Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
– Они возвращаются? А леди Камнор чувствует себя достаточно хорошо, чтобы перенести поездку?
– Да, разумеется, в противном случае я бы не задумывалась о том, может или нет Синтия приехать вместе с ними. Это выглядело бы очень хорошо, более чем респектабельно, и позволило бы ей занять определенное положение в кругу адвокатов и стряпчих в Лондоне.
– Значит, леди Камнор стало лучше?
– Естественно. Я полагала, что папа поставил тебя в известность об этом. Впрочем, он всегда так болезненно щепетилен в том, что касается его пациентов… С другой стороны, это правильно – нужно проявлять деликатность. Он практически ничего не рассказывает мне о том, как они поживают. Да! Граф и графиня, леди Гарриет, лорд и леди Куксхэйвен, леди Агнесса… А еще я заказала новую зимнюю шляпку и накидку черного атласа.
Глава 49. Молли Гибсон обретает защитника
Леди Камнор настолько оправилась от сильнейшего приступа болезни и последующей операции, что теперь ее можно было вполне безопасно перевезти в Тауэрз ради перемены климата; соответственно, в окружении всего семейства ее доставили туда со всей помпой и роскошью, приличествующей занедужившей благородной леди. Все говорило о том, что семейство проведет в имении куда больше времени, нежели в прежние годы, на протяжении которых они скитались по свету в поисках здоровья. И как-то так вышло, что им было приятно и покойно вернуться в старинный родительский дом и каждый член семьи переживал и радовался этому по-своему; в особенности же – лорд Камнор. Его талант к пересудам и любовь к мельчайшим подробностям не могли раскрыться в полной мере в лондонской суете, а во время странствий по континенту так и вообще подавлялись в зародыше, поскольку сам он, не владея французским в достаточной степени, не понимал собеседника, если тот начинал бегло изъясняться на этом наречии. Но при этом он оставался богатым собственником и желал знать, как управляют его землями и поживают его арендаторы. Ему нравилось узнавать новости об их рождениях, женитьбах и смертях, а еще он обладал поистине королевской памятью на лица. Короче говоря, если когда-либо пэра и можно было назвать «старой бабой», то именно лорда Камнора; но при этом он был добродушной «старой бабой» и разъезжал по своим владениям на крупном старом жеребце, набив карманы полупенсовиками для детишек и пачками нюхательного табаку для людей постарше. Подобно старухе, он любил выпить чашечку чая в гостиной собственной супруги, и за этим приятным времяпрепровождением повторял все новости, которые ему случалось узнать за целый день. А леди Камнор пребывала как раз на той стадии выздоровления, когда подобные разговоры кажутся приятными и как нельзя более соответствующими расположению духа, но поскольку она всю жизнь с нескрываемым презрением относилась к сплетням, то полагала логичным сначала выслушать их, а уже потом разразиться надменными протестами. Однако же вскоре у всех членов семейства вошло в привычку собираться вместе в комнате леди Камнор по возвращении с пешей или верховой прогулки и, сидя у камина и потягивая чай (обед миледи подавали рано), пересказывать местные новости, ставшие им известными утром. Высказав все, что они имели сказать (но не раньше), домочадцы неизменно выслушивали короткую и знакомую до последнего слова проповедь ее милости – о недопустимости обсуждать кого-либо в его отсутствие, о том, что все, что им довелось узнать, – пустая болтовня, далекая от правды, и о падении нынешних нравов, что подтверждал пересказ ими слухов. В один из таких ноябрьских вечеров они вновь собрались в комнате леди Камнор. Она лежала – во всем белом, укрывшись индийской шалью, – на софе подле камина. Леди Гарриет сидела на коврике перед камином, подбирая щипцами выкатившиеся угольки и подбрасывая их на раскаленную и пышущую жаром груду в центре очага. Леди Куксхэйвен, с самого детства отличавшаяся домовитостью, воспользовалась сумерками, дабы сплести сетку для фруктов на стены парка Куксхэйвен. Горничная леди Камнор старательно разливала чай при свете единственной восковой свечи, стоявшей в отдалении (яркий свет резал ослабевшие глаза миледи). Поднявшийся ветер снаружи раскачивал голые ветки деревьев, которые стучали в окна.
У леди Камнор было в обычае осаживать и третировать тех, кого она любила сильнее всего. Своего супруга, например, она унижала постоянно, но сегодня скучала по нему из-за того, что он задерживался, и заявила, что не хочет чаю; но все понимали, что ее каприз объясняется тем, что его не было рядом, дабы передать ей чашку, после чего она неизменно упрекала его в непроходимой тупости, поскольку он всегда забывал, что сахар ей нужно класть в чашку перед тем, как долить туда сливки. Наконец он ворвался в комнату.
– Прошу прощения, миледи, я знаю, что опоздал. Как, вы еще не пили чай? – вскричал он и принялся суетливо наливать ей чашку.
– Вы же знаете, что я никогда не наливаю сливки, пока не подслащу его, – отозвалась она, сделав необычайно сильное ударение на слове «никогда».
– Ну, разумеется! Какой же я болван! Пожалуй, мне уже давно пора запомнить это после стольких повторений. Но, видите ли, я встретил старого Шипшенкса, и в этом и заключается причина.
– Того, что вы передаете мне сливки прежде сахара? – осведомилась его супруга. Это была одна из ее мрачных шуток.
– Нет, нет! Ха-ха! Думаю, сегодня вечером вам уже лучше, дорогая. Но, как я уже говорил, у старого Шипшенкса рот не закрывается, так что отделаться от него весьма затруднительно… К тому же я понятия не имел, что уже так поздно!
– Что ж, полагаю, что самое меньшее, что вы можете сделать теперь, избавившись от мистера Шипшенкса, это рассказать нам, о чем вы с ним беседовали.
– Беседовали! Разве я сказал, что это была беседа? Мне не удалось вставить более пары слов. Зато у него всегда найдется, о чем поговорить. Больше, чем у Престона, к примеру. Вот, кстати, он рассказал мне кое-что о Престоне… Старый Шипшенкс полагает, что тот вскоре женится, и говорит, что в городе все только и делают, что сплетничают о нем и дочери Гибсона. Их видели, когда они встречались в парке и обменивались письмами, а ведь такие вещи, как правило, заканчиваются свадьбой.
– Я буду крайне сожалеть об этом, – сообщила леди Гарриет. – Эта девочка всегда мне нравилась, а земельного агента папы, коим он так восхищается, я терпеть не могу.
– Полагаю, что это неправда, – громким шепотом заметила леди Камнор в сторону леди Гарриет. – Папа каждый день находит новую историю, которая противоречит предыдущей.
– Да, но как раз эта похожа на правду. Шипшенкс говорит, что об этом узнали все пожилые дамы города и раздули из нее настоящий скандал.
– Не нравится мне это. Хотела бы я знать, что думает по этому поводу Клэр, раз позволяет такие вещи, – заметила леди Куксхэйвен.
– А мне представляется, что главным действующим лицом этого скандала является как раз собственная дочь Клэр, эта дерзкая красавица мисс Киркпатрик, – предположила леди Гарриет. – Мне она напоминает героиню светских комедий, в которых молодые леди вечно плетут невинные интриги. А вот у малышки Молли Гибсон присутствует некая gaucherie[130], которая моментально исключает ее из любых тайных проделок. Ох уж эти «тайные проделки»! Это дитя – воплощение искренности и честности. Папа, ты уверен, что скандал в Холлингфорде, по словам мистера Шипшенкса, связан именно с мисс Гибсон? Или это все-таки была мисс Киркпатрик? Предположение о том, что она и мистер Престон могут пожениться, вовсе не кажется мне нелепым. Но если речь идет о моей маленькой подружке Молли, то я сама пойду в церковь и заявлю протест против заключения этого брака.
– Право слово, Гарриет, никак не могу взять в толк, почему ты проявляешь такой интерес к этим пустячным событиям в Холлингфорде.
– Мама, это всего лишь принцип «око за око» в действии. Они ведь проявляют живейший интерес к тому, что делаем и говорим мы. Если бы я собиралась замуж, они пожелали бы узнать малейшие подробности: где мы впервые встретились, что мы сказали друг другу во время первой встречи, что на мне было надето и каким образом он сделал мне предложение – в письменной или устной форме. Я совершенно уверена, что эти славные мисс Браунинг были прекрасно осведомлены о том, к каким методам прибегала Мэри, управляясь в детской комнате и обучая своих девочек, так что мы лишь отвечаем комплиментом на комплимент, когда хотим узнать, как они поживают. В этом смысле я очень похожа на папу. Мне тоже нравится узнавать все местные сплетни.
– Особенно когда они приправлены скандалами и нарушением приличий, вот как в этом случае, – заметила леди Камнор с язвительной горечью выздоравливающего человека.
Леди Гарриет порозовела от негодования, но уже в следующее мгновение собралась с духом и гораздо более серьезным тоном сообщила:
– Признаю, меня действительно заинтересовала эта история с Молли Гибсон. Я люблю и уважаю эту девочку, а еще мне не нравится, что ее имя связывают с именем мистера Престона. И я не могу отделаться от мысли, что папа все-таки ошибся.
