Так не безопаснее ли вдохновляться издали? Ни Петрарка с Лаурой, ни
Данте с Беатриче не виделись так часто, как ты с Энн, и тем не менее
они писали отличные стихи, - так по крайней мере говорят. Свою верность
кумиру они никогда не подвергали испытанию семейной жизнью и были верны
до гроба. Женись на Энн - и через неделю она будет вдохновлять тебя не
больше, чем тарелка блинчиков. Октавиус. Ты думаешь, что я разлюблю ее? Тэннер. Вовсе нет; разве ты не любишь блинчики? Но они тебя не вдохновляют;
и точно так же не будет вдохновлять она, когда из мечты поэта
превратится во вполне реальную жену весом фунтов на полтораста.
Придется тебе мечтать о ком-нибудь другом; и тогда пойдут ссоры. Октавиус. Это бесполезный разговор, Джек. Ты не понимаешь. Ты никогда не
любил. Тэннер. Я? Да я никогда не переставал любить! Я даже Энн люблю. Но я не раб
любви и не жертва. Ступай к пчелам, поэт, познай их закон и проникнись
их мудростью. Ей-богу, Тави, если б мы не работали на женщин и ели хлеб
их детей, вместо того чтоб добывать его, они убивали бы нас, как
паучиха убивает самца или пчелы - трутней. И они были бы правы - в том
случае, если б мы умели только любить и ничего больше. Октавиус. Ах, если бы мы умели по-настоящему любить! Ничто не может
сравниться с Любовью, ничто не может заменить Любовь! Не будь ее, мир
превратился бы в отвратительный кошмар. Тэннер. И это человек, который претендует на руку моей подопечной! Знаешь,
Тави, я начинаю думать, что нас перепутали в детстве и что не я, а ты
настоящий потомок Дон Жуана. Октавиус. Только, пожалуйста, не говори ничего такого Энн. Тэннер. Не бойся. Она тебя облюбовала, и теперь ничто ее не остановит. Ты
обречен.
Возвращается Стрэйкер с газетой в руках.
Вот, полюбуйся: Новый Человек, по обыкновению, деморализует себя
грошовой прессой. Стрэйкер. Вы только послушайте, мистер Робинсон: каждый раз, как мы с ним
выезжаем на машине, я покупаю две газеты - "Таймс" для него и "Лидер"
или "Эхо" для себя. И что же вы думаете? Я даже не вижу своей газеты.
Он сейчас же хватает "Лидера", а я должен давиться его "Таймсом". Октавиус. А разве "Таймс" не печатает списков победителей на скачках? Тэннер. Генри не интересуется скачками, Тави. Его слабость - автомобильные
