Жюль Ренар - Дневник (1887-1910)
* Критик - это ботаник. А я - садовник.
17 апреля. Верно, я сказал, что у вас есть талант, но я отнюдь не настаиваю на этом.
21 апреля. Новый поворот: ребенок рыдал, как взрослый мужчина.
* Все-таки мы раскаиваемся в непоправимых обидах, обидах, которые нанесли людям, ныне уже покойным.
22 апреля. Посетил сегодня выставку Эжена Каррьеpa. Мучительное безумие девочек и девушек, в которых есть своя прелесть, пугающая грация развеселившихся истеричек. Болезненные и тоже безумные матери, которые дают уродливую, плохо нарисованную грудь своим младенцам. Младенец, у которого почему-то в голове красные цветы и который похож на противного ваньку-встаньку. Излюбленная поза: голова, подпертая рукой. Прилипшие друг к другу тела. Лица словно из камня высечены. Жеффруа, этот безмолвствующий меланхолик, утверждает, что все эти головы мыслят. Не думаю: скорее перестали мыслить. Все они полумертвые, вялые, словно после какой-то ужасной катастрофы. "Разве жизнь такая уж забавная штука?" - говорит Жеффруа. К черту все это! Эти люди тянут нас в яму. Они представляют собой определенный интерес. Но что это все значит? Конечно, не так уж трудно настроить себя на восторженный лад. Там, где художник ищет, возможно, лишь эффектную игру света или линий, мы видим реальные вещи. Потустороннее. Мазня, доведенная до шедевра. Пьянеешь, необходимо во что бы то ни стало протрезвиться и убраться прочь. Великое искусство не здесь.
24 апреля. Вечером у Доде. Маленькая девочка, как здесь рассказывают, превратила подаренного ей картонного петушка в полноправного субъекта, окрестила его "Петушком мосье Ренара" и ведет с ним бесконечные беседы. Блистательная Жанна Гюго со своим великолепным, со своим породистым носом, как у Виктора Гюго. Гонкур с добродушной миной, которая кажется мне фальшивой (почему?), говорит о том, что книги его плохо идут, хотя некоторые из них наделали шуму.
Рони без устали болтает о своем жупеле - то бишь о Гюисмансе. До меня доносятся его слова: "Дабы извергнуть время свое, надо сначала это время проглотить. Теперь, в наши дни, каждый мнит себя бунтарем". По этому поводу Доде замечает:
- А я вот отказался вступить в Академию. И никто не счел меня бунтарем. Почему бы это?
Какой-то безволосый господинчик все время говорит со мной о моей книге. Каким несносным болтуном показался бы он мне, если бы говорил о чем-нибудь постороннем!
* Некто послал даме любовное письмо, оставшееся без ответа. Он старается найти причину молчания. И наконец решает: надо было приложить почтовую марку.
1 мая. Что наша фантазия в сравнении с фантазией ребенка, который задумал построить железную дорогу из спаржи!
7 мая. Схватить за шиворот ускользающую мысль и ткнуть ее носом в бумагу.
* Я очень хорошо знаю, что фраза меня замучит. Наступит день, когда я больше не смогу написать ни слова.
Больше всего боюсь превратиться со временем в какого-то безобидного салонного Флобера.
9 мая. Прекрасно все. Даже о свинье следовало бы говорить теми же словами, что и о цветке.
16 мая. Был вчера на выставке Моне. Эти стога с синеватыми тенями, эти поля, пестрые, как носовой платок в клеточку.
24 мая. Путешествие в Шатр, в этот край, где Жорж Санд чтят наравне с богородицей. Там у нее был "свой" мясник, "свой" кондитер, "свой" парикмахер, которого она привозила на месяц в Ноан.
Я путешествовал с Анри Фукье и заставил себя не спрашивать его фамилию, не доживаться, чтобы он спросил мою. Беседовать о литературе с неизвестным тебе человеком - это лучший способ поддерживать добрые литературные отношения.
Она, Жорж Санд, восседает посреди сквера в своей классической позе, как в "Комеди Франсез"...
"В самый разгар работы, - рассказывает на обратном пути Фукье, - Жорж Санд могла встать из-за письменного стола, потому что ей требовался мужчина. Она писала страницу за страницей, как строгают доски". Ее дочь Соланж, пожалуй, еще более занятная особа. В ней мирно уживается артистизм, разгул и домовитость: как-то уже в конце бала, в шесть часов утра, она заявила Фукье: "Пойду домой, хочу проверить, что делает прислуга".
26 мая. Каждое утро думать о людях, которых надо растить, о комнатных цветах, которые надо поливать.
28 мая. Швоб рассказывает: молодой человек приходит просить работу у банкира. Банкир выставляет его за дверь. Проходя через двор, молодой человек подбирает с земли булавку. Банкир велит его вернуть, обзывает вором и снова выгоняет.
Это, пожалуй, человечески понятнее, чем история Лафитта.
* Не быть никогда довольным: все искусство в этом. 18 июня. Не беспокойтесь! Я никогда не забуду услугу, которую вам оказал.
15 июля. Я за вами не пойду даже на край света.
31 июля. Поверьте мне, и книга обладает своей стыдливостью, так что не нужно слишком много о ней говорить.
3 августа. Если сразу узнают мой стиль, то это потому, что я делаю все одно и то же, увы!
13 октября. Человек утешает себя, утверждая, что хоть он и мягкосердечен, но при случае, ей-богу, сумеет быть свирепым.
15 октября. Дуэль всегда немного похожа на репетицию дуэли.
18 октября. В прозе я хотел бы быть поэтом, который умер и оплакивает себя. Проза должна быть стихом, не разбитым на строчки.
28 октября. Крестьянскую речь можно передать и не прибегая к орфографическим ошибкам.
30 октября. Фраза прочная, словно составленная из свинцовых букв, как на вывеске.
* Я смеюсь вовсе не вашей остроте, а той, которую сейчас скажу сам.
2 ноября. Просто удивительно, как выигрывают литературные знаменитости, когда их изображают в карикатурах!
* Обычная робость при посещении редакций. Возможно, враги притаились в многочисленных папках, и когда толстый любезный господин, корректор "Приложения", предупредительно подставляет мне стул, мне вдруг начинает казаться, что он просто надо мной издевается, хочет сыграть со мной какую-то шутку.
Вчера получил первые гроши, заработанные на литературном поприще. В данное время один грош так же ценен для меня, как пятьсот тысяч франков.
25 ноября. Я подсчитал: литература может прокормить разве что зяблика, воробья.
30 ноября. Баррес подчас забывает, что столь презираемый им рассказ куда труднее написать, чем философское рассуждение.
Существуют критики, рассуждающие лишь по поводу книг, которые еще только должны появиться.
1 декабря. Идея! А что в ней? Не будь фразы, я бы пальцем не двинул.
2 декабря. Вот уж не стоит стараться понравиться талантливым людям. Какой мертвечиной должна бы стать литература, чтобы угодить Барресу!
* Писатели, за которыми признают талант и которых никогда не читают.
4 декабря. Он был так уродлив, что, когда начинал гримасничать, становился миловиднее.
11 Декабря. Я смиренно признаюсь в своей гордыне.
12 декабря. ... Все охотно говорят со мной о моем романе до его выхода в свет, чтобы не говорить о нем, когда он появится.
14 декабря. ... Леопольд Лакур говорит Вандерему:
- Я вами восхищаюсь. В вас чувствуется спокойствие и сила. Вы идете прямо к своей цели. Вы всюду вхожи, вы всех знаете, у вас нет врагов. А я, я десять лет чуть не на руках ходил по парижским салонам и ничего не добился. Вы человек осмотрительный, не прыгун, успех вам обеспечен.
17 декабря. Чем же, в конце концов, я обязан своей семье? Готовыми романами, неблагодарный!
23 декабря. "Ее сердечко". Опять Пьеро, Коломбина, Арлекин, и какой еще Арлекин! Нет! Нет! Закрыть двери! Не пускать! Их в литературе и так полным-полно.
24 декабря. Получил сегодня в "Жиль Бласе" двести пятнадцать франков, улыбался бухгалтеру, кассирам, держал себя со всеми просто-таки изысканно.
* Человек - это даже меньше, чем половина идиота!
1892
2 января. Один поэт-символист прочел другу описание своей возлюбленной.
- Да где же это видано, - воскликнул друг, - так мордовать женщину!
* Подумать только, что нам придется умирать, что нельзя было не родиться.
* Юный учитель жизни. Открываешь его папки, а гам лишь поздравительные новогодние карточки.
* Ах, если бы можно было, взобравшись на стул, приложить ухо к луне. Сколько интересного бы она нам порассказала!
3 января. Муж говорит жене: "Так что же, в конце концов, сколько у тебя любовников?"
4 января. Движения актера, который уходит на цыпочках, прислушиваясь, не аплодируют ли.
5 января. Человек озлобленный... собственным успехом.
* Я работаю много для того, чтобы потом, когда я уйду на покой и поселюсь в нашей деревне, крестьяне уважительно бы со мной раскланивались, если, конечно, я разбогатею на литературном поприще.
6 января. Валлет сказал мне:
- Я вижу в вас двух Ренаров: одного Ренара - мастера непосредственного наблюдения, и другого, который любит калечить натуру. Я напишу об этом статью, и когда она будет готова, все будет кончено. Выложу все, что хотел о вас сказать...
Прево сказал обо мне Марселю Буланже: "Он застенчив и немного скрытен. (А видел он меня всего один раз, одну секунду.) К тому же его "Натянутые улыбки" очень плохи. Кончит журнализмом".