Луи Куперус - Тайная сила
– Это… дыра…
– Скажи, пожалуйста, что-нибудь серьезное, столик, – упрашивала фрау Рантцов своим нежным голосом матроны-немки.
– Опас… ность… – стучал стол.
– Где?
– Угро… жает, – продолжал стол, – Лабу… ванги.
– Опасность угрожает Лабуванги?
– Да! – стукнул стол один раз, сердито.
– Какая опасность?
– Вос…стание…
– Восстание? И кто же восстанет?
– Через два… месяца… Сунарио…
Все обратились в слух.
Но стол вдруг, неожиданно, снова опрокинулся Иде на колени.
– Аду! – снова воскликнула молодая женщина.
Больше стол ничего не желал говорить.
– Устал… – отстучал он.
Но никто и не думал снимать с него руки.
– Убирайтесь, – простучал стол.
Доктор, ухмыляясь, положил на стол свою короткую широкую ладонь, как бы усмиряя его.
– Мерзавец! – выругался стол, скрипя и крутясь. – Гад! – продолжал он ругаться.
Потом последовали другие бранные слова в адрес доктора, словно их выкрикивал уличный мальчишка, бесстыдные и бессмысленные ругательства.
– Кто выдумывает эти слова? – спросила Ева с возмущением.
Но их явно никто не выдумывал, ни три дамы, ни ван Хелдерен, человек идеально добропорядочный и сейчас возмущенный наглостью духа.
– Это дух, совершенно точно! – сказала Ида, вся бледная.
– Я выбываю из игры, – сказала Ева нервно и убрала руки со стола. – Какая-то чепуха, ничего не понимаю. Это все забавно… но стол явно не умеет вести себя в приличном обществе.
– Новые возможности в светской жизни Лабуванги! – подтрунил над ней Элдерсма. – Не пикник, не бал, а танцующий стол.
– Надо больше упражняться! – сказала мефрау Дорн де Брёйн.
Ева пожала плечами.
– Совершенно непонятно, – сказала она. – Я уверена, что никто из нас не жульничал. Ван Хелдерена трудно заподозрить в том, что он отстукал такие слова.
– Ну что вы! – воскликнул ван Хелдерен.
– Надо будет повторить сеанс, – сказала Ида. – Смотрите, вон по двору идет хаджи[34]…
Она показала рукой в сад.
– Хаджи? – спросила Ева.
Все посмотрели в сад. Ничего не было видно.
– Ах нет, – сказала Ида. – Мне показалось. Мне привиделся там хаджи… Нет, это лунный свет.
Было уже поздно. Гости попрощались, весело смеясь, удивляясь, но не находя объяснений.
– Надеюсь, дамы не разнервничались слишком сильно!
Но нет, дамы были относительно спокойны. Они были скорее заинтригованы и ничего не понимали.
Было уже два часа, когда гости разошлись по домам. Город беззвучно дремал в бархатной тени садов, лунный свет струился потоком.
V
На следующий день, когда ван Элдерсма уже ушел на службу, Ева, занятая домашними делами и расхаживавшая по дому в саронге и кабае, увидела, что к дому по дорожке идет Франс ван Хелдерен.
– Можно к вам? – крикнул он.
– Конечно! – крикнула в ответ Ева. – Заходи. Но я иду в кладовую.
И она показала ему свою корзинку с ключами.
– Через полчаса я должен быть у резидента, но я пришел рановато… вот и решил заглянуть к вам.
Она улыбнулась.
– Но я вся в делах! – сказала она. – Идем вместе в кладовую.
Он пошел за ней следом, на нем был черный люстриновый пиджак, ведь он шел к резиденту.
– Как Ида? – спросила Ева. – Хорошо ли она спала после вчерашнего спиритического сеанса?
– Неважненько, – ответил Франс ван Хелдерен. – Думаю, лучше ей больше в этом не участвовать. Ночью то и дело просыпалась, бросалась мне на шею и просила прощения, не знаю за что.
– А я вот совсем не нервничала, – сказала Ева. – Хотя так и не поняла, что это было.
Она открыла дверь кладовой, позвала кухарку – кокки, обсудила с ней меню. Кухарка страдала нервным недугом – латта[35], и Ева ради забавы время от времени дразнила ее.
– Ла… ла-илла-лала! – закричала она.
Кухарка вздрогнула и повторила сказанное, потом пришла в себя и принялась просить прощения.
– Буанг, кокки, буанг[36]! – воскликнула Ева.
Кухарка, поддавшись внушению, тотчас бросила поднос с плодами рамбутана и манго на пол, потом опомнилась и с извинениями принялась собирать фрукты с пола, качая головой и щелкая языком.
– Идем отсюда, – сказала Ева Франсу. – А то она разобьет еще и яйца. Идем отсюда, кокки, айо, клувар[37]!
– Айо, клувар! – повторила старая кухарка. – Простите, ньонья[38], хватит, ньонья!
– Идем посидим в задней галерее, – предложила Ева ван Хелдерену.
Он пошел за ней.
– Ты такая веселая, – сказал он.
– А ты нет?
– Нет, мне грустно в последнее время.
– Мне тоже. Я как раз вчера об этом говорила. Это из-за воздуха в Лабуванги. Остается только дальше крутить наш стол.
Они сели в задней галерее. Он вздохнул.
– Что-то случилось? – спросила она.
– Ничего не могу с собой поделать, – сказал он. – Я тебя люблю, не могу без тебя жить.
Она помолчала.
– Ты опять за свое… – сказала она с упреком.
Он не ответил.
– Я же тебе говорила, я не создана для любви. Я холодная. Я люблю моего мужа, моего сына. Давай останемся друзьями, ван Хелдерен.
– Я пытаюсь бороться с собой, но ничего не получается.
– Я нежно отношусь к твоей Иде и ни за что на свете не хотела бы сделать ее несчастной.
– А мне кажется, что я ее никогда не любил.
– Ван Хелдерен…
– Может быть, любил только ее хорошенькое личико. Хоть она и белокожая, но все равно она нонна. Со своими капризами, ребяческими трагедиями. Раньше я этого не понимал. А теперь вижу. Я и до тебя встречал европейских женщин. Но ты стала для меня откровением, благодаря тебе я узнал, что такое женское очарование, грация, художественный вкус… Все, что есть в тебе экзотичного, резонирует с моей экзотичностью.
– Я очень ценю твою дружбу. Пусть между нами все останется как есть.
– Порой я схожу с ума, порой я мечтаю… что мы вместе отправимся в путешествие по Европе, поедем в Италию, в Париж. Порой я вижу нас вместе в закрытой комнате, у огня, ты говоришь об искусстве, я – о современных социальных учениях. А потом я вижу нас в более интимной обстановке.
– Ван Хелдерен…
– Сколько бы ты меня ни предупреждала, мне это не помогает. Я люблю тебя, Ева, Ева…
– По-моему, ни в одной стране люди друг в друга так не влюбляются, как здесь, в тропиках. Это наверняка из-за жары…
– Не убивай меня своим сарказмом. Ни одна женщина не вызывала у меня в душе и теле такого отклика, как ты, Ева…
Она пожала плечами.
– Не сердись, ван Хелдерен, но я не выношу банальности. Будем благоразумны. У меня чудесный муж, у тебя милая женушка. Мы с тобой хорошие друзья и прекрасно понимаем друг друга.
– Ты очень холодная.
– Я не хочу портить счастье нашей дружбы.
– Дружбы!
– Да, дружбы. После моего домашнего счастья я ничто не ценю так высоко, как дружбу. Без друзей я бы не могла жить. Я счастлива со своим мужем и сыном, и после них мне нужнее всего мои друзья.
– Чтобы они тобой восхищались, чтобы тебе было над кем царить, – сказал он сердито.
Ева посмотрела на него.
– Возможно, – холодно сказала она. – Возможно, у меня есть такая потребность. У каждого свои слабости.
– А у меня мои, – сказал он горько.
– Будет тебе, – ответила она более мягко. – Давай останемся добрыми друзьями.
– Я глубоко несчастен, – сказал он глухим голосом. – Мне кажется, будто я все на свете упустил. Я никогда выезжал за пределы Явы и чувствую свою ущербность, оттого что никогда не видел снега и льда. Снег… мне представляется какая-то незнакомая, неведомая чистота. Мне никогда не приблизиться к тому, к чему я стремлюсь. Когда я увижу Европу? Когда я перестану восхищаться «Трубадуром» и попаду на вагнеровский фестиваль в Байройт? Когда я дорасту до тебя, Ева? Я как насекомое без крыльев – вытягиваю свои усики, стараясь нащупать… как пойдет дальше моя жизнь. С Идой, с тремя детьми, в которых я вижу черты их матери… Я еще много лет буду служить контролером, потом, возможно, стану ассистент-резидентом… да так им и останусь. Потом получу отставку или сам уйду, поселюсь в Сукабуми и буду коптить небо, живя на свою маленькую пенсию. Все, к чему я стремлюсь, оказывается пустышкой…
– Но ты же любишь свою работу, ты хороший сотрудник. Элдерсма всегда говорит: кто в Нидерландской Индии не работает и не любит свою работу, тому крышка…
– Ты не создана для любви, а я не создан для работы, для работы, и только. Я могу работать ради какой-то цели, которую отчетливо вижу перед собой, но я не могу работать… просто ради работы и чтобы заполнить жизненную пустоту.
– Твоя цель – это Нидерландская Индия…
Он пожал плечами.
– Красивые слова, – сказал он. – Это, может быть, справедливо для резидента, у которого сама собой прекрасно складывается карьера, который никогда не сидел и не изучал списки служащих Колониальной администрации, прикидывая, кто может заболеть и кто умереть… чтобы освободилось место. Это справедливо для такого человека, как ван Аудейк, искреннего идеалиста, который верит, что его цель – улучшить жизнь в Нидерландской Индии – именно в Индии, не в Голландии, жизнь простых яванцев, которых он защищает от произвола землевладельцев и плантаторов. Я по своему складу более циничен…
