Шарлотте Вайце - Письмоносец
— Когда-нибудь я снова стану сильной, — говорит она, — и потом, с моей стороны было бы нехорошо выходить замуж абы за кого. Ведь я очень искусный музыкант.
Она улыбается, слегка выпячивает грудь вперед и говорит:
— Король — это солнце. Раньше говорили, что все короли — родственники солнца, знаешь?
Она смеется.
— Будем друзьями? — говорит она и подает Каспару руку.
Он мотает головой.
— Не могу же я всю жизнь играть для овец, — говорит она и высовывает кончик языка.
Каспар подает ей свою руку с полосками запекшейся крови. Он не знает, чья это кровь: его или барашка.
— До свидания, — говорит он.
Закат такой же красный, он оборачивается и смотрит на Лэрке, которая все еще стоит в дверях.
— Смотри! — кричит она и с восторгом указывает в направлении загона для овец.
Некоторые овцы вылезли из хлева и улеглись на земле.
— Смотри: овцы перестали прятать ноги под шерсть!
Каспар еще не знает, что это — примета близкой весны.
София ждет в гостиной. На ней голубое шелковое кимоно, она быстро поднимается с места и наливает вина.
— Удалось с ней поговорить?
— Нет…
— Ешь, — говорит она, — попробуй свежей баранины Страдивариуса.
Она подает Каспару миску.
— Нет, спасибо, — говорит он.
— А она вкусная, — говорит она.
Каспар поднимается и уходит к себе — спать. Шум за окном какой-то другой, не как прежде. Ветер переменился и принес с собой запахи. Он закрывает глаза и думает о Лэрке. Во сне он долго идет, а дождь плещет и брызжет. Он лежит между ног у Лэрке, она голая, а у нее на животе проступает чужое лицо. Но он стирает его рукой, оно превращается в облачко, которое исчезает прочь из этого мира. Снизу что-то лезет вверх. За стенами что-то громко возится, как будто мыши расплодились в десятикратном размере. Дверь хлопает, здесь пахнет прорастающими растениями. Балки дома потрескивают, как шпангоуты корабля, вышедшего в открытое море.
Оставшуюся часть ночи Каспару снятся хорошие сны. То ли оттого, что похолодало, то ли оттого, что он рассказал тот сон Софии.
Каспар просыпается бодрым как огурчик, садится на кровати и открывает окно. В дом врывается холодный воздух, напоенный талой водой, и у него по рукам бегут мурашки. Трава за одну ночь позеленела, снег в горах тает и бежит длинными ручьями к поселку. Он пытается снова закрыть окно, но оно больше не входит в раму.
В гостиной ужасный сквозняк — словно сюда влетели тучи. Все двери и окна нараспашку, а София бегает по комнате и пытается закрыть их. Каспар ходит по гостиной босиком и видит, что узоры на резном деревянном полу меняют очертания, по мере того как древесина сжимается. За окном летают птицы с веточками для гнезд.
София садится за стол, не снимая шубы. Каспар дрожит в своей униформе.
— В горах весна наступает внезапно, — говорит София, — ночью я слышала камнепад. Талая вода стаскивает за собой большие куски скал.
Они завтракают при открытых окнах, салфетки трепещут на ветру.
— Сегодня я ухожу домой, — говорит Каспар.
— Но ты каждый день возвращаешься, — улыбается она.
После завтрака София быстро убирает со стола и разогревает кастрюлю с воском, который намазывает себе на верхнюю губу. Она быстро отрывает тоненькие усы.
— Сегодня выпускают овец, — говорит она, — это всегда делают в последний день Пасхи.
Каспар чистит свои ботинки, мажет лицо солнцезащитным кремом, надевает шляпу и темные очки. Он смотрится в зеркало, криво улыбается и считает, что он, в общем, неплохо выглядит.
У весны густой аромат, ростки пробиваются под башмаками, а трава на крыше у Софии тянется к небесам. Тысячи и тысячи семян раскрываются со щелчком. София и Каспар шагают через длинный ручей, ноги вязнут, они вытягивают их с чавканьем. Цвет неба изменился, у облаков пропала ослепительная зимняя белизна, теперь это легкие, бодро бегущие пятнышки цвета дыма. Сквозь облака ярко светит солнце, в какой-то момент его луч падает на спину Каспара, как удар меча.
Работник, его жена и Лэрке уже ждут у загона. На Лэрке — розовый костюм пастушки. Маленькие башмачки увязли в грязи, но Лэрке это нипочем. Она приставляет флейту ко рту, играет бодрый менуэт и посылает Каспару улыбку, согревающую ноги.
И вот София открывает загон. Овцы уже давно нетерпеливо переминались с ноги на ногу, они некоторое время беспокойно бегают возле калитки, как будто не до конца понимают, что они на свободе. Лэрке начинает играть мелодию на два тона выше, и смотрите: черные комочки шерсти вырываются из загона, пару раз обегают вокруг домов и блеют так, что приходится затыкать уши. Лэрке издает несколько трелей, от которых овцы скачут как малые ягнята. Работник смеется до слез. Овцы убегают в горы, и вскоре они уже стоят далеко-далеко на склонах и едят траву.
В загоне остается одна овцематка. София входит и толкает ее. Она делает Лэрке знак идти перед ней с флейтой. Это действует. Когда овца выходит, она принюхивается, словно ошущает в воздухе знакомый запах. Она взбегает на склон — дальше, мимо стада, и убегает дальше на вершину горы.
София смотрит на свое стадо, нервно потирает руки и молится о том, чтоб длинная изгородь не обрушилась. Потом она поворачивается к своим людям, улыбается улыбкой профессионала и благодарит всех за работу в ушедшем году. Теперь овцы сами позаботятся о своем питании и моционе. А большую часть музыкального развлечения им предоставят птицы в горах, так что рабочий день у Лэрке становится неполным. София завершает свою речь приглашением на небольшой фуршет.
Дома София повязывает фартук и подает к столу канапе. Каспара послали в подвал за шампанским, она дает ему фонарь и открывает деревянную крышку небольшого люка в полу. Каспар спускается в темноту один.
Он тихо бродит по подвалу, а свет фонарика скользит по полкам с кувшинами и консервными банками. С потолка свисают пучки трав и колбасы. Посередине стоят четыре внушительных морозильника. Гости ходят наверху по скрипящим половицам, а здесь холод каменного пола проникает сквозь носки. На одной полке лежат две бутылки шампанского под слоем пыли, Каспар берет их под мышку и обводит помещение лучом фонаря еще раз.
Под тем местом, где наверху находится входная дверь и камень с рельефом, по краям дыры в стене торчат разломанные доски. Он светит фонарем между досками. Там по сторонам маленького засохшего букетика стоят восковые свечки. Каспар становится на цыпочки; там только оторванные пряди белой шерсти, а ягненка никакого нет. Могила пуста. Мертвый ягненок покинул свою нишу.
Он с содроганием отшатывается и задом поднимается по лестнице, неся холодные бутылки.
Они чокаются шампанским, Лэрке улыбается Каспару и окунает нос прямо в пузырьки. Ни двери, ни окна до сих пор невозможно закрыть, поэтому все стоят в верхней одежде, а весенний ветер играет в их волосах.
Когда гости разошлись и Каспар уже успел постоять и помахать Лэрке, он садится вместе с Софией и допивает остаток.
— А вот белый ягненок, который пропал, — спрашивает он, — ему вы какое хокку читали?
София приносит свою папку.
Холодное сердце,
непогоде подставлено тело,
ветер сквозь меня,
— читает она.
— Не понимаю, — говорит Каспар.
София дает папку Каспару, он рассматривает фотографию ягненка и болтает ногами. Ему пора домой.
В дверь вошел Руск, который тотчас же наследил на полу. Он сминает свою фуражку и вытирает ею лицо.
— Сегодня… очень жарко… — говорит он.
— Руск, ты что, забыл: сегодня Пасха, — говорит София, — у тебя выходной!
— Ну, мы пошли, — говорит Каспар, берет Руска под руку, а лыжи Фрица-Маркина, которые были прислонены к стене дома Софии, взваливает на спину.
— До свидания, — улыбается София, пока Каспар стоит перед зеркалом и намазывает солнцезащитный крем на лицо, за ушами и в ноздри. Руск спотыкается о порог, некоторое время стоит и смотрит на дом Лэрке. Он роняет слезу, и всю дорогу в гору Каспар держит его за руку.
На вершине горы Руск выпускает его руку, выпивает свою флягу до дна и долго отдыхает. Потом он быстро встает, указывает на ледник, читает показания компаса и записывает на бумажку какие-то цифры. Гору не узнать, снег сошел, лиловые цветы вот-вот расцветут, запах здесь приятный и пряный. Посреди всего этого великолепия лежат овцы и жуют.
Каспар — паломник без цели и без дома. У него нет ни порфиры, ни короны, но есть красная униформа с блестящими пуговицами. Каспар идет за звездами, хотя их и не видно из-за туч и еще потому, что сейчас день. Он идет тем путем, каким подобает идти письмоносцу, и кладет на каждую веху еще по камешку. Чтобы никто не ошибся и не забрел на овечью тропу. Животные могут бродить над такими обрывами, где человек не удержит равновесие.
