Франк Геллер - Тысяча вторая ночь
Я перевел это и кстати попросил англичанина не считаться с настроением Башира. Он обещал мне это и продолжал следующим образом:
- Но не следовало переоценивать значения встречи, которую готовили нам неаполитанские сыщики. В этом мы вскоре должны были убедиться. Несколько дней спустя я вышел погулять по городу, а друзья мои за покупками. Я остановился поглядеть, как к стене приклеивают чей-то прекрасный портрет; я заметил это сразу, и можешь мне поверить, старый язычник, что это был мой собственный портрет! Рядом приклеили изображение моих друзей. Остановившись, я посмотрел на себя. Сомнений не было: это я! Это значило, что в Неаполь доставлены наши приметы и что полиция нас разыскивает. Откинув голову, я любовался собой, как ватиканским ангелом Рафаэля (Господи, этому заскорузлому невежде я говорю о Рафаэле!). Кругом кучка неаполитанцев разделяла мое восхищение. Вдруг я почувствовал на груди моей что-то незнакомое и теплое - и немедленно узнал по описаниям неаполитанца! Бумажник мой набит был кредитками в тысячу лир. При задержании карабинерами итальянского маркиза мы позаимствовали изрядное количество лир, и большая часть этих денег была при мне. Друзья считали меня способным отстоять деньги в случае чего. Я стоял неподвижно, словно ничего не замечаю, но когда карманный вор завладел моим бумажником, я схватил его под локоть железной хваткой, полицейской хваткой. Я хотел кликнуть настоящего полицейского, но не кликнул. Мне помешали. Мне помешал карманщик. Он улыбнулся мне кротко, как упомянутый ангел Рафаэля. Он приложил палец к зубам и, не говоря ни слова, указал на стену: я вновь увидел себя. Вторично я проникся к себе восхищением и прочел свою биографию, сопровождаемую призывом ко всем честным гражданам содействовать моей поимке. Я не позвал полицию. Я отпустил руку карманщика и промолчал. Неаполитанский вор сунул в карман мой бумажник и обаятельно мне улыбнулся, и все его друзья, стоявшие вокруг, наблюдая, чтоб все шло по-хорошему, тоже обаятельно улыбнулись. То была сцена изысканной, старинной итальянской вежливости.
Вторично Башир поднял веер:
- Ты действительно переводишь то, что он говорит?
- Клянусь, что так.
- Ты спроси его, какое мне дело до всех этих глупостей и какое у них отношение к тому, что оп сюда забрался? Я перемолвился с англичанином:
- Он говорит, что история твоя и имеет ни малейшего отношения к тому, как ты сюда попал, Ты не мог бы сочинить на эту тему рассказ, такой же длинный, как у Амины?
- Легче мне съесть свою собственную голову, чем это сделать. Понятия не имею, как я сюда попал!
Я содрогнулся.
- Он говорит, - сказал я Баширу, - что все это необходимо, чтобы ты понял, для чего он сюда явился: иначе это останется неясным.
В знак согласия Башир нетерпеливо взмахнул веером:
- Хорошо, пусть говорит дальше.
Покосившись на вооруженных людей, англичанин продолжал:
- То, что со мной случилось, еще не все. Точь-в -точь то же самое произошло и с моими друзьями. В кармане у них вдруг начинала шарить чья-то рука, и, когда они пытались сопротивляться, их окружало кольцо неаполитанцев, вежливо, но твердо обращая их внимание на три фотографии, приклеенные к стене. Мы ускользнули от неаполитанских сыщиков для того, чтоб попасть в лапы несравненно более могущественной корпорации, а именно воров, составляющих большую часть населения симпатичного города Неаполя. Всюду за нами неотступно следовали друзья с прекрасной техникой пальцев. Они обобрали нас до нитки, отняли все, что мы считали своим, и теперь выслеживали нас, интересуясь, что мы предпримем. Таковы все итальянцы, любопытные и коварные, как дети. Никто из нас не знал, что предпринять. По всем вероятиям, мы бы подохли с голоду, если б нас не выручило провидение. Нас арестовали. Мы попались на глаза начальнику тайной полиции, и он опознал нас по нашим прекрасным портретам.
Он хлопнул меня по плечу, показал свой мандат и объявил, что мы арестованы. Если мы последуем за ним добровольно, он не будет звать на помощь. Мы пошли добровольно. Сопротивляться ведь было бесполезно.
Итак, мы были арестованы. Но обращались с нами неплохо, это я могу засвидетельствовать. Наоборот, к нам относились исключительно бережно. Начальник сыскной полиции ввел нас в свой личный кабинет и приказал оттуда выйти дежурным. Он прочел нам касавшийся нас рапорт. В этом рапорте упоминалось, что у маркиза в Риме мы перехватили триста тысяч лир, и это было правильно. Начальник неаполитанской сыскной полиции посмотрел на нас и сказал:
"Отчего бы нам не устроить ima combinazione?"
Мы не ответили, потому что сразу не поняли.
"Вы присвоили триста тысяч лир маркиза ди Браччиано. Если я отошлю вас в Рим, он получит свои деньги, а вам будет худо. При чем здесь останусь я? Что получу я в этом случае? (Он заглянул в рапорт.) Жалкие две тысячи лир за вашу поимку - и это все! В этом я не заинтересован. Что мне за радость упрятать вас в тюрьму? Ровно никакой!"
Он дружески протянул нам руку:
"Почему бы нам не пойти на ima combinazione? Вы отдаете мне четыре пятых, скажем, вашей... гм... наличности. Я отпускаю вас на все четыре стороны; сегодня же вечером вы уезжаете из Неаполя, и все в порядке. Согласны? Разве я плохо придумал?"
Наконец, мы его поняли (он был гуманней тебя, старый богоотступник, умерщвляющий мирных туристов за то, что они заблудились в темноте и попали в дамскую спальню). Но, увы, una combinazione была для нас недоступна, как горячо мы ее ни желали!
"Синьор, - сказал один из нас, - мы бы охотно пошли на сделку с вами, даже очень охотно, но, к сожалению, мы уже напоролись на деловых людей с несравненно менее гуманными методами, чем ваши. Неаполитанские карманщики опознали нас на улице и отобрали у нас все - до последнего сольдо! Фотографии наши расклеены на всех углах, и мы не могли протестовать!"
Жалко, что ты не слышал начальника неаполитанской сыскной полиции, старый богоотступник; это было действительно потрясающе! Неаполь поставляет миру лучших теноров, но он затмил их всех, вместе взятых, - и с какой легкостью! Какой голос! Он был слышен до самого Рима. Только обшарив нас от головы до пят, - что за рука! - в десять раз мягче и легче, чем у карманщиков,- только тогда он нам поверил. Он увял и рухнул в кресло, обводя нас черным как ночь взглядом.
"Ага! - сказал он.- Теперь мне придется вас арестовать! Ничего не поделаешь - придется!"
"Очень жаль, синьор", - сказал я.
"Мне придется вас арестовать и отправить в Рим!"
"Чрезвычайно жалко", - сказал я.
"А все деньги, все триста тысяч, заграбастали эти мерзавцы карманщики", - сказал он.
"Это действительно печально, но что поделаешь?"
В эту минуту одного из нас осенила идея. В решительную минуту его всегда озаряет идея, это его специальность.
"Синьор, - сказал он начальнику неаполитанских сыщиков, - вы еще не раздумали пойти на una combinazione?"
Начальник сыскной полиции посмотрел на него возмущенно.
"С человеком без денег? - сказал он.- Нет, синьор, клянусь честью, это мне не подходит!"
"О, я не предлагаю вам ничего противоестественного, - сказал мой друг.- Мы без денег. Наши деньги у неаполитанских карманщиков. Но почему? Потому, что мы не смели протестовать. А почему мы не протестовали? Потому, что боялись неаполитанской полиции. Вы начинаете понимать, синьор?"
Начальник сыскного бюро Неаполя глядел тусклым, непонимающим взглядом.
"Мы боялись неаполитанской полиции и позволили себя ограбить,- сказал мой друг.- Но мы больше не боимся полиции. Теперь мы видим, что она - наш лучший друг, наш единственный друг в этом городе. Так вот, заручившись дружбой полиции, я обязуюсь в три дня вернуть все, что у нас отобрали воры. Когда мне это удастся, мы обделаем una combinazione, если вы еще не раздумали. Свободное проживание в Неаполе и благожелательный нейтралитет полиции - вот все мои условия.
Начальник неаполитанских сыщиков с просиявшим взглядом поднялся и...
5
До этого места довел свой рассказ англичанин, как вдруг Башир в ярости вскочил с дивана.
- Довольно! - закричал он.- Я не ребенок, чтоб морочить меня такими россказнями! Ни с какой стороны они не решают волнующую меня загадку.
Я хотел его успокоить, но он угрожающе поднял веер.
- Довольно, - сказал он, - все вы приговорены к смерти, и каждому я назначу особый род казни. Что до него, - он указал на англичанина, - он неоднократно высказывал желание съесть собственную голову, если не ответит на мой вопрос. Желание его будет исполнено, но не сразу. Смерть любит ждать, ей некуда торопиться. Пусть в ожидании проголодается, чтоб с аппетитом съесть вожделенный ужин.
Башир рассмеялся. Кроме него, не смеялся никто. Вооруженные слуги подхватили и увели Амину, меня и англичанина, который сильно сопротивлялся.
На дворе таяла тысяча первая ночь.
VI
Три попытки марабу
1
Утренняя молитва перекатывалась по Тозеру. В маленьких мечетях, на дорожках и тропах оазиса, на рубеже пустыни, повсюду, лежали белые фигуры, лицом к городу пророка; они то приподымали голову, то прикасались лбом к земле, чтоб, совершив троекратное величание Аллаха, с чистой совестью перейти к повседневным делам.
