Софрон Данилов - Бьётся сердце
Майя была уверена, что этот кризис неизбежен для молодой учительницы, но Лана преодолела его. Так зачем же машина, что взбрело девочке в голову?.. В колхозное правление она не вошла — влетела: Саргыланы там не оказалось. И как бывает — бежишь в запале, а потом вдруг всё становится безразличным, — едва доплелась до своей избы.
Саргылана была дома. Странно белела голая стена над кроватью, где ещё утром висел коврик с оленем. На кровати стоял раскрытый чемодан. Девушка вскочила, стараясь заслонить его спиной.
Майя привалилась к дверному косяку: ничего, ничего, собирайся, девочка. Что могу тебе ещё сказать? Я тебя не просто в свободную комнату пустила жиличкой, я тебя в душу свою пустила. А ты вот как — даже не предупредила, не посоветовалась.
— Майя Ивановна! — Саргылана мяла в руках пёструю блузочку.
— Что, Саргылана?
— Как же… урок ведь у вас. Что-нибудь случилось? У вас такое лицо, Майя Ивановна…
— Ничего не случилось, Саргылана. Просто услыхала, что вы собираетесь уезжать, пришла попрощаться. Вы ведь не захотите уехать, не попрощавшись со мной, правда?
— Да что вы! Майя Ивановна… Машина будет совсем поздно… Я собиралась вам… я ведь ещё не еду…
— Ничего, Саргылана, ничего. Твёрдо решили, хорошо обдумали?
— Всё обдумала! Всё, Майя Ивановна! Нет больше сил. Какая из меня учительница? Нужно совесть иметь… И вы, пожалуйста, не уговаривайте меня больше, не тратьте времени.
— Я не уговариваю. Я не матушка тебе и не старшая сестра. Просто прожили полтора месяца под одной крышей… Одно только запомните, Саргылана Тарасовна: придёт день, когда вы об этом горько пожалеете.
— Майя Ивановна!
— Да, пожалеете, — сказала жёстко, как никогда не говорила раньше с младшей своей подругой. — Не бойтесь, не буду произносить слова «призвание», «долг». Тут всё объясняет одно простенькое словцо: бежите.
— Майя Ивановна!..
— Нет уж, выслушайте меня до конца. Бежите тайно, никого не предупредив. Бросаете на произвол судьбы своих мальчишек и девчонок. И это у вас называется — «надо совесть иметь». Ай да совесть! Как вот только мы ребятам объясним, почему у них нет больше уроков русского языка? Сказать: у Саргыланы Тарасовны, видите ли, совесть заговорила? Тем и запомнитесь Арылаху…
— Майя Ивановна, зачем вы говорите так!
Это было жестоко, слова, которые она произносила, ранили сердце ей самой, но Майя должна была сказать это, как бы ни любила Саргылану. Именно потому, что любила.
— Майя Ивановна!.. — Девушка припала к ней, лицом на грудь, кофточка у Майи стала мокрой.
— Ланочка… — проговорила она, обнимая её худенькие плечи. — Саргылана, дорогая…
— Эгей! Хозяева! — Что-то в сенях с грохотом обвалилось, наверное, старый таз с гвоздями. — Есть живые люди в этом доме?
— Всеволод Николаевич, это вы?
— А кто же ещё. Чего удивились, или вы кого другого, помоложе, ждёте?
— Заходите, пожалуйста, Всеволод Николаевич!..
X. Болит у одного — у всех болит
Лира сказала себе: ещё пять минуту и пойду… Больше уже невозможно. Пять минут она терпеливо простояла у окна, но улица была по-прежнему безлюдной. Тогда Лира быстро собралась и отправилась в школу одна. Каждое утро она случайно встречала на этом углу Гошу Кудаисова, и они вместе шли до самой школы. Встретились по дороге одноклассники, что тут особенного!
Дружба их началась с прошлого года. Гоша и тогда часто пропускал уроки, а переписывать пройденное просил у Лиры Пестряковой: «У тебя почерк хороший».
И вдруг всё рухнуло! Виновата в этом была только она одна. Лира давно знала, как плохо у Гоши дома. Дико даже подумать — голодают в наши дни! Бывает, намазываешь булку маслом и вдруг вспомнишь о Гоше, о его сестрёнках. Если бы она могла хоть чем-то помочь ему! Но заговорить об этом с Гошей, даже намекнуть, нечего было и думать — Гоша не простил бы ей жалости. Потому и разговоры были у них беспечные — об уроках, о новом фильме, о чём угодно, кроме главного.
А несколько дней назад произошло это непоправимое. Было воскресенье, ей понадобился учебник физики, который она накануне одолжила Гоше. Лира, не долго думая, отправилась к Кудаисову домой, к их бедной лачужке возле электростанции.
Кудаисов сидел на завалинке, держал на коленях по малышке. Девочки были очень похожи друг на друга, они и ревели одинаковыми голосами. Пытаясь унять сестрёнок, Гоша надувал щёки, что-то выкрикивал, сам едва не плача. И тут увидел перед собой Лиру. Лицо его исказилось. И как грубо он закричал на неё! «Ты… ты… убирайся отсюда! Что пришла?.. Что надо?» Ей даже показалось, что он замахнулся. Лира кинулась бежать.
На следующее утро он не появился на углу, прошёл в школу другой дорогой. И на второй день его не было, и на третий.
Когда решали на комсомольском собрании, кто пойдёт вместе с Сергеем Эргисовичем, её фамилии даже не назвал никто. Назначили «двойняшек», Нинку и Веру, — будто их больше всего интересует судьба Гоши Кудаисова! А она и думать не смей! Зачем, зачем только мама стала придираться к нему — из-за какого-то несчастного домашнего задания! Ах, если бы Лира могла вовремя остановить маму! Как неприязненно говорили о ней вчера на комсомольском собрании.
Лира обожала свою маму. Она выросла в гордости за маму, а когда в старших классах стала учиться у неё, и вовсе убедилась — нет среди учителей никого умнее, чем её мама. Даже отцу, заслуженному учителю республики, если правду говорить, далеко до мамы.
Лире всегда казалось забавным, что из всех девчонок деревни именно ей выпало на долю необычайное: учиться у собственной мамы. Вот у доски стоит, рассказывает новый материал учительница, которая после уроков будет кормить тебя обедом, и мы вместе будем сидеть, забравшись с ногами на диван, слушать по радио концерт из Якутска. Будем стирать, картошку на зиму перебирать…
Но потом она стала понимать: нет, это не только забавно и приятно, когда твоя мама учительница. В прошлом году, когда отец с матерью и той дурой Клеопатрой стали обыскивать ребят в классе, Лира едва не умерла со стыда! Но, видимо, любящее сердце всегда оправдает и защитит того, кого любит. Конечно же, во всём была виновата жаба Клеопатра, это она вовлекла родителей в позорное дело!
Так и теперь, когда из-за Гоши снова на все лады склоняют мамино имя, Лира и сейчас не спешит разделить общий гнев. Надо, чтобы для всех была равная правда — и для Гоши, и для класса, и для мамы. Ведь «сидячая забастовка» на мамином уроке — это отместка за прошлое. Ей мстят, а разве это — хорошо? Ах, мамочка! За последнее время с ней происходит что-то странное. Всегда спокойная и ровная, она вдруг стала сердиться по пустякам. В школе ходит будто оскорблённая, голова у неё всё время вызывающе вздёрнута. Смеётся совсем редко, разговоры за обедом у них теперь какие-то принуждённые. А как она расплакалась над старой фотографией!
А вчерашний случай! Сели за стол, и мама вдруг:
«Поздравляю вас, уважаемый завуч. Поручаешь Аласову призвать хулиганский класс к порядку, а он на комсомольском собрании выступает с речью: дескать, мы, учителя, во всём виноваты, а вы, ученики, во всём правы».
«Что за чёрт! — папа швырнул ложку на стол. — Кто тебе это наговорил?»
«Почему наговорил? Лира вернулась с комсомольского собрания и всё рассказала…»
«Мама! Как тебе не стыдно! Разве я так говорила?»
«А как ты мне говорила?» — теперь и мамина ложка со звоном полетела по столу. Такого в семье ещё не было, братец Локут со страха стал даже скулить потихоньку.
«Или не ты мне рассказывала, что Аласов даже не стал искать виновников, а пошёл с комсоргом помогать этому разгильдяю Кудаисову? Разве это не подстрекательство против учителей? Ты уже взрослая, могла бы понять, что к чему!»
Лира едва удержалась, чтобы, в свою очередь, не бросить ложку на стол. В своей комнате она упала на кровать: какой оговор от родной матери! Мамочка, мама, почему ты так переменилась, что случилось с тобой, почему ты не можешь стать прежней?
Потом они помирились. Лира в который раз всё простила маме.
Но осадок в душе остался. Разве это забудешь в одну минуту?
Когда Лира вошла, в классе было уже полно ребят. Лира ушам своим не поверила:
— А он ему р-р-раз в челюсть! Пьяница бряк на пол и нож выронил. Вот так…
— Эй, ты! — взвыл Ваня Чаркин. — Отпусти-ка. Слышь, Сашка! Размахался! А ещё комсорг…
— Да я же показываю!
— Дай-ка я тебе покажу! Моду какую взяли, чуть чего, сразу на кулаки… Ты вот погоди, вам ещё за такие подвиги влетит — и тебе, комсоргу класса, и учителю. Учитель, а драться!
— Так пьяница с ножом на него…
— Всё равно, учитель с родителями не имеет права драться!
— Иди ты, законник…
— Вот, братцы, теперь вы можете невооружённым глазом видеть, что есть среди вас мудрый человек.
— Кто же этот мудрец?
— Я лично. Некто Ю.Ю. Монастырёв. Вспомните, как я предсказал: Аласов у нас только до Октябрьских протянет? За драку с родителем снимут без разговоров. Но если мы такого классовода не сбережём, тогда мы и вовсе пропали.
