Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
– Думаю, что мир не стал бы хуже, если бы в нем не было женщин. Подобно чуме или моровой язве, они отнимают у него радость жизни. Но за всеми этими разговорами я совершенно позабыл о бедном старом Джобе Хоутоне, навестить которого должен был еще час тому.
Молли подставила ему губы для поцелуя.
– Ты ведь больше не сердишься на меня, а, папочка?
– Ступай прочь, негодница. – С этими словами он поцеловал ее. – Я не сержусь на тебя, хотя и должен был бы, потому что ты заставила меня понервничать и я теперь долго не успокоюсь.
Несмотря на показную браваду, которую Молли продемонстрировала в разговоре с отцом, ей пришлось пережить куда больше страданий и унижения, нежели ему. Сплетни обходили его стороной, а вот Молли укрыться от общества было негде. Миссис Гибсон простудилась, а старомодные визиты, тихие и спокойные, которые начались примерно в это же время, утратили для нее всю привлекательность после появления двух смазливых и ужасно невоспитанных племянниц миссис Дауэс. Девушки без конца хихикали, болтали и не отказывались от любого угощения, а еще они наверняка затеяли бы флирт с мистером Эштоном, викарием, если бы только тот догадался, что от него требуется, и подыграл им. Мистер Престон принимал предложения на чай уже не с той поспешной благодарностью, как делал годом ранее; в противном случае туча, нависшая над Молли, накрыла бы и его, партнера и соучастника девушки по тайным встречам, кои нанесли смертельное оскорбление добродетели женской половины маленького городка. Молли тоже приглашали, поскольку не годилось оскорблять подобным образом мистера или миссис Гибсон; но при этом возникло молчаливое и негласное противодействие тому, чтобы принимать ее на прежних условиях. Да, в общении с нею все сохраняли вежливость, но о сердечности ей пришлось забыть; поведение окружающих разительным образом отличалось от прежнего, отличия были неуловимыми, но несомненными. Молли, несмотря на всю свою браваду и чистую совесть, чувствовала, что ее лишь терпят, а не принимают с распростертыми объятиями. До ее слуха долетело назойливое перешептывание двух мисс Оуксис, которые при встрече с героиней текущего скандала сначала одарили ее высокомерными взглядами, а потом принялись критиковать ее претензии на опрятность и привлекательность, даже не давая себе труда понизить голос. Молли попыталась утешиться хотя бы тем, что отец не был расположен наносить визиты. Она даже порадовалась тому, что мачеха оказалась слишком больна, чтобы выходить в общество, где ее саму всячески третировали и унижали, низведя до уровня парии. Даже мисс Браунинг, настоящая старинная подруга, и та разговаривала с нею с холодным достоинством и отчужденной сдержанностью, поскольку с того вечера, когда она дала себе столь нелегкий труд сообщить отцу о нелестных слухах, сопровождавших его дочь, она не услышала ни слова от мистера Гибсона.
Одна только мисс Феба приветствовала Молли с еще большей нежностью, чем раньше, однако это еще сильнее подрывало уверенность Молли в себе, чем все оскорбления, вместе взятые. Ласковое пожатие мягкой ладони под столом и постоянные обращения к ней, дабы увлечь ее в общий разговор, трогали Молли до слез. Иногда бедная девочка спрашивала себя, а не является ли эта перемена в поведении ее знакомых лишь игрой ее воображения? И заметила бы она эту разницу в обращении с нею, если бы у нее не состоялся тот приснопамятный разговор с отцом, в ходе которого она так храбро вела себя? Она не жаловалась отцу на эти постоянные мелкие оскорбления и по собственной воле решила нести эту непосильную тяжесть. Более того, она настаивала на том, чтобы ей было дозволено сделать это, и теперь не намеревалась огорчать его, продемонстрировав, что последствия собственных поступков устрашили ее. Поэтому она ни под каким предлогом не уклонялась от участия в небольших увеселениях и по-прежнему бывала в обществе Холлингфорда. И только однажды Молли дала волю своим чувствам, ненадолго сбросив невероятное напряжение, в котором жила последнее время, когда как-то вечером отец сказал ей, что его сильно беспокоит кашель миссис Гибсон и что он хотел бы, чтобы Молли отказалась от участия в вечеринке у миссис Гуденоу, на которую они были приглашены втроем, но куда собиралась одна только Молли. При мысли о том, что она сможет остаться дома, сердечко Молли едва не выскочило от радости из груди, хотя уже в следующий миг она укорила себя за то, что радуется передышке, полученной за счет страданий другого человека. Однако же лекарства, назначенные супругом, пошли миссис Гибсон на пользу, и она выказала Молли особенную благодарность и ласку.
– Нет, правда, милочка! – сказала она, гладя Молли по голове. – Мне кажется, что твои волосы становятся мягче и теряют эту неподобающую вьющуюся жесткость.
Молли поняла, что мачеха пребывает в приподнятом настроении, и определение ее волос как гладких или вьющихся было несомненным показателем благорасположения, с коим миссис Гибсон относилась в данный момент к падчерице.
– Мне очень жаль, что из-за меня ты пропустила эту чудесную маленькую вечеринку, но дорогой папочка чрезвычайно тревожится обо мне. Впрочем, я всегда пользовалась особенным расположением у джентльменов, и бедный мистер Киркпатрик буквально с ног сбивался, чтобы угодить мне. Но, как мне представляется, дорогой мистер Гибсон испытывает ко мне еще бо́льшую привязанность. Его последними словами были слова: «Берегите себя, Гиацинта», после чего он вернулся, чтобы добавить: «Если вы не будете следовать моим предписаниям, то я не отвечаю за последствия». А я погрозила ему пальчиком и сказала: «Не волнуйтесь вы так, глупый мой человек».
– Надеюсь, мы сделали все, чего он от нас хотел, – сказала Молли.
– О да! Я чувствую себя много лучше. Знаешь, что я думаю? Пусть ты и опоздала, но все-таки тебе стоит отправиться к миссис Гуденоу. Мария могла бы проводить тебя, а мне было бы приятно увидеть тебя хорошо одетой. Только поносив тусклые теплые халаты неделю или две, понимаешь, как приятно для разнообразия насладиться яркими цветами и вечерними платьями. Так что ступай и переоденься, дорогая, а по возвращении расскажешь мне последние новости, потому что на протяжении последних двух недель, оказавшись взаперти в обществе только дорогого папочки и тебя, я захандрила и пала духом, поскольку не привыкла лишать молодых людей удовольствия от увеселений, приличествующих их возрасту.
– Ох, прошу вас, мама! Я бы предпочла никуда не ходить.
– Очень хорошо! Очень хорошо! Вот только мне кажется, что это довольно эгоистично с твоей стороны, когда ты сама видишь, что я готова на жертвы ради тебя.
– Но вы сами говорите, что это станет для вас жертвой, тем более что я и не хочу никуда ходить.
– Очень хорошо… Разве я не говорила, что ты можешь остаться дома? Вот только не приплетай сюда логику, больного человека она утомляет.
Некоторое время обе хранили молчание. Первой его нарушила миссис Гибсон, слабым голосом поинтересовавшись:
– Молли, неужели ты не можешь сказать что-нибудь забавное и смешное?
Молли порылась в памяти в поисках каких-либо банальностей, о которых она почти забыла, но сочла их какими угодно, только не забавными, и, похоже, миссис Гибсон отнеслась к ним соответственно, потому что вскоре проговорила:
– Как бы мне хотелось, чтобы Синтия была дома.
Молли сочла это упреком за то, что сама она оказалась скучна до невозможности.
– Быть может, я напишу ей и попрошу вернуться?
– Не знаю, право, я совершенно отстала от жизни. Ты ничего не слышала в последнее время о бедном Осборне Хэмли, дорогая?
Вспомнив настоятельную просьбу отца не говорить ни слова о состоянии здоровья Осборна, Молли промолчала. Впрочем, ее ответа и не требовалось, потому что миссис Гибсон продолжала размышлять вслух:
– Видишь ли, будь мистер Гендерсон столь же внимателен, как и весной… Но с Роджером тоже не все ясно… Мне будет очень жаль, если с этим молодым человеком что-либо случится, пусть он грубоват и неотесан, но следует признать, что Африка не просто вредна для здоровья – это дикая страна, в которой встречаются даже каннибалы. Лежа по ночам без сна, я часто вспоминаю о том, что прочла в книгах по географии, но если мистер Гендерсон и впрямь обручился… Будущее сокрыто от нас неизреченной мудростью, иначе я хотела бы знать его, Молли. Можно было бы куда правильнее рассчитать свое поведение, зная, что тебе предстоит. Но я полагаю, что пока нам не стоит тревожить Синтию. Знай мы об этом заранее, можно было бы устроить так, чтобы она вернулась сюда вместе с лордом Камнором и миледи.
– Они возвращаются? А леди Камнор чувствует себя достаточно хорошо, чтобы перенести поездку?
– Да, разумеется, в противном случае я бы не задумывалась о том, может или нет Синтия приехать вместе с ними. Это выглядело бы очень хорошо, более чем респектабельно, и позволило бы ей занять определенное положение в кругу адвокатов и стряпчих в Лондоне.
