Владислав Вишневский - Кирза и лира
Да, мы, дембеля, не воевали. Нам, слава Богу, не довелось! Хорошо это или плохо — не знаю. Но… Мы обязательно бы смогли… Многие… Кто бы выжил… Научились бы… Поняли бы уроки войны, приняли их… По-настоящему смогли бы защищать… Не условно, а безусловно.
Сейчас мы прошли именно ту службу, которую нам Родина, Страна приготовили, какую для нас, своих сыновей, организовали. Хотя и не служба это, и не учёба — мы понимаем, а пребывание в солдатской одежде. Три года «игр» в солдатики. Такой наш получился долг. Повезло? Время? Судьба? Наверное…
Выпьем за Родину…
Наши тревожные голоса летят в раскрытое окно, улетают! Они свободно пролетают над «лобным местом» военной комендатуры — плацем! Влетают в уши, в сердца молоденьких девушек, ждущих нас сейчас дома, сердцем угадывающих наше возвращение. Мы возвращаемся к новым делам, к новому своему счастью: Генка, я, Артур, другие наши ребята. Возвращаемся назад, обратно, домой. Домой возвращаемся — понятно, нет, люди? Это радовало. «Назад» возвращаемся — это огорчало. Огорчало то обстоятельство, что страна — друзья, знакомые! — мы знаем, ушли далеко вперед. А мы — сыны, солдаты! — задержались, отстали от всеобщего прогресса. Отстали на целых три года. Мы, в это время, ходили по другим орбитам, рядом со страной, около неё, но не впереди. Отстали от гражданской жизни, ох, как отстали, братцы! Отвыкли…
Выпьем и снова нальем!
Ла, ла-ла-ла-ла, ла…
«Дзинь, дзинь, дзинь!..» Перебивает наши переживания морзянка дверного сигнала. Неожиданно совсем. Не вовремя. Звонок я уловил не только как посторонний музыкальный звук, но, в первую очередь, смысл его. Это сигнал нашей полковой тревоги. Тревога?! Посыльный, значит, прибежал. Мишка Кротов. С чего бы?! Обрываю музыку.
— Что такое? — Крутит головой Артур.
— Звонок дверной, вроде?! — успокаивает Оля. — Паша! — смотрит на меня.
— Это Мишка Кротов… Посыльный наш. — Перевожу. — Сейчас узнаем.
— Кто? Кротов? А он-то чего?..
Открываю входную дверь. Точно, на пороге стоит Мишка Кротов. Пряча приятное удивление от моего гражданского наряда, смущенно улыбаясь, сияет, переминаясь с ноги на ногу, здоровается:
— Здравия желаю, товарищ старший… эээ… сержант.
— Ты чего, Мишка, не виделись что ли?.
— Виделись. Я, это… извините за беспокойство, товарищ старший сержант, это не тревога! Меня старики, дембеля, за вами послали.
— За чем послали? — Переспрашиваю. — Проходи. — Пропускаю в квартиру. — Ещё раз!..
— В общем, это… все ваши дембеля решили сегодня в ресторане собраться, в двадцать один ноль-ноль, в «Дальнем Востоке». Отметить. Столики уже, говорят, заказали. А вас нигде нету. Ну, я и сказал им, что знаю где вы, могу передать. Дуй, давай, говорят, мигом, приказали, я и… А что, не надо было? Здравия желаю, Ольга Николаевна!
— Здравствуйте, Миша.
— О, Мишка, ты что это, — пробиваясь сквозь стену встречающих, любопытствует Генка. — Из столовой шёл в роту и заблудился?
В прихожей собрались все. Мишка стоит, переминается, хитро улыбаясь, рассматривает нас с веселым, октябрятским любопытством: как тут, мол, у вас хорошо, ребята… А это что такое, дяденьки? А это? А это можно потрогать?
— А у вас тут весело, музыку за километр слышно. Здорово вокал звучит, кстати. Как «Песняры»! А можно я тоже чуть-чуть подыграю, а, товарищ старший сержант? Чуть-чуть!
— Мишка, а ну-ка дуй в полк, молодой! — Командует Артур. — Засветишься, ребят подведёшь. Комендатура-то вот она, рядом. — Кивает за окно. — Не дремлет «губа», ждёт тебя.
— Артурчик, — Оля вступается за Мишку, — ну пусть Миша покушает хотя бы. Паша, можно ему с нами чуть-чуть посидеть, разрешите?
Нахально опережая мой ответ, Мишка сам себе разрешает:
— Можно-можно, товарищи дембеля. — Поясняет. — Там же в клубе кино идет, «А зори здесь тихие», знаете же, а я уже видел. Все наши сейчас в кино сидят, и дежурный по части. Я знаю. Не хватятся.
Вот, бандит! Вот, наглец!
— Ну, молодежь пошла! — восхищается Артур.
— Оторвы! — Крутит головой Генка. — Мы скромнее были.
— Это Пашка их так, молодых, распустил! — Замечает Артур.
— Нет, и вы, рассказывают, такими же были, только защиты у вас такой тогда не было! — парирует Мишка.
— Ладно, Мишка, — соглашаюсь я, понимая, не отлипнет. — Только двадцать минут. Понял?
— Так точно.
Действительно, молодежь на ходу подметки режет!
Уже рассвет, наступает утро.
Мы с Олей стоим у окна.
Ребята уже давно убежали. Кстати, Мишку выгнали только через час, почти на пинках: то ел непрерывно, то играл на баяне — оторвать было невозможно. Когда гнали его, просил дополнительные пять минут на еду, потом, как за соломинку хватался за баян, потом снова за вилку, потом сыпал анекдотами, смешил Олю. Ушёл, таки, молодой наглец. Ничего парень, хороший пацан. Этот выживет, за него можно не беспокоиться. Молодец.
Артур с Генкой вначале решили в ресторан заскочить, отметиться. А потом завалиться в общагу, к девчонкам. Надо ж было и там попрощаться!..
Артур надел мои тёмно-серые брюки, туфли, и кремовую рубашку. Генка моё трико, подвернув штанины снизу. Оля там ещё что-то подшила ему. Надел мою светлую рубашку и Олины кеды, сказав хозяйке: «Отлично, чуваки! Сойдет за первый сорт».
А кто в этом сомневается? Главное, не форма, мы знаем, а содержание. А это… «Кто надо — тот знает. Будь спок!» — выставив ладошку вперед, в полупоклоне подтверждает Генка.
«Всё, ребята, будьте счастливы! — так, Генка с Артуром, уходя, прощаются с нами. — В смысле, до свидания!» «Оля, спасибо вам за всё: за внимание, за стол, за… вы такая красивая! А можно я вас поцелую?..» «И я!» — это уже Артур. «Можно, мальчики. Это вам спасибо. Будьте осторожнее там… Счастья Вам!»
Они еще долго прощались в прихожей, толкаясь и кланяясь, целуя её то в щёки, то галантно её руку, то, вдвоем, обе руки сразу. Отечески обнимая и меня — крепись, мол, старина, — жали руку.
64. Большой нонаккорд… От винта!
А вот и я уже лечу! Уже в самолете. Вместительный «Ил-62», легко оторвавшись от бетонной полосы, метр за метром набирая нужную высоту, круто потянул вверх. Уже давно погасла надпись на табло «Пристегнуть ремни…». Уже стюардессы пустые стаканчики унесли, а я не могу оторвать взгляд от окна самолета. Вглядываюсь невидящим взором в пустоту, еще и еще раз вспоминаю, переживаю минуты прощания…
Самым тяжелым было расставание с Олей. Тут было не до шуток. Ком пыжом стоял в горле, давил, не отпускал.
Ребята ушли, а мы так и не спали всю ночь. Разговаривали. И если б не письмо из дома, от матери — она разошлась с отцом! — я бы, наверное, и не размышлял, здесь бы и остался с Олей. Я не знаю, что это — любовь, привязанность… Что? Но я без Оли уже не могу. Мне даже представить себе трудно, что я не увижу её завтра, послезавтра, и потом ещё… Но сейчас, не просто нужно было лететь домой, а обязательно нужно было лететь. Обязательно! Такая вот реальная необходимость исходила из письма, из ситуации. Нужно было разобраться там, дома, помочь матери. Не понимаю, как же так, они, родители, смогли поступить! Столько лет вместе и на тебе, разошлись. Хотя, если уж откровенно, предпосылок было много, даже больше, чем достаточно. Уж, я-то знаю. И если раньше, когда-то, пацаном, я не мог постоять за себя, за мать, то сейчас… как говорится, извините, утихомирю враз… в смысле помирю. Хотя, где-то глубоко в душе я понимаю, если чашка дала трещину, уже всё, предмет потерян, целым он никогда не будет. Но развод — это трагедия. Большая семейная трагедия. В нашей семье, главным образом, я думаю, это трагедия в жизни мамы. Ей сейчас плохо. Значит, я должен быть рядом с ней, там, это обязательно. На этом же и Оля настаивала:
— Ты должен лететь домой, Пашенька, обязательно лететь. А как же, она же твоя мама, ей сейчас плохо. Обязательно нужно лететь. Обязательно.
— Да знаю я. Знаю, что должен. Я понимаю это… А как ты? Ты будешь ждать, будешь писать?
— Не знаю, Пашенька, не знаю… Нет, наверное. Пойми меня, хороший мой, и не обижайся. Я ведь совсем-совсем старая для тебя… Да-да, не перебивай, пожалуйста, не надо. Это сейчас тебе со мной хорошо… Я знаю! А потом, позже? Я быстро старухой стану…
— Что ты говоришь, какая стар…
— Не спорь, не спорь, Пашенька. — Прикрывая мой рот ладошкой, перебивает Оля. — Мы, женщины, быстро стареем, раньше вас, мужчин, стареем. С этим ничего не поделаешь. Не мы, так природа распорядилась. Я вообще благодарна тебе, благодарна Богу, что он дал мне пусть чуть-чуть, совсем немного в жизни светлой любви… Кусочек счастья, но дал. Дал, понимаешь! Спасибо тебе, солнышко моё. И не мучь себя, не терзайся… Мне было очень хорошо с тобой, как никогда в жизни… и тебе было хорошо, я знаю. Пусть так и останется в нашей памяти. Запомни меня такой, какой видишь сейчас… Хорошо? Видишь, я улыбаюсь, я не плачу, я рада за тебя, за себя… Ну, улыбнись, пожалуйста, улыбнись. Ой, смотри, звезда упала… вон, там. А я успела загадать, успела-успела!.. У тебя всё будет хорошо. Всё-всё в жизни будет хорошо, я знаю.
