Мара Будовская - Вечер в Муристане
В конторе окна не загерметизированы. По крайней мере, сегодня я открыл окно. Талилы на кухне не было. В обеденный перерыв я вижу ее в наших коридорах. Очевидно, у адвокатов и банковских служащих аппетит не может отбить даже Саддам Хуссейн.
Днем обстрелов, как правило, не бывает. Cегодня, как раз в обед, завыло. Я бросился в бомбоубежище. Но сначала запомнил все файлы на компьютере — от попадания может выбить свет и тогда вся работа насмарку. Я бежал вниз по лестнице, когда прозвучали два довольно близких бума. Бункер уже закрыли, задраили герметичную дверь — я опоздал. Но не только я. В железную дверь о семи замках, рыдая, билась Талила. Упаковки с обедами валялись вокруг — печеная форель плавала в чечевичном супе, неподалеку высился лес фаршированных артишоков. Истерика — понял я. Где–то совсем рядом грянул взрыв.
Я подошел к ней, попробовал успокоить. Но, похоже, она решила разбиться насмерть об эту проклятую дверь. И разбилась бы, если бы не я.
Когда дали отбой, мы все еще целовались. Никогда не было у меня такого поцелуя и не будет. Думаю, от этого поцелуя Саддам должен вывести войска из Кувейта и зачехлить свои ракетные установки, Горби должен развалить СССР и уйти писать мемуары. Арафат должен удавиться на своей куфии в палестинскую клеточку.
Мы удрали оттуда, не дожидаясь, пока из бункера вырвутся голодные адвокаты.
У нее дома пахло чабрецом, укропом и горьким миндалем. Постель отдавала лавандой. После ускользающей Таи, с которой никогда не уверен, что она — это и на самом деле она, Талила казалась непреходящей константой, вечностью. Будто сначала была Талила, а уж вокруг нее создали остальную Вселенную.
Потом она кормила меня обедом. Божественным обедом… Я даже не спрашивал, что это за блюда. Не хотелось называть вещи своими именами.
— Спасибо, что помог мне, — сказала она, — Я ведь из Кирьят — Шмона. Ну, ты понимаешь.
— Не понимаю, — говорю.
— А, ну да. Ты ведь тут недавно. Кирьят — Шмона — это город такой на северной границе. Он все время подвергается обстрелам с ливанской территории. Все детство они меня забрасывали «катюшами». Я лучше помню интерьер бомбоубежища, чем нашей детской. Поэтому, сразу после армии я поселилась тут, в Тель — Авиве. И на тебе — опять.
— А почему ты сейчас не уедешь домой, — спрашиваю, — Там ведь спокойно.
— Не могу. Я тут связана обязательствами.
— В смысле — обедами?
— Да нет, это другое. Я тебе потом расскажу.
— Расскажи, пожалуйста, сейчас. Меня и так все пугают неприятностями, связанными с тобой.
— Какими неприятностями?
— Не знаю. Все говорят. Ты мне давно нравишься, но мне все твердят про неприятности, вот я и держался на расстоянии.
— Хорошо, я расскажу. Обычно я не рассказываю, пока не уверена. Но ты мне помог. И ты мне тоже нравишься.
И она мне рассказала. Когда она переехала в Тель — Авив, подрабатывала, где только могла. Выводила чужих собачек, мыла окна, заправляла бензобаки. Наконец, ей подвернулась работа официантки в зале торжеств.
Как–то раз там справляли свадьбу, и за одним из столиков сидел пожилой адвокат Рами Гольдштейн с супругой. Пока супруга ушла попудрить носик, Рами не растерялся, и за добрые чаевые вытащил из официантки телефончик.
Он взял ее на содержание. Снял квартирку напротив своей конторы, чтоб недалеко бегать. И начал бегать. Тут его лучший друг и коллега Габи Ротштейн, с которым делили танк еще во время войны Судного Дня, а потом вместе учились, открыли адвокатскую контору, и вообще, дружили семьями, заявил, что он тоже хочет пользоваться девочкой. По–честному, на паях.
Рами, как ни был влюблен, другу и компаньону отказать не смог. Талилу они убедили (не иначе, методом математической индукции), что где один, там и двое. Она согласилась, но цену подняла.
С тех пор прошло пять лет. Ротштейн из адвокатов выбился в депутаты парламента, оставив компаньону на память лишь фамилию для вывески. Оба друга постарели и поутратили мужскую силу. Тем не менее, они не забыли Талилу, навещают ее и любят. Очень ее опекают. Они разрешают ей заниматься любимым делом, помогают с поставками продуктов и оснащением кухни. Они отправили ее учиться на шеф–повара. Они даже разрешают ей заводить романы. Единственное условие — избранника должны одобрить депутат с адвокатом. Для этого назначается «родительское собрание» — пайщики приезжают к Талиле, сюда же приглашается и претендент для смотрин.
Да, и еще — между друзьями существует договоренность — тот, кто первый овдовеет, женится на Талиле. Почему они так уверены, что жены уйдут в мир иной раньше них?
Несмотря на шок от услышанного, я согласился быть предметом обсуждения на «родительском собрании».
Февраль 1991 года
Никто уже и не представляет себе, как это он раньше жил без противогаза на боку. Мы поменяли тактику нашей гражданской обороны. Сначала решили спускаться в бомбоубежище. Все равно боеголовки конвенциональные. А потом вообще плюнули, продолжаем спать под вой сирен.
Спасибо Америке — подарили нам установки «Патриот». Они сбивают ракету в воздухе. Это, несомненно, снижает опасность прямого попадания — осколки сыплются помельче, но зато в удвоенном количестве.
В моих, как я их называю, псевдофильмах, появились полутона (пока, увы, монохромные — белые пиксели россыпью среди черных, черные — среди белых). Всего за неделю я нарисовал сцену нашего с Талилой поцелуя под дверью бункера.
Она принесла мне обед, я усадил ее перед компьютером и показал это произведение. Фильм произвел на Талилу впечатление. И тогда я показал ей эротический сон из мультика. Она смотрела фильм, а я ел рыбу «принцесса Нила» в сливочном соусе с артишоками и кедровыми орешками, и смотрел на нее.
— Нормальные компьютеры делают японцы, — говорит она мне, — А ты знаешь, что в жизни я не умею так танцевать?
— Это я за тебя танцевал, — отвечаю.
— Это твой зайн за меня танцевал. Ты этот фильм зайном нарисовал.
— Ну, если этак рассуждать, то весь мировой кинематограф, живопись и литература сотворены этим местом. И еще музыка.
Потом я ей показал окончательный вариант, с измененными чертами лица.
— А почему ты мне лицо изменил? Я не против у тебя в кино сниматься, тем более, что для этого и делать ничего не надо.
— Это была идея моего шефа. Он, как я понимаю, испугался твоих женихов.
— Не женихов. Все здание считает, что я внебрачная дочь Гольдштейна. Он–то у всех на глазах, в отличие от Ротштейна. Плюс к тому, он мне помог с бизнесом.
Я не мог вынести, что она говорит про бизнес и про своих Краснокаменного и Златокаменного, и завалил ее прямо рядом с компьютером на стол. Мы не рассчитали амплитуды и вляпались в остатки сливочного соуса, но это были счастливые моменты жизни. Талила тоже осталась довольна.
— Война кончится — назначим родительское собрание, — сказала она, застегивая кофту.
Март 1991 года
Война кончилась в Пурим — праздник освобождения еврейского народа. На университетском кампусе настоящий День Победы — все разгуливают веселые, в карнавальных костюмах и с израильскими флагами.
Потери в этой войне составили четыре человека. Один мужчина погиб от прямого попадания снаряда, двое пожилых людей скончались от сердечного приступа, и трехлетняя арабская девочка задохнулась в противогазе, неправильно надетом матерью.
Мы содрали с окон клейкую ленту.
Ломброзо, вернувшись из Италии, устроил костюмированную вечеринку на своей вилле. Играли Пуримшпиль. Ахашвероша играл сам Якопо, Мордехая — Бумчик, Амана — Цурило в костюме Саддама Хуссейна, Вашти — Изабелла Евсеевна, царицу Эстер — Сонька.
В разгар веселья Сонька с Вадькой объявили о помолвке и пригласили всех на свадьбу, которая должна произойти в Лаг — Баомер.
А после вечеринки мне позвонила Талила и пригласила на родительское собрание в следующую пятницу. Велела приходить буднично одетым, без цветов и подарков. Главное — убедить клиентов в том, что я не собираюсь на ней жениться. Не готов, слишком молод, еще не встал на ноги, и вообще.
Март 1991 года
Они пришли вдвоем, поцеловали по очереди в щеку Талилу, пожали мою протянутую руку. Два пожилых еврея, преуспевающих, усталых, безуспешно молодящихся. Они чуть моложе Дедамони.
Впервые мне стало неудобно в этой ситуации.
Они спросили, откуда я приехал, где учусь, кем работаю и сколько зарабатываю. Два отставных Санта — Клауса. Спросили, что мне нравится в Талиле. Потом спросили, как мы познакомились, на что Талила ответить мне не дала, а выпалила, что я, мол, прикрыл ее своим телом от осколка СКАДа. Зачем ей это вранье?
