Оноре де'Бальзак - Сочинения
– Ей Богу, мой друг Рошефильд, – сказал Максим, видя, что его предупреждение не остановило Клода Виньона, – на твоем месте я отдал бы жене ее состояние. По крайней мере, не стали бы думать, что она атакует Калиста из-за его средств.
– Максим нрав, – сказала Шонц, посмотрев на вспыхнувшего Рошефильда, – я приобрела вам несколько тысяч франков и лучше трудно было бы употребить их. Я сделала бы счастливыми мужа и жену. Вот было бы хорошо!..
– Я никогда не думал об этом, – отвечал маркиз, – но прежде чем быть мужем, надо быть джентльменом.
– Позволь мне сказать тебе, когда наступит время для твоего великодушия, – проговорил Максим.
. – Артур, – сказала Аврелия, – Максим прав.
– Видишь ли, мой милый, наши добрые дела, как акции Кутюра, – говорила она, смотря в зеркало, чтобы видеть, кто входил, – надо уметь поместить их вовремя.
Кутюр вошел с Фино. Через несколько минут все гости собрались в чудном, голубом с золотом салоне отеля Шонц, так называли свою гостиницу артисты с тех пор, как Рошефильд купил его для Нинон И.
Заметив входящего Ла Пальферина, Максим встал ему на встречу, отвел к окну и вручил двадцать банковых билетов.
– Пожалуйста, мой друг, не береги их, – сказал он с невыразимой прелестью, свойственной ветреникам.
– Только вы способны так увеличивать ценность того, что даете… – отвечал Ла Пальферин.
– Ты решил?
– Конечно, раз я беру, – отвечал с высокомерной иронией молодой граф.
– И так, Натан через два дня представит тебя маркизе Рошефильд, – шепнул он ему на ухо.
Услыхав это имя, Ла Пальферин привскочил.
– Говори ей, что ты без ума от нее, а чтобы не выдать себя, напейся до смерти вина и ликера. Я попрошу Аврелию посадить тебя рядом с Патаном. Мы будем встречаться каждый вечер, в час ночи, на бульваре около церкви св. Магдалины. Ты будешь отдавать мне отчет в твоем успехе, а я буду давать тебе инструкции.
– Все будет исполнено, наставник, – сказал кланяясь граф.
– Зачем ты пригласила этого чудака, он одет, как первый лакей в трактире? – спросил Максим Аврелию на ухо, показывая на Ронсере.
– Разве ты никогда не видал «наследника» Ронсере из Алансона?
– Сударь, – обратился Максим к Фабиену, – вы должны знать моего товарища д’Эгриньона.
– Мы давно раззнакомились с Викторьеном, – отвечал Фабиен, – но в юности были очень хороши.
Обед этот принадлежал к числу тех, которые можно иметь только в Париже, у подобных мотовок, способных поразить изысканностью своего стола людей с самым утонченным вкусом. На одном из подобных ужинов у одной куртизанки, богатой и красивой, как Аврелия Шонц, Паганини объявил, что даже у царей он не видел такого стола, ни у одного принца не пил такого вина, никогда не слышал таких остроумных разговоров, никогда не видел столько блеска и изящества.
Около десяти часов Максим и Аврелия Шонц первые вышли из залы, оставив гостей, которые без стеснения рассказывали разные анекдоты, хвалились своими достоинствами, и липкими губами прикасались к краям рюмок, не будучи в состоянии осушить их.
– Ты не ошиблась, моя милая, – говорил Максим, – я приехал ради твоих прекрасных глаз и по очень важному делу; ты должна оставить Артура, но я позабочусь, чтобы он дал тебе двести тысяч франков.
– К чему я оставлю этого бедного человека?
– Чтобы выйти замуж за этого дурня, нарочно для того приехавшего из Алансона. Он уже был судьей, а я сделаю его председателем вместо отца Блонде, которому уже восемьдесят два года, а если ты сумеешь направить свой корабль, он сделается депутатом. Вы будете «особы», и ты превзойдешь графиню Брюель…
– Никогда! – сказала Аврелия, – она графиня.
– Есть ли у него какие-нибудь данные, чтобы сделаться графом?
– Ах! – воскликнула Аврелия, – у него есть герб! – И она отыскала письмо в великолепной корзинке, повешенной в углу камина, и подала Максиму; – что это значит? вот гребни.
– Серебряное поле с тремя красными гребнями, три кисти пурпурного винограда с зелеными стеблями и листьями, каска конюшего и девиз «Служить». Герб неважный, они были произведены в дворянство при Людовике XY. Дед их, наверно, был торговцем, а линия матери разбогатела от винной торговли и уже облагороженный Ронсере, наверно, был регистратором. Если ты сумеешь отделаться от Артура, Ронсере получит, по крайней мере, титул барона за это я тебе ручаюсь, моя милая козочка. На пять или на шесть лет тебе надо будет закабалить себя в провинции, если ты хочешь превратить г-жу Шонц в председательницу… Этот шут бросал на тебя такие взгляды, что в намерениях его не может быть сомнения, он у тебя в руках…
– Нет, – отвечала Аврелия, – когда дело зашло о предложении мне руки, про него можно было указать, как про водочный вопрос на бирже: вполне спокойно.
– Я его уговорю, если он навеселе теперь; посмотри, в каком они там состоянии…
– Не стоит идти туда: я слышу отсюда залпы Биксиу, хотя никто его не слушает. Я знаю моего Артура; он считает долгом быть любезным с Биксиу, и хотя бы с закрытыми глазами, но все же будет смотреть на него.
– Да, скажи, пожалуйста, для кого это я должна так стараться? – вдруг неожиданно спросила Аврелия.
– Для маркизы Рошефильд, – отрезал Максим. – Невозможно примирить ее с Артуром, пока он у тебя в руках. Ей же надо встать во главе дома и пользоваться доходом в 400 т. фр.
– И она мне предлагает только двести тысяч? Нет, если дело идет о ней, то я хочу триста тысяч франков. Я так заботилась об ее мальчике и муже, я во всем заступила ее место, а она еще жадничает со мной! У меня будет миллион, мой милый, и если ты обещает мне место председателя в Алансоне, то я покажу себя, когда сделаюсь госпожой Ронсере.
– Хорошо, – отвечал Максим.
– Могу себе представить, как надоест мне этот маленький городок! – воскликнула философски Аврелия. – Я так много слышала об этой провинции от д’Эгриньона и Виль-Нобля, что как будто сама уже жила там.
– А если я тебе поручусь и за поддержку дворянства!..
– Ах, Максим! Ты мне многого наговоришь! Но голубь не хочет лететь…
– А он безобразен; со щетиной вместо усов, с багровым цветом лица, он имеет вид вепря, несмотря на свои глаза хищной птицы. Это будет лучший председатель в мире. Не беспокойся, через десять минут он пропоет тебе арию Изабеллы из четвертого акта «Роберта-Дьявола»: «Я у ног твоих!..» Но ты берешься возвратить Артура Беатрисе…
– Трудно, но при старании возможно…
Половина одиннадцатого гости вошли в гостиную пить кофе. При тех обстоятельствах, в каких находились теперь Аврелия, Кутюр и Ронсере, разговор, который Максим вел с Кутюром в углу комнаты, вполголоса, но так, чтобы Ронсере мог все слышать, произвел огромный эффект на честолюбивого нормандца.
– Дорогой мой, если вы хотите быть благоразумным, вы не откажетесь получить в каком-нибудь отдаленном департаменте должность главного сборщика податей, а это может устроить вам маркиза Рошефильд. С миллионом Аврелии вам легко будет внести залог и, женясь на ней, вы, конечно, выдвинетесь, сделаетесь депутатом, если сумеете хорошо повести свои дела, и в награду за мою услугу дадите мне ваш голос в Палате.
– Сочту за честь быть одним из ваших солдат.
– Ах, дорогой, вы чуть было не упустили ее. Представьте, она влюбилась в этого нормандца из Алансона, просит сделать его бароном, председателем суда в том городе, где она будет жить, и кавалером ордена Почетного легиона. Но дурачок не мог оценить Аврелии, и вы обязаны вашим счастьем его глупости. Не давайте ей времени на размышление, я же буду ковать железо, пока горячо.
И Максим оставил счастливого Кутюра, говоря Ла Пальферину: – Хочешь ехать со мною, сын мой?
В одиннадцать часов Аврелия осталась с Кутюром, Фабиеном и Рошефильдом. Артур дремал в кресле, Кутюр и Фабиен старались безуспешно выпроводить друг друга. Шонц покончила эту борьбу, обратившись к Кутюру: «До завтра, мой друг!», что он объяснил в свою пользу.
– Вы заметили, – сказал тихо Фабиен Аврелии, – что я задумался, когда вы косвенно сделали мне предложение, не примите это за колебание с моей стороны; но вы не знаете моей матери: она никогда не согласится на этот брак…
– Вы уже в таком возрасте, когда не требуется разрешения родителей, – заносчиво отвечала Аврелия, – а если вы трусите матери, то вы мне не нужны.
– Жозефина, – нежно проговорил «наследник», смело обнимая мадам Шонц за талию, – я думал, вы любите меня!
– И что же?
– Может быть, возможно смягчить мою мать и добиться ее согласия.
– Каким образом?
– Если вы согласитесь употребить ваше влияние…
– Чтобы сделать тебя бароном, кавалером ордена Почетного Легиона, председателем суда? не так ли?.. Слушай же, я в своей жизни обделала столько дел, что могу быть и добродетельной. Я могу быть хорошей, честной женой и могу поднять моего мужа очень высоко, но я хочу также, чтобы он меня любил, чтобы его взгляды, мысли, и даже намерения принадлежали мне… Согласен ты на это?.. Не связывай себя неосторожно; дело идет о твоей жизни, мой милый.
