Болеслав Прус - Кукла
Вонсовская пристально посмотрела на него - сначала с некоторым беспокойством, затем с негодованием и, наконец, пожала плечами.
- Знаете, что мне пришло в голову?
- Что я сошел с ума?
- Приблизительно так.
- В обществе столь очаровательной женщины и за таким спором это было бы совершенно естественно.
- Ах, какой пошлый комплимент! - поморщилась она. - Во всяком случае, должна признать, что вы мне почти понравились... Почти. Но вы не выдержали роли, отпустили меня, и я разочаровалась...
- О, меня хватило бы на то, чтобы не выпустить вас.
- А меня хватило бы на то, чтобы позвать слуг...
- А я, вы уж простите, сударыня, заткнул бы вам рот...
- Что?.. что?..
- То, что вы слышали.
Вонсовская опять изумилась.
- Знаете, - сказала она, по-наполеоновски скрестив руки, - вы либо очень оригинальны, либо... очень плохо воспитаны.
- Я совсем не воспитан.
- Значит, действительно оригинальны, - тихо произнесла она. - Жаль, что Белла не узнала вас с этой стороны...
Вокульский остолбенел. Не потому, что услышал это имя, а потому, что почуствовал в себе разительную перемену. Панна Изабелла была ему совершенно безразлична, зато его весьма занимала пани Вонсовская.
- Следовало сразу выложить ей свои теории, как мне, - продолжала вдова, - и между вами не произошло бы никакого недоразумения.
- Недоразумения? - переспросил Вокульский, широко раскрывая глаза.
- Ну да; насколько я знаю, она готова простить вас.
- Простить?..
- Я вижу, вы еще не совсем... оправились, - заметила она небрежным тоном, - если сами не чуствуете, как безобразно вы поступили... По сравнению с вашими эксцентричными выходками даже барон кажется человеком изысканным.
Вокульский так искренне расхохотался, что его самого это озадачило.
- Вы смеетесь? - заговорила снова Вонсовская. - Я не сержусь, так как понимаю, что означает подобный смех... Высшую степень страдания...
- Клянусь, вот уже два месяца я не чуствовал себя так свободно... Боже мой... пожалуй, даже два года! Мне кажется, все это время мой мозг омрачало какое-то страшное наваждение, а сию минуту оно рассеялось... Только теперь я почуствовал, что спасен, и спасен благодаря вам.
Голос его дрожал. Он взял обе ее руки и поцеловал их почти страстно. Вонсовской показалось, что в глазах его блеснули слезы.
- Спасен... и свободен! - повторял он.
- Послушайте, - холодно произнесла Вонсовская, отнимая руки. - Я знаю все, что произошло между вами... Вы поступили недостойно, подслушав разговор, который известен мне во всех подробностях, как и многое другое... Это был самый обыкновенный флирт...
- Ах, значит это называется флиртом! - перебил он. - Когда женщина уподобляется буфетной салфетке, которою всякий может вытирать себе пальцы и губы... так это называется флиртом? Прекрасно!
- Замолчите! - крикнула она. - Я не спорю, Белла поступила нехорошо, но... судите сами о своем поведении, когда я скажу, что она вас...
- Любит, не так ли? - подхватил Вокульский, поглаживая бороду.
- О, любит... Пока что просто жалеет... Я не хочу вдаваться в подробности, скажу лишь, что за эти два месяца я почти ежедневно встречалась с нею... что все время она только и говорила о вас и что излюбленное место ее прогулок - заславский замок... Как часто сидела она на том большом камне с надписью, как часто видела я на глазах ее слезы... А однажды она горько разрыдалась, повторяя вырезанные на камне строки:
Везде, всегда с тобой я буду вместе,
Ведь там оставил я души частицу.
Что же вы скажете?
- Что я скажу? - повторил Вокульский. - Клянусь, единственное, чего я хотел бы в эту минуту, - чтобы не сохранилось ни малейшего следа от моего знакомства с панной Ленцкой. И прежде всего - чтобы исчез злополучный камень, который приводит ее в такое умиление...
- Будь это правда, я получила бы прекрасное доказательство мужского постоянства...
- Нет, вы получили бы доказательство чудесного исцеления, взволнованно сказал он. - Боже мой... мне кажется, что кто-то замагнетизировал меня на несколько лет, что два месяца назад меня неосторожно и неумело разбудили, и только сегодня наконец я действительно пришел в себя.
- Вы говорите серьезно?
- Разве вы не видите, как я счастлив? Я обрел самого себя, я снова принадлежу себе... Поверьте мне, это чудо, которого я совершенно не понимаю; я могу сравнить себя сейчас только с человеком, который очнулся от летаргического сна, уже лежа в гробу.
- Чему же вы это приписываете? - спросила она, потупив глаза.
- В первую очередь вам... И еще тому, что я наконец решился ясно высказать перед кем-то мысли, которые уже давно созрели во мне, только смелости не хватало в этом признаться. Панна Изабелла - женщина иной, чуждой мне породы, и только какое-то помрачение ума могло приковать меня к ней.
- И что же вы сделаете после столь интересного открытия?
- Не знаю.
- Может быть, вы уже встретили женщину своей породы?
- Может быть.
- Это, наверное, та... пани Ста... Ста...
- Ставская? Нет. Скорее вы.
Вонсовская поднялась с надменным видом.
- Понимаю, - сказал Вокульский. - Мне следует уйти?
- Как считаете нужным.
- И мы не поедем вместе в деревню?
- О, это уж наверное... Впрочем... я не запрещаю вам приехать туда... У меня, вероятно, будет Белла...
- В таком случае, я не приеду.
- Я не говорю, что она обязательно будет.
- И я застану вас одну?
- Возможно.
- И мы будем беседовать, как сегодня?.. И ездить верхом, как тогда?..
- И между нами действительно начнется война.
- Предупреждаю, я ее выиграю.
- В самом деле? И, может быть, сделаете меня своей рабыней?
- Да. Сначала я докажу вам, что умею властвовать, а потом на коленях вымолю у вас позволения стать вашим рабом...
Вонсовская повернулась и вышла. В дверях она на минутку остановилась и, слегка кивнув, бросила:
- До свидания... в деревне!..
Вокульский ушел от нее словно пьяный. Уже шагая по улице, он пробормотал:
- Ну конечно, я одурел.
Обернувшись, он заметил, что Вонсовская смотрит ему вслед из-за занавески.
"Черт побери! - подумал он. - Не попался ли я снова в историю?"
По дороге домой Вокульский все время раздумывал о происшедшей в нем перемене.
Он словно выкарабкался на свет из бездны, где царили мрак и безумие. Кровь быстрее струилась в его жилах, он глубже дышал, мысли текли с необычайной свободой, он ощущал во всем теле какую-то бодрость, а в сердце невыразимый покой.
Его уже не раздражала сумятица улицы, радовал вид толпы. Небо как будто посинело, дома посветлели, и даже пыль, пронизанная солнечным светом, была прекрасна.
Но всего приятнее было глядеть на молодых женщин, на их гибкие движения, улыбающиеся губы и манящие глаза. Две или три посмотрели ему прямо в лицо, ласково и кокетливо. У Вокульского заколотилось сердце, и словно горячий ток пробежал с головы до ног.
"Прелестны..." - подумал он.
Но тут же вспомнил Вонсовскую и должен был признать, что она красивее всех этих прелестных женщин, а главное - соблазнительнее. Как сложена, какая чудесная линия ноги, а цвет лица, а глаза - бархатистые и искрящиеся, как бриллианты... Он готов был поклясться, что ощущает запах ее кожи, слышит ее нервный смешок, и в голове у него зашумело при одной мысли о прикосновении к ней.
- Вот, должно быть, бешеный темперамент... - прошептал он. - Искусал бы ее...
Образ Вонсовской неотступно преследовал его и дразнил, и вдруг он подумал - не пойти ли к ней опять сегодня вечером?
"Ведь она приглашала меня обедать и ужинать, - убеждал он себя, чуствуя, как в нем закипает кровь. - Выгонит? А к чему бы ей было кокетничать? Что я не противен ей, знаю давно; во мне же она возбуждает желание, а это, ей-богу, многого стоит..."
Мимо него прошла какая-то шатенка с глазами, как фиалки, и детским личиком, и Вокульский с изумлением заметил, что она ему тоже нравится.
В нескольких шагах от своего дома он услышал окрик:
- Эй! Эй! Стах!
Вокульский оглянулся и увидел под навесом кафе доктора Шумана. Бросив недоеденное мороженое, он швырнул на столик серебряную монету и подбежал к Вокульскому.
- Я к тебе, - сказал Шуман, взяв его под руку. - Знаешь, давно уже ты не выглядел таким молодцом. Бьюсь об заклад, ты еще вернешься в Общество и разгонишь этих паршивцев... Ну и лицо!.. Ну и взгляд!.. Наконец-то я узнаю прежнего Стаха!
Они вошли в подъезд, поднялись по лестнице и постучали в квартиру Вокульского.
- А я было испугался, что мне угрожает новая болезнь... - рассмеялся Вокульский. - Хочешь сигару?
- Какая болезнь?
- Представь себе, вот уже час, как на меня неотразимо действуют женщины... Мне просто страшно...
Шуман расхохотался во все горло.
- Вот чудак!.. Вместо того чтобы устроить обед по случаю такой радости, он боится... А что ж, по-твоему, ты был здоров, когда с ума сходил по одной женщине? Ты здоров сейчас, когда тебе нравятся все, и теперь первым делом тебе надо добиваться взаимности той, которая влечет тебя больше других.
