Бертина Хенрикс - Шахматистка
Элени не хотела становиться посмешищем. Она злилась на Куроса за то, что он устроил ей эту западню, и злость придавала ей сил.
Курос, уже хорошо изучивший свою подопечную, улыбнулся, глядя, как она склонила голову и пристально смотрит на доску. На протяжении всей партии он не проронил ни слова. Просто наблюдал, как яростно и бесшумно шагают по доске фигуры на своих войлочных подошвах. Коста довольно быстро оправился от удивления, но так и не смог добиться преимущества. Его игра оставалась оборонительной и какой-то приземленной. Спустя полтора часа Элени загнала его в угол. И хотя она не поставила ему мат, ничего серьезного он уже сделать не мог. Партию на том согласились закончить.
Курос налил соперникам немного вина, и Коста сквозь зубы поздравил Элени. Назначили дату встречи-реванша. Курос пребывал в очень радостном настроении. Он достиг своей цели. Однако его довольная физиономия лишь разжигала гнев Косты. Элени успокоилась. Чокаясь с обоими мужчинами, она улыбнулась. Коста под предлогом, что ему предстоит долгий путь на автобусе в Аполлонас, довольно быстро попрощался. Курос проводил его и от души поблагодарил, однако ему так и не удалось поднять своему спасителю настроение.
Возвращаясь в тот день домой, Элени напевала себе под нос какой-то веселенький мотивчик. Она умеет играть в шахматы. Она поставила господина аптекаря в трудное положение. В следующий раз надо будет его победить. Весь вечер она земли под собой не чуяла от ощущения успеха.
Видя жену такой веселой, Панис совсем растерялся. С некоторых пор он стал все чаще задумываться, куда это Элени уезжала каждую среду и субботу. Но выглядела она при этом озабоченно, и Панис не особенно интересовался этими отлучками. Однако в тот день жена, готовя ужин, напевала мелодию популярной песенки. Этого было достаточно, чтобы Панис пришел в ярость. Он не стал дожидаться ужина, выскочил из дома, хлопнув дверью, и помчался прямиком к Армянину.
Момент оказался самым неподходящим. В ресторане было полным-полно народу, и Армянин бегал от одного столика к другому. Он велел подать Панису шашлык из ягненка и графин белого вина и время от времени ободряюще ему улыбался. Когда посетители схлынули, он подсел к другу за стол. Панис сидел как в воду опущенный, так что ему даже стало его жалко.
— Так больше продолжаться не может, — заявил Панис. — Я развожусь.
— Может, ты слишком торопишься, — осторожно ответил ресторатор. — Повремени еще немного. Ну не станешь же ты разводиться из-за шахмат.
— Я развожусь из-за того, что я так хочу, — проворчал Панис, однако голос его звучал неуверенно.
Армянин принес бутылку анисовой водки. Налил полный стакан Панису и совсем немного себе. Пригубил так, будто этот напиток, который он употреблял ежедневно уже в течение шестидесяти лет, мог вдруг подействовать на него неожиданным образом, подсказав свежую мысль.
— А что она делает-то? — попросту поинтересовался он, поняв, что никаких свежих мыслей ждать не стоит.
— Веселится, — мрачно ответил Панис, пристально глядя на стакан с водкой.
— Как это? — имел неосторожность спросить бедняга Армянин.
В его представлении Элени была женщиной упрямой, но не способной вести себя вызывающе. Услышав его глуповатый вопрос, Панис вскипел и раздраженно воскликнул:
— Ну как люди веселятся? Так и она!
И он разразился громким и каким-то неестественным смехом, хлопая себя по ляжкам. Посетители ресторана стали оборачиваться. Армянин немного смутился. В качестве извинения он изобразил на лице дежурную улыбку и почесал голову. Встревоженные певчие птички защебетали еще громче. Публика наконец отвлеклась от Паниса, и он вернулся в состояние оцепенения.
— Она довольно часто уходит из дому, — сказал он после долгого молчания.
— Это надо выяснить, — отрезал Армянин. — Мы за ней проследим.
Панис поднял голову и внимательно посмотрел на своего друга, который оказался гораздо более сообразительным, чем он думал. Панис просиял, почувствовав облегчение и вместе с тем воодушевление. Минуту спустя его опять начали грызть сомнения, и он сказал:
— Это унизительно — следить за собственной женой. Что обо мне подумают?
— Да ничего не подумают, — успокоил его Армянин. — Никто и знать-то не будет.
Панис не избавился от сомнений, однако в душе признал, что метод, предложенный его другом, пожалуй, единственный, который может подтолкнуть его к принятию какого-либо решения. Он поднял стакан, желая чокнуться с другом.
— А как твое настоящее имя?
— Саак, — ответил Армянин, удивленный этим вопросом: никто, кроме его жены двадцать лет назад, никогда не спрашивал его имени.
— Ну, будем здоровы, Саак! — сказал Панис и разом осушил свой стакан.
— Будем, Панис! — ответил Армянин и сделал то же самое.
Приятели пили до поздней ночи и, прощаясь, договорились встретиться в ближайшую среду — в день, когда Элени обычно куда-то исчезала.
Весь следующий день Панис ходил с заговорщическим видом. Если не считать легкой головной боли, донимавшей его с самого утра, он чувствовал себя гораздо лучше. Новое шпионское дело привнесло в его жизнь радость, которой он не ощущал уже давно, с момента первой ссоры с Элени. Он не без удивления поймал себя на том, что тоже напевает популярный мотивчик, копаясь в двигателе старого автомобиля, который уже не единожды разбирал и собирал и потому знал каждую деталь как свои пять пальцев. В полдень, обтерев выпачканные смазкой руки, он, сияя улыбкой, вернулся домой. С аппетитом съел приготовленное Элени стифадо[6] и с прежним энтузиазмом вернулся на работу.
Внезапная перемена в поведении мужа показалась Элени в высшей степени подозрительной. Моя посуду, она размышляла о том, что такого могло произойти прошлой ночью, когда Панис вернулся домой только в пять утра. Ее разбудил шум открывающейся двери. Наверное, случилось что-то важное, если к мужу вернулось хорошее настроение. На мгновение она почувствовала укол ревности. Разумеется, она не впервые испытывала такого рода чувство, и часто у нее были на то основания. Но на этот раз она сама во всем виновата. Зашла слишком далеко. Панис бросит ее и уйдет к другой женщине. Она останется одна с двумя детьми и с шахматами. И до конца своих дней будет одеваться в черное. Нет, она королева идиоток! Эта мысль немного ее повеселила: хоть, может, и идиотка, но все-таки королева, подумала она и призналась себе, что давать задний ход в любом случае слишком поздно. Она решила, что обязательно сходит в церковь — в последнее время она совсем перестала там бывать.
В среду, прежде чем ехать к Куросу, Элени сделала небольшой крюк, отправившись в церковь. Она вошла в божественную обитель с тем же чувством восторга, которое испытывала в детстве. Тонущее в полумраке помещение церкви, освещаемое только свечами, пьянящий запах ладана, позолоченные фрески и иконы, на фоне которых священники бесшумно ступали по каменным плитам пола, — это всегда производило на нее сильное впечатление. По телу Элени пробежала легкая дрожь, вызванная как разницей температур снаружи и внутри церкви, так и чувством глубокого почтения, которое внушало ей это священное место. Она медленно вошла в центральный неф, отдаваясь возвышенному чувству. Она не хотела говорить со священником: ей казалось неуместным беспокоить святого человека из-за истории с шахматами и семейной размолвки. Церковь сама по себе была ответом на вопрос, с которым она пришла. “К Всевышнему не обращаются по поводу игры. Вспомни о детях, женщинах и мужчинах, которые умирают с голоду или гибнут на войне”, — укоряла себя Элени, ища, где преклонить колени. Она опустилась на скамью и принялась молиться о главном: о спасении души — своей и своих близких — и о мире.
Потом она купила пять свечей и зажгла их, прося Всемогущего Господа, чтобы Он исполнил ее просьбу.
Ее приход в церковь весьма озадачил Паниса и Саака, прятавшихся за колонной неподалеку от входа. Как и было условлено в памятный вечер их совместной попойки, они следили за ней на протяжении всего пути, держась на некотором расстоянии.
— Вот видишь, — прошептал Армянин. — Ты полностью ошибаешься на ее счет. Она ударилась в религию, и это в высшей степени мудро с ее стороны.
Панис знал, что его жена верит в Бога, однако скептически отнесся к мнению Саака, будто она ударилась в религию. Вера и религиозное рвение все-таки не одно и то же, и он не думал, что Элени может вдруг стать ревностной прихожанкой. Потеряла рассудок — это вполне возможно, сделалась набожной — это вряд ли.
Элени вышла из церкви просветленная и радостная от сознания того, что она исполнила свой долг православной христианки. Она пообещала себе, что отныне будет присутствовать на службе часто, как в первые годы замужества. Когда она пришла на остановку автобуса, идущего в Халки, ее восторженность уже пошла на убыль. Пока она ждала тряский автобус, который должен был отвезти ее на ответную встречу с аптекарем Костой, ее семейные заботы и мысли о шахматах — они-то, собственно, и привели ее в святое место — стали мучить ее, как и раньше. Она села на скамейку и принялась разглядывать свои слегка припухшие ноги в белых рабочих босоножках. Может, ей поговорить с Панисом, пока не поздно? Она не заметила двух мужчин, что прятались в тени газетного киоска, курили и следили за ней.
