Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
– Успокойтесь. Вас уже наверняка заметили. Но вам, по крайней мере, нечего стыдиться.
Едва он успел произнести эти слова, как из-за поворота дороги показался мистер Шипшенкс и подъехал к ним. В отличие от Молли, мистер Престон заметил понимающий взгляд, озаривший румяную физиономию старого джентльмена, – заметил, но не придал этому особого значения. Сделав шаг вперед, он заговорил с мистером Шипшенксом, который остановился прямо перед ними.
– Мисс Гибсон! Ваш покорный слуга! Для такой юной леди, как вы, день выдался чересчур ненастным и прохладным, особенно если стоять так долго на одном месте. А, Престон? – И он с многозначительной ухмылкой ткнул последнего хлыстом.
– Да, – согласился мистер Престон. – Боюсь, что был неосмотрителен, задержав мисс Гибсон.
А Молли не знала, что говорить или делать, и посему она лишь молча склонила голову в знак прощания, развернулась и побрела домой. На сердце у нее было тяжело, поскольку она полагала, что ее постигла неудача. Девушка еще не знала, что победила, потому что мистер Престон пока не желал признаваться в этом даже самому себе. Она не успела еще отойти достаточно далеко и потому расслышала, как мистер Шипшенкс сказал:
– Прошу прощения, что помешал вашему приватному разговору, Престон.
Смысл этих слов не дошел до ее сознания; она думала только о том, что отправлялась на эту встречу, будучи полной надежд и уверенности в своих силах, а возвращалась к Синтии удрученная и переполненная горечью поражения.
Синтия высматривала ее появление и, сбежав вниз, увлекла Молли в столовую.
– Ну, Молли? Ах! Я вижу, что ты не принесла их. Что ж, я и не ожидала невозможного. – Она присела, словно в этом положении ей было легче перенести разочарование, а Молли, словно провинившаяся школьница, застыла перед нею.
– Мне очень жаль. Я сделала все, что могла, но в самом конце нам помешали – мимо на лошади ехал мистер Шипшенкс.
– Старый проныра! Как ты думаешь, ты сумела бы убедить его отдать письма, если бы у тебя было больше времени?
– Не знаю. Но мистер Шипшенкс появился очень не вовремя. Мне не понравилось, что он застал меня за разговором с мистером Престоном.
– О! Полагаю, он не станет придавать этому особого значения. Что сказал мистер Престон?
– Похоже, он думает, что ты по-настоящему обручилась с ним и что твои письма это доказывают. Думаю, что по-своему он любит тебя.
– По-своему, это уж точно! – с презрением бросила Синтия.
– Чем больше я думаю об этом, тем сильнее убеждаюсь, что будет лучше, если с ним поговорит папа. Я сказала ему, что расскажу обо всем леди Гарриет и что лорд Камнор заставит его отдать письма. Но это будет очень неловко.
– Очень! – мрачно подтвердила Синтия. – Но он должен был догадаться, что твои слова – лишь пустая угроза.
– Но я могу сделать это очень легко, если хочешь. Я действительно имела в виду то, что сказала. Однако мне кажется, что папа справится с этим делом куда лучше, причем сумеет избежать ненужной огласки.
– Вот что я тебе скажу, Молли. Ты сама знаешь, что связана обещанием, и потому не сможешь ничего рассказать мистеру Гибсону, не нарушив его, помни об этом. А я уеду из Холлингфорда и никогда не вернусь, если твой отец узнает об этом деле. Да! – Синтия вскочила на ноги и, не в силах унять нервное возбуждение, принялась складывать шаль Молли.
– Ох, Синтия… Роджер! – только и смогла пролепетать Молли.
– Да, знаю! Можешь не напоминать мне о нем. Но я не смогу жить под одной крышей с тем, кто все время будет мысленно перебирать то, что слышал против меня… те вещи – недостатки, быть может, – которые звучат гораздо хуже, чем они есть на самом деле. Поначалу, только приехав сюда, я была очень счастлива: вы все полюбили меня и восхищались мною, вы думали обо мне хорошо. А теперь… Уже сейчас я вижу, что твое отношение ко мне переменилось, Молли. У тебя же на лице все написано, и я вот уже два дня читаю твои мысли, как открытую книгу. Ты думаешь: «Синтия обманула меня, все это время она поддерживала отношения… и дважды наполовину обручилась с разными мужчинами». Мысли об этом занимали тебя куда больше жалости ко мне, той девушке, которой пришлось самой устраивать свою судьбу, не имея друзей и не полагаясь на помощь и защиту близких.
Молли молчала. В том, что говорила Синтия, была доля истины, но тем не менее в ее словах присутствовала и ложь. На протяжении этих последних сорока восьми часов Молли не переставала любить Синтию и от всей души сопереживала ей, причем положение, в котором оказалась подруга, угнетало ее куда сильнее, чем саму Синтию. Кроме того, она понимала (эта мысль пришла к ней вслед за предыдущей), что разговор с мистером Престоном, в котором она пыталась сделать все, что могла, причинил ей немало боли и страданий. У нее больше не осталось сил. Крупные слезы навернулись ей на глаза и медленно потекли по щекам.
– Ох! Какое же я грубое и бессердечное создание! – воскликнула Синтия, поцелуями стирая слезы с лица Молли. – Я все понимаю, я знаю, что это правда и я ее заслужила, но мне не в чем упрекнуть тебя. Я не должна была говорить этого.
– Ты не упрекала меня! – возразила Молли, пытаясь улыбнуться. – Я действительно думала кое о чем из того, о чем ты сказала, но при этом я и вправду люблю тебя, Синтия. Очень крепко люблю… И на твоем месте я поступила бы точно так же.
– Нет, не поступила бы. Потому что ты никогда бы не оказалась на моем месте. Да и слеплена ты совсем из другого теста.
Глава 45. Сердечные тайны
Весь остаток дня Молли пребывала в подавленном расположении духа и чувствовала себя неважно. Ощущение, что ей есть что скрывать, оказалось очень непривычным, и это обстоятельство было настолько беспрецедентным, что не давало ей вздохнуть свободно.
Это был кошмар, прогнать который она не могла. Ей очень хотелось все забыть, но любая мелочь, казалось, напоминала ей о нем. На следующее утро они получили с почтой несколько писем; одно было от Роджера, но предназначалось Синтии. Пока подруга читала его, Молли взирала на нее с тоскливой грустью. Ей казалось, что Синтия не должна испытывать от этих посланий никакого удовлетворения, пока не расскажет ему о своем отношении к мистеру Престону. Тем не менее Синтия порозовела, а на щеках у нее появились ямочки, как бывало всегда, когда в ее адрес звучали слова похвалы, восхищения или любви. Но размышления Молли и чтение письма Синтией прервало торжествующее восклицание, сорвавшееся с уст миссис Гибсон, когда она подтолкнула только что полученное ею письмо своему супругу со словами:
– Вот! Должна признаться, что ожидала чего-то подобного! – После этого, обернувшись к дочери, миссис Гибсон пояснила: – Это письмо от дяди Киркпатрика, родная моя. Очень милое и любезное, кстати. Он приглашает тебя погостить у них и помочь им развлечь Хелен. Бедная Хелен! Боюсь, что ей очень сильно нездоровится. Но мы не сможем принять ее здесь, у себя, не причинив серьезных неудобств дорогому папочке в его смотровом кабинете. И хотя я могла бы отказаться от своей гардеробной, он… Словом, в своем письме я упомянула, что ты очень опечалена, сильнее всех нас, поскольку вы так дружны с Хелен. Ну, ты меня понимаешь… И что я не сомневаюсь в твоих чувствах к дорогой кузине и в желании помочь ей… И теперь они приглашают тебя приехать к ним как можно скорее, потому что Хелен уже с нетерпением ждет тебя.
Глаза Синтии засверкали.
– Я бы с радостью поехала, – сказала она, но тут же добавила с запоздалым раскаянием: – Но мне не хочется оставлять тебя одну, Молли.
– Ты сможешь быть готова сегодня вечером, чтобы уехать на дилижансе «Бэнг-ап»[119]? – осведомился мистер Гибсон. – Как это ни странно, но спустя двадцать лет тихой и спокойной практики в Холлингфорде сегодня меня впервые пригласили для консультации в Лондон, которая должна состояться завтра. Боюсь, что леди Камнор стало хуже, моя дорогая.
– Что вы говорите! Бедная дорогая леди! Какой кошмар! Как хорошо, что я уже позавтракала, иначе не смогла бы съесть ни крошки.
– Я всего лишь сказал, что ей стало хуже. Учитывая ее недуг, это «хуже» может быть лишь очередной стадией перед тем, как ей станет лучше. Не ищите в моих словах иного смысла, кроме буквального.
– Благодарю вас. Дорогой папочка всегда так добр и умеет приободрить. Твои платья, Синтия?
– С ними все в порядке, спасибо, мама. К четырем пополудни я буду вполне готова. Молли, ты не поднимешься со мной, чтобы помочь мне собраться?
Как только они поднялись наверх, Синтия сообщила:
– Я хотела поговорить с тобой, дорогая. Какое это счастье – уехать отсюда, где мне досаждает этот человек! Но я испугалась, что ты подумаешь, будто я с радостью бросаю тебя. Поверь мне, все не так.
Пожалуй, она немного перестаралась в своем стремлении убедить Молли, как ей не хочется расставаться с подругой, но Молли ничего не заметила и ограничилась тем, что сказала:
