Данте Алигьери - Божественная комедия. Рай

1. Того, чье безрассудство к детям строже[290]
Отцов творит, кто у Климены слову
Насмешки жаждал объясненья, – тоже

4. Я представлял для пламени святого,
Что из креста сияющих объятий
На встречу мне подвигнуться готово.

7. Мадонна молвила: Здесь будет кстати
Излить все то, что так тебя тревожит,
Будь лишь на воске чище след печати.

10. Хоть твой рассказ нам знанье не умножит,
Яви ту жажду, коей ты невольник,
Да утолить ее другой возможет. —

13. – Мой стебель дорогой и сердобольник!
Ты, зрящий так, как зрим мы невозможность,
Чтоб два прямых вместились в треугольник,

16. Земных судеб случайность всю и ложность,[291]
Все созерцая в светлом том зерцале,
Где вечность в миг сбирает непреложность![292]

19. Когда еще с Виргилием вначале
Я обходил мир мертвых или гору,
Где грех искуплен, духи провещали

22. Мне то, что ждет меня в грядущем скоро.
Хоть твердостью окреп я крепче башен,
Противящихся грозных бурь напору,

25. Но все ж пусть будет голод мой угашен,
И станет мне судьба моя известна:
Удар стрелы известной меней страшен! —

28. Огню, со мной мелодией прелестной
Речь ведшему, по воле Беатриче,
Так откровенно молвил я и честно.

31. И не иносказанием иль притчей,
Как до явленья Агнца в человечьей
Природе Бог вещать имел обычай, —

34. Нет! Прямо и в латинской ясной речи
Сказал, светясь улыбкой чрезвычайной
Мой прародитель в мире и предтеча:

37. Что на земле вам кажется случайно,[293]
Все в вечном предусмотрено прозренье;
Оно в себе все отражает тайны.

40. Хотя свободна тварь притом неменей,
Как наблюдаемый на водной глади
Свободен челн в избрании движений.

43. Как звук органа в ухе, все, что сзади
Грядущих лет таят судьбины недра,
В моем все отразилось вещем взгляде.

46. Как изгнан Ипполит изменой Федры,[294]
Из родины так будешь ты сурово
Извергнут, клеветой облитый щедро.

49. Того хотят, затем и строят ковы,
Того добиться тем безбожным надо,[295]
Кто каждый день Христа продать готовы.

52. Изгнанью клевета прибавит яду;
Но правду Божья месть объявит мукой
Гонителям и карой без пощады.

55. Со всем, что мило, ждет тебя разлука,
И будет эта боль тебе знакома
От первых стрел карающего лука.

58. Ты будешь к хлебу привыкать чужому,
Узнаешь то, как горек он и солон,
Как лестница крута к чужому дому.

61. Чтоб жребий был изгнанический полон, —
Сброд обществом тебе быть предназначен;
И будет горше всех тебе тяжел он!

64 Им всякий след пристойности утрачен;
Но их – не твой лоб оттого краснее
Печатью срама будет всеж означен!

67. И явится их глупость тем яснее,
И все твои усилия направит,
Чтоб сам ты стал всей партией своею.

70. Гостеприимством пред тобой прославит
Себя Ломбардца щедрого десница,
Что лестнице своей орла доставит.

73. Так благосклонен он к тебе явится,
Что до тебя его благодеянье
Дойдет скорей, тем просьба народится.

76. И ты узнай – планеты сей сиянье[296]
Его рожденье ярко освещает,
Свой отпечаток дав ему заране.

79. Еще покуда мир его не знает,
Так как с его рождения девятый
Свой круг движенье солнца совершает.

82. С дня, как обманет Генриха проклятый[297]
Гасконец, – впредь уж эту добродетель
Ни труд не в силах устрашать ни траты.

85. Отыщется ему подобный в свете ль
По щедрости, – покажет само дело,
А доблести – его же враг свидетель.

88. В изгнании ему доверься смело!
Взводя и низлагая правосудно,
Изменит многих смертных он уделы.[298]

91. Знай будущее – но лишь ты!» И чудный
О будущем рассказ он вел поряду,
Во что и очевидцам верить трудно,

94. Прибавив: Сын мой! Вот что ведать надо,
Да, путь свой пред тобою обознача,[299]
Тебе не строит будущность засады.

97. Но не завидуй ты врагов удаче,
Зане поверь, тебя еще живого
«Достигнет весть о горе их и плаче» —

100. На том прервал блаженный светоч слово,
Явив безмолвьем, что покончил с тканью,
Которой подал я ему основу.

103. И я, как обратившийся в незнанье
К тому, кто доброхотный и совестный,
Разумно помогает в обстоянье:

106. Отец! сказал, мне видно и заметно,
Как время даст коню несчастья шпоры,
Что бьет тем резче тех, кто безответны.

109. Но осторожность я возьму в опору,[300]
Да, изгнан с родины, стихом беспечно
Других приютов не лишусь в ту пору;

112. Зане в краю, печальном бесконечно,
И на горе, отколь был уготован
Восход мой в небо, и в стране, ей вечной

115. Не раз был мне то там то здесь дарован
Извет, приятный далеко не всюду
Для тех, чей вкус лишь сладким избалован.

118. А коль я правде робким другом буду,
Меж тех, кому наш век уж станет старым
Боюся я за то приять остуду[301]

121. Так я сказал, и светлость новым жаром,
Как зеркало пред солнца ясным взором,
Нате слова зарделася недаром

124. И молвила в ответ мне: Те, которым[302]
Свой тяжек срам или чужого срама
След, – у язвятся те твоим укором.

127. Но все что видишь, расскажи все прямо;
Тем, у кого свербит, оставь чесаться
И без утайки все являй упрямо.

130. Пускай на пробу горькими явятся
Твои слова, – но смысл их сладок станет,
Когда в уме они переварятся.

133. Пусть песнь твоя подобно буре грянет,
На потрясение во всем высоком,
Да вновь оно тем жизненней воспрянет!

136. Знай, что перед твоим открыты оком
В пути чрез Ад и Гору в эти сферы
Лишь души славные – не ненароком.

139. Затем, что ум внимание и веру
Достачно и долго не дарует
Из темного источника примеру.

142. Лишь то, что славно, то людей волнует!

1. Блаженный дух уж радовался речи
Своей один, и я остался, меря
Блаженством Рая бедствия предтечи;[303]

4. Но мне открывшая блаженства двери
Сказала: «Прочь тоску! Приидет вскоре
Вознаградящий щедро все потери!»

7. И столько я нашел любви во взоре,
Что так меня небесной лаской манит,
Что не сказать в обычном разговоре!

10. Не только слов на это не достанет,
Но память, столь высоко возлетая,
Над тем, что выше смысла, не воспрянет.

13. Одно могу сказать лишь про себя я,
Что все забыл я, что душа желала,
Владычицы красоты созерцая,

16. Пока блаженство вышнее сначала,
Что без посредства зреть в ней стало мочи,
Меня, в ней отражаясь, освещало.

19. Она ж рекла, блестнув улыбкой в очи:
Рай не во мне одной лишь безусловно;
Внимай и слушай все, – весь мир сей прочий. —

22. Как на земле улыбкою любовной
Страсть, сердце зажигающая, ярко
Всю душу на лицо выводит словно, —

25. Так предка дух, горя в сияньи жарко,
Своих речей хотел умножить цену
Ценой еще слов нескольких подарка:

28. Святого древа пятое колено,[304] —
Берущего свои с вершины соки
И плод дарующего неизменно, —

31. Тех душ святых являет сонм высокий,
Дела которых в мире славой грозной
Произвели поэзии потоки.

34. Гляди ж теперь: они на перекрёстной
Черте креста, при их упоминаньи,
Себя объявят вспышкой молньеносной.[305] —

37. И се! мгновенною вспышкою сиянья
При имени Навин, воспламенился.
Я свет воспринял разом и прозванье.

43. И Маккавей, как шар вертясь явился
И, радости веревкою тянуть,
Как кубарь, под кнутом ее, кружился.

46. Вильгельм и Ревуард сверкнул еще там,
И Роберта Гискара призрак грозный;
Готфрид, что для Сиона был оплотом.[306]

49. Потом, как бы соскучив реять розно,
Блаженный дух исчезнул в блеске славы,
Слиясь с хвалебной песней виртуозной.

52. И, к Беатриче обратясь направо,
Я вновь мой долг прочесть в глазах старался
И в жестах моей дамы величавой.

55. И вот, такой восторг в ней отражался,
Как ни в каком ином небес созданьи
Мне до сих пор ни разу не являлся.

58. И как, коль наше доброе влиянье
На что-либо другое нам известно,
В нас доблести мы чуем возрастанье, —

61. Я зрел, – при перемене той чудесной
Полет мой вправо ширился и влево,
И ярче мне сверкал простор небесный.

64. И как волнение стыда иль гнева
На белизне ланитной полотняной
Багрец рождает у невинной девы, —

67. Точь в точь и я, увидев свет багряный[307]
На фоне ослепительно сребристом,
Познал, что в новыя взнесен я страны.

70. Огни планеты Зевса, в строе чистом,
На нашем языке изобразиться
Приветствием старалися лучистым.

73. Как с берега поднявшиеся птицы
На ветлы новые несутся дале
То кольцами, то длинной вереницей,

76. Так с пением вокруг меня порхали,
Горя, святым огнем, блаженных с гаи
И D да I да L изображали,

79. В такт песни опускаясь и взлетая
И умолкая с буквой – шрифтом равным
Влекли за словом слово вплоть до края.

82. О Каллиопа! ты, что пеньем славным
Чаруешь нас, даруя песней сладкой
Бессмертие самим царям державным!

85. Даруй мне мощь дать в слове отпечатки
Тому, что зрел я, лад сих слов прекрасных
И прелесть сообщая риеме краткой.

88. Счел пятью семь я гласных и согласных;
Их сочетанье в память мне запало
В пять слов латинских, разуменьем ясных

91. Diligite justitiam сначала;
Сказуемое ж первое затем
Qui judicatis terrain дополняло.[308]

94. А после все слилось в единый М;
Сей буквою заканчивая фразу,
Весь хор духов недвижен стал и нем.[309]

97. И чудо новое явилось глазу:
На крышу М посыпались струею
Огни еще, к ней прилипая сразу.

100. Как головню колотят головнею,[310]
Чтоб так, как искры, сыпались червонцы,
Кто научен в том глупостью людскою, —

103. Так, сверху М как крыша или донце
Нависши, пополам себя согнуло
Духов собрание, блестя как солнце.

106. Когда ж умолкло рокотанье гула,
На месте стало все – и, пламенея,
Подобие орла из М блеснуло.[311]

109. Художник неба, сам себе довлея,
Творит и образцов не знает силе,
Рождая в гнездах формы вместе с нею.[312]

112. Еще огни, что, мнилося, почили,
Вкруг подлетели слева, как и справа,
Украсивши орла венцом из лилий.

115. Так видел я звезды, что семя права
Внедряет в нас и дух наш к правде манить,
Великую на небе честь и славу.

118. О, пусть ее ведущий гений взглянет[313]
На этот чад удушливый и черный,
Что на земле ее лучи туманит!

121. Пусть вострепещет перед ним позорный
Земной блюститель правды, кем сквернится
Храм, созданный, ей в честь, столь чудотворно!

124. О светлый сонм, не уставай молиться
За бедных, кто, влача покров телесный,
Должны дурным примером уклониться!

127. Оружьем прежде мучили; бесчестно
Теперь нам хлеба не дают святого,
Который даровал нам Царь небесный!

130. Ты, пишущий, чтобы стереть все снова!
Для попранного вами винограда
Петр с Павлом пали, – но их живо слово!

133. Ты ж думаешь: Когда мне только надо
Того, кто жизнь провел один в пустыне
И умер пляски мерзостной наградой, —

136. То что мне до Петра и Павла ныне?