Вишну Кхандекар - Король Яяти
В душной полутьме чулана ничего нельзя было рассмотреть вначале, но постепенно глаза мои привыкли, и я увидел в углу Алаку — на корточках, голова повисла между колея. Я бросился к ней, но она будто не слышала меня. Я в ужасе схватил ее за плечо, повернул лицом к себе — невидящий взгляд, полуоткрытый рот…
— Алака!
— Кто это?..
Алака меня не узнавала.
— Алака! — Я тряс ее за плечи.
— Принц… — нежность прозвучала в ее еле слышном голосе.
С трудом указала она на чашу на полу.
— Чаша любви… я выпила… Мандар…
Алака не могла говорить. Ее губы судорожно кривились, веки наползали на глаза.
— Не забывайте меня… принц… не забывайте…
Алака умирает. Умирает из-за меня. Как помочь ей в последние минуты, чем одарить, прежде чем уйдет…
У врат смерти нищим становится даже король. Я мог только припасть к губам Алаки. Мой первый поцелуй — и этот! Трагическая шутка — жизнь. И смерть.
Алака была мертва. Я бережно опустил наземь бездыханное тело. Бездыханное — с последним дыханием отлетела ее душа. Куда? Где она теперь, душа Алаки?
…Мне сказали, что в приемном зале меня дожидается главный министр. Он попросил извинения — только добрые вести, срочно доставленные ему, побудили его нарушить мой ночной покой.
Я равнодушно кивнул.
— Закончилась война между богами и асурами. Кача добыл секрет сандживани, стал воскрешать павших воинов, и асуры тут же запросили мира. Это чрезвычайно важно, ваше величество, ибо, если бы асуры одержали победу над богами, они двинули бы войска и против нас.
Я опять кивнул, ничего не понимая.
Мертвый Кача одержал победу… Кончилась война. Сандживани — жизнь для тех, кто умер…
Алака, где ты?
Моя Алака, сестра моей души, Алака, открывшая мне щедрость чистой любви, Алака, где ты?
Деваяни
Весна. Душистый, легкий ветерок колышет ветки. А мне так душно в моей спальне. Луна четырнадцатого дня висит, как лотос в полном цвету, а мое сердце сморщилось, как увядшая ночная красавица. Мелодично кличет кукушка, а мне эти звуки — как скрип пересохшего тростника.
Правду ли говорят, будто во сне приходит то, о чем стараешься не думать наяву? Едва ли.
Какой отвратительный сон! И страшный — я вся дрожала, когда проснулась.
Может, я на Качу сердита? А почему «может»? Конечно, сердита. Очень сердита. Я ненавижу Качу. Когда он собрался в дорогу — будто не замечая, что делается со мной, — я ведь могла проклясть его! Могла сказать: та сила, что обрел ты, да не пойдет она тебе впрок!
Так почему во сне…
Сколько прошло с тех пор, как Качи нет, а я все терзаю себя. То плачу втихомолку, то есть не могу.
Сказала отцу:
— Что за беда, если не ты один способен оживлять мертвых! Святость твоя велика, ты укрепишься духом, подвергнешь себя новым испытаниям, суровей прежних, и бог Шива снизойдет к твоим молитвам — благословит тебя другим даром! Только верни мне Качу — бессердечного, коварного, неблагодарного Качу…
Я хочу проучить его, чтобы он на всю жизнь меня запомнил! Хочу отомстить ему! Повернулся и ушел, отверг мою любовь, разбил мне сердце! И еще сказал: ни один брахмин не возьмет тебя в жены…
О, как я помню этот день!
Король Вришапарва объявил:
— Великий Шукра, прославленный своею мудростью наставник, решился на суровое испытание духа и плоти ради нашего благополучия. Но перед тем, как удалиться от тщеты, он взял с нас слово заботиться о Деваяни. Нам известно, как оскорбил Кача чувства Деваяни, и потому мы приказали доставить его к нам из царства богов. Он — раб Деваяни. Пусть она назначит ему кару и будет по слову ее.
Какую кару может назначить влюбленная дурочка тому, кого любит? Хоть бессердечен был Кача со мной, чем я его покараю?
Велю, чтоб навеки остался со мной? Невозможно, Один поцелуй — и я велю освободить его! Но Кача предпочел бы смерть.
Кача сказал мне:
— Деваяни, я был убит. Потом мои останки сожгли, пепел подмешали к вину в кубке твоего отца, и дух мой проник внутрь его тела. Так узнал я заклинание, возвращающее мертвым жизнь, так проник я в великую тайну. Но так сделался я братом тебе. Сестра и брат — вот кто мы друг другу. Едины наша кровь и плоть.
Я потеряла терпение.
— Ты думаешь, Деваяни глупенькая девочка! Большого ума не надо, чтобы уразуметь — единоутробными бывают дети, рожденные из утробы одной матери. Не отца. Не сестра я тебе, и ты мне не брат. Любовь к тебе меня сжигает. Поцелуй меня, единожды только поцелуй, и я велю тебя освободить…
— Какова же будет воля Деваяни? — торопил меня король Вришапарва.
Мой отец проглотил пепел Качи с вином, а я, знавшая, ценой каких испытаний достиг отец силы воскрешения мертвых, я, все знавшая, пала ему в ноги, моля даровать Каче жизнь. Каче, которому теперь я должна произнести приговор… Кача…
И я сказала Вришапарве:
— Хочу, чтоб он был обезглавлен, чтоб голова его была доставлена во дворец и чтоб весь двор увидел, как я умею танцевать!
…В зал вошел начальник стражи с золотым подносом, на котором лежала окровавленная голова Качи. Я приняла поднос, я опустила его на ковер, вокруг подноса я танцевала танец любви. Мое сердце, изведавшее любовь, мне говорило, что любовь может раскрыться, как цветок под солнцем, может взметнуться огненным языком, может мерцать звездой издалека или ударить смертоносной молнией. Пугливой ланью может быть любовь, но и холодной коброй тоже! Я танцевала то, что знало мое сердце.
Долго ли длился мой танец? Я видела только голову Качи, и кровь на ней казалась мне благословенным алым кумкумом брачной ночи. Не помнила я больше, что Кача мертв, поэтому легко поцеловала безжизненные губы:
— Любимый, ты не целовал меня, но наши губы слились, исполнено мое желание…
Я люблю Качу. Люблю? И способна на такую жестокость? Неужели любовь — это неутолимая страсть к обладанию?
Кача говорил, что в обители он принял обет безбрачия. Жизнь духа должна быть свободна от пылания плоти. Кача подносил мне лесные цветы, но с неизменной почтительностью клал их передо мной — никогда не соглашался вколоть их в мои волосы. Но я видела, я же все видела — даже мимолетное мое касание было небесным блаженством для него, глаза Качи вспыхивали… И потому Кача опускал глаза и избегал приближаться ко мне.
А вдруг все это чудилось глупому влюбленному сердцу? Люблю Качу? Но я же всей душой ненавижу его! Любовь и ненависть. Огонь и вода.
Женское сердце слепо и глупо, но глупость не мешает изобретательности, какая была бы не под силу уму. Кача ни разу не справился обо мне. Сердце Качи не мешало его замыслам. Ему требовалось добыть секрет сандживани, и если моя любовь могла ему помочь — тем лучше! Кача передал богам раскрытую им тайну и был восславлен — за отвагу и за чистоту души! Еще бы, благодаря Каче воинство богов теперь рвется к победе над нами! Пожелай того Кача, прекраснейшая из небесных дев будет отдана ему… Зачем же Каче вспоминать о Деваяни? Все мужчины на один лад, неблагодарны, бессердечны и коварны. Как в притче про птицелова: женщина сплетает сеть из любви, из нежности, из верности, но птица вырывается и улетает вместе с обрывками сети… Женщине остается лишь обливаться слезами…
Но я иной породы. Я не из тех, кто станет жить в слезах. Я родилась красавицей, а отец научил меня наукам, он огранил мой ум.
Я дочь святого Шукры, учителя людей. Отец подверг свой дух и тело суровейшим испытаниям, чтобы обрести способность воскрешать мертвых. Когда же оказалось, что в эту тайну проник другой, отец вновь удалился от тщеты, взял еще более суровые обеты, и я знаю, он сумеет достичь новых высот духа. Мой отец возвышен над людьми. Я его дочь. Я забуду Качу.
Каче нет места в моих мыслях. Ведь он проклял меня на прощание, что же мне сомневаться в его чувствах? Ни один брахмин не возьмет меня в жены, подумаешь, беда! Творец наделил меня редчайшей красотой — неужели ради того, чтобы брахмин убрал ее цветочками? Принцесса Шармишта довольно миловидна, но умирает от зависти к моей красоте. Только и думает, что бы ей такое надеть, как бы затмить Деваяни. Завтра праздник весны, принцесса со своими придворными выедет к лесному озеру омываться весенней водой. Ради отца и я поеду с ними. Поеду в новом карминном сари, которое привез мне Кача из царства богов. Я еще ни разу не надевала этот наряд, берегла для торжественного случая. Шармишта даже не подозревает о карминном сари, и когда увидит Деваяни в нем…
Да, но это же подарок Качи! Он привез его, когда приехал к моему отцу. И влюбился в меня! Я знаю, знаю, знаю, Кача любил меня тогда! И я полюбила его с первого взгляда… Почему я не носила карминное сари на глазах у Качи, а вздумала надеть его теперь?.. Нет, надеть сари — значит опять начать думать о Каче. Вспоминать, как он карабкался по горам за цветами, которые я люблю, как он смотрел на меня, когда я танцевала — следил глазами за каждым движением, будто змея, завороженная музыкой, — как на рассвете тихонько напевал в саду под моими окнами. Сколько нежности вкладывал он в слова, увы, так редко им произносимые:
