Эрве Гибер - Призрачный снимок
ПОРНОСНИМОК
Я купил порнографический журнал, надеясь по-настоящему влюбиться в картинку (это возбуждает меня даже с романтической точки зрения). Я увидел лицо, тело, член этого человека в одном из каталогов и купил демонстрировавший их журнал «Динамо-машина № 5», в котором изображения этого тела, и только его, повторялись от страницы к странице, этот человек все время был обнажен и смотрел в камеру, на нескольких снимках он был возбужден и на каких-то облизывал, изогнувшись, свой болт. Парень в этом журнале тот же самый, чья фотография была напечатана в каталоге (тут было указано, что его зовут Джонни Харден), но я внезапно его разлюбил, я заплатил за этот журнал сто франков, и он едва возбуждает меня до такой степени, чтобы я мог хотя бы раз подрочить на него сверху: тем не менее, мне все в этом парне нравится, мне нравится его мордашка (его упрямая мордашка, как сказал бы Жене, которого я сейчас читаю), его еще не вполне развившееся тело, которое, судя по всему, выбрили и припудрили, его довольно тяжелый член с крайней плотью, даже та одежда, которую выбрали для фотографий, расстегнутая куртка, показывающая его торс, повязка на волосах, тельняшка, поднятая над сосками или натянутая вниз так, что через нее просвечивает член, но в один момент они перестают вызывать во мне какие-либо ощущения, так как, прежде всего, размноженные снимки дают мне более реальное о нем представление, и я уже не могу представить ничего, что можно с ним делать, кроме как сомкнуть губы вокруг его члена или положить руки на его плечи, провести ими по торсу, опустив к ягодицам, от этой идеи я не могу избавиться, и, говоря литературным языком, она-то и питает мою иллюзию. Тогда я пытаюсь различить на его теле какие-то признаки, которые делают его более реальным, к примеру, плохо замаскированная маленькая бородавка на одном из пальцев ноги или даже то, что он уже начал лысеть, а это заметно на снимке, на котором он выходит из воды, и его волосы откинуты назад: это совершенно неподвижный, незыблемый образ прошедшего времени, образ мертвый, неудовлетворяющий и быстро становящийся безразличным.
СНОВА О ПОРНО
Как правило, эротические и порнографические снимки различают следующим образом: на эротических снимках обнаженность спокойна, расслаблена и академична (что можно увидеть в художественном ателье или музее скульптуры), хотя порой улавливаешь в ней скрытый намек на порнографию. Порнографические снимки изображают обнаженность активную, распутную, чрезмерную, это резкость, твердость, накал. Эротические снимки — черно-белые. Порнографические — цветные (точно так же говорят о ребенке, когда от свежего воздуха у него розовеют щечки: увеличение напора крови в члене вызывает эрекцию) с преобладанием розовых оттенков и изображением намокших волос на теле. Эротические снимки — чистые и возвышенные, порнографические снимки — грязные и пошлые. Эротические снимки могут продаваться очень дорого, они печатаются на дорогой бумаге, их можно показывать, вешать на стены, их не стоит стыдиться. Порнографические снимки отпечатаны на глянцевой бумаге, дающей лишние отсветы, их скрывают, используют, потом выкидывают, их критикуют, марают. Эротическая модель должна быть красива, для нее предусмотрено особое освещение. Порнографическая модель может быть несовершенной, обрюзгшей, это всего лишь деталь плотской механики, фигура программы, упражнения, образец из каталога. Это обесцененное тело (и продающееся за бесценок: тело на рынке стоит всегда дешевле, чем тело в борделе).
Но граница между эротикой и порнографией более смутная, и связана она напрямую с коммерцией: порнографию можно вполне выдать за эротику, наоборот бывает редко, так как это просто невыгодно. Порнографии касается то, что не имеет никакого отношения к искусству (также как и к изяществу). Множество снимков с обнаженными телами продаются из-за самих этих тел, а не из-за каких-либо достоинств снимков. Но продают их под предлогом и защитой искусства. Эротические снимки вставляют в раму, порнографические снимки сперва засовывают в целлофан, как мясо на рынке.
Тело, изображенное на эротическом снимке — это тело, которым можно управлять, его можно взять за руку и привести к порнографии, к чистейшей порнографии. И можно пофантазировать: вот чем я бы хотел заняться с таким телом, вот что я хотел бы потрогать, вот чему я хотел бы его подвергнуть, чему я хотел бы, чтобы оно подвергло меня. Это тело открытое, незащищенное, доступное, тело, очерченное очень мягко. Тело с порнографического снимка — это тело, которое держат взаперти, в плену, гиперреалистическое, самоуверенное и пресыщенное.
Мне не удается удовлетворить себя с помощью тела, изображенного порнографическим образом: оно вызывает у меня болезненные оргазмы, ускоренные оргазмы, оно испытывает оргазмы вместо меня. Тело, изображенное образом эротическим, совсем другое: оно может со мной разделить то, что я хочу, я могу менять содержание того, что оно сообщает мне, я даю ему сказать не то, что предусмотрено его собственным текстом, я сам озвучиваю его, и оно при этом не устает, оно сходит с бумаги, чтобы заполнить собой мои мысли, часть пути мы проходим вместе, оно делает все, что ему говорят. Тело, изображенное порнографическим образом, делает лишь то, что хочет оно само, и то, что хотел, чтобы оно делало, может быть, обалдевший, полностью впавший в животное состояние режиссер. Поэтому я мучаюсь, вновь отыскивая свои мечты в порнографических журналах: таким образом мои мечты воплощаются в уже готовых, представленных и навязанных мне моделях, и, вероятно, так происходит все с самого начала. Я лишь воссоздаю их, я не миную косности удовольствия.
КРАСНЫЙ СКОТЧ
В Париже могут вывешивать только большие афиши, перечеркнутые жирным значком «X», остальное запрещено вовсе, в Брюсселе же, наоборот, порнографические фотографии выставляют в витринах кинотеатров на виду у всех, в том числе у детей. Однако половые органы и изображения всех связанных с ними манипуляций заклеивают клейкой лентой красного цвета, устанавливающей очень точные (вплоть до миллиметра) пределы, но, тем не менее, вызывающей определенные мысли. Скотч, судя по всему, наклеивает кассирша или администратор кинотеатра, можно представить их поспешное безразличие, их раздраженность и в то же самое время педантичность: он или она каждый раз должны кое-где спохватываться, отчего на фотографии возникают, часто в виде прямоугольников, разные слои, словно бы обозначающие градации возможных разливов, будто бы зоны особых потоков или накалов, необузданных и испепеляющих течений на морских или вулканических картах… Это отмечаешь с особым влечением: цензурированная фотография эротичнее фотографии обнаженного тела, порнографическая фотография становится фотографией эротической.
КОЛЛЕКЦИЯ
П. не обрамляет фотографии своей коллекции в рамки, не вешает их на стену. Она не такая уж непристойная, но по-прежнему остается спрятанной. Вероятно, П. боится пресытиться, устать от каких-либо снимков. Иногда он тайком, с трепетом показывает их и сразу же убирает. Ему бы не понравилось, если бы его домработница вдруг их увидела, и, следуя примеру героя рассказа По Похищенное письмо», он думает, что предмет, который хочется скрыть, сделав его невидимым, лучше всего будто выставить напоказ, оставив на виду у всех, нежели загадочным образом его спрятать, как бы приглашая любопытных отыскать тайник… Поэтому фотографии П. небрежно убраны в пластиковые пакеты из «Призюника»[15], которые валяются на полу возле плинтуса по периметру всей квартиры. Иногда П. достает из конверта какой-нибудь снимок и всего на несколько минут, только ради самого себя, крепит его к стене особыми металлическими зажимами, которые не портят бумагу. П. нравится проводить рукой, будто это некий пантограф, по уменьшенным изображениям человеческого тела, однако было бы глупо сводить эту страсть лишь к критическим придирчивым жестам…
Коллекция П. по сути состоит из двух разных частей: первая — это собрание купленных снимков (он может потратить до полутора тысяч франков лишь потому, что ему понравилось чье-то лицо), но все изображенные лица — безымянные, анонимные, они словно призраки, от которых он не ждет ничего, кроме прекрасного мимолетного возбуждения; объекты второй части коллекции — его собственная добыча, прежде всего — это живые, реальные люди, которые, словно в обратном порядке, лишь после завоевания легли изображением на бумагу, пропитавшись кислотой ванночек.
Подобно Уиджи, П. чаще всего пользуется машиной. Он отправляется в ней на долгую облаву с бесконечными поворотами руля, с нанесением меток и слежкой, начинающейся, как только чья-либо походка, роскошные пряди волос или синий свитер привлекут его злокозненный взгляд. Субъекта настигают не сразу: П. следует за ним до места, где тот живет, и начинает следить за распорядком дня и контактами жертвы. Он ведет особый учет. Потом все силы направляются на то, чтобы привести объект на неизменное место встречи, где тот займет точное положение своих предшественников и преемников, будет застигнут врасплох продуманной и, судя по всему, идиотской картиной: странный речной трамвайчик, на который его пригласили отобедать. Фотограф речного трамвайчика, служащий слепым соучастником, делает все время одним и тем же образом снимок коллекционера и его модели. Коллекционер покупает фотографию перед тем, как сойти с трапа, и снимок присоединяется к собранию, что лежит в пакете, вместе с учетной карточкой, указанием возраста и инициалами[16].
