Эдвин Арнольд - Свет Азии
– Никогда не возвращусь я более сюда!
И три раза пытался онъ выйти, но три раза возвращался назадъ – такъ пленительна была ея красота, такъ велика его любовь!
Затемъ онъ закрылъ лице одеждой, отвернулся и приподнялъ занавесь. Тамъ тихо, крепко спалъ, подобно водянымъ лилиямъ, прелестный цветникъ его молодыхъ красавицъ; около двери два только-что расцветшие лотоса – Гунга и Гаутами, дальше, также погруженныя въ сонъ, остальныя сестры ихъ.
– Приятно мне глядеть на васъ, прелестныя подруги, – сказалъ онъ, – и грустно васъ покинуть, но, если я не покину васъ, что ожидаетъ всехъ насъ!? Безрадостная старость, безполезная смерть! Какъ вы лежите теперь спящими, такъ вы будете лежать мертвыми! А когда розу постигаетъ смерть, куда девается ея благоуханье, ея краса? Когда лампада гаснетъ, куда улетаетъ пламя? Ночь! Сомкни крепко ихъ опущенный вежди, замкни ихъ уста, чтобы ни слезы, ни слова преданности не остановили меня! Чемъ счастливее делали они мою жизнь, темъ более горько, что и оне, и я, и все мы живемъ, подобно деревьямъ: переживаемъ сперва весну, потомъ дожди, морозы, зимнюю стужу, а тамъ листопадъ, и кто знаетъ? – новую весну или, можетъ быть, ударъ топора подъ самый корень. Я этого не хочу, я, который велъ здесь жизнь божества, – я этого не хочу, хотя все дни мои проходили въ божественныхъ радостяхъ въ то самое время, когда другие люди стонали во мраке. И потому, прощайте, друзья! Благое дело – отдать жизнь свою, я и отдаю ее, отдаю и иду искать спасения и неведомаго света!
Затемъ, тихо минуя спящихь, Сиддартха вышелъ подъ открытое небо: глаза ночи – бдящия звезды, любовно смотрели на него; а дыханье – легкокрылый ветеръ, цаловалъ развивающийся край его одежды; садовые цветы, закрывшиеся после заката солнца, открывали свои бархатистыя Сердца и посылали ему благоухания изъ розовыхъ и пунцовыхъ курильницъ; по всей земле отъ Гималайевъ до Индийскаго моря пробежала дрожь, какъ будто душа земли затрепетала отъ неведомой надежды.
Священныя книги, разсказывающия намъ историю господа, говорятъ, что хвалебная песнь прозвучала въ воздухе отъ одного сонма светозарныхъ до другого, и они собрались на западъ и на востокъ, озаряя светомъ ночь, слетелись на северъ и югъ, исполняя землю радостью.
Четыре грозные мужа земли сошлись къ воротамъ дворца съ своими лучезарными легионами невидимыхъ духовъ въ сапфировыхъ, золотыхъ, серебряныхъ и жемчужныхъ одеждахъ и смотрели, скрестивъ руки, на индийскаго царевича, стоявшаго съ поднятыми къ звездамъ и полными слезъ глазами, съ сомкнутыми устами, запечатленными выражениемъ непоколебимой любви.
Затемъ онъ прошелъ далее среди мрака и воскликнулъ:
– Чанна, вставай! Выводи Кантаку!
– Что угодно тебе, государь? – спросилъ возничий, медленно приподнимаясь съ своего места около воротъ.
– Неужели ты желаешь ехать ночью, когда все дороги покрыты тьмой?!
– Говори тихо, – сказалъ Сиддартха, – и приведи моего коня! Насталъ часъ, когда я долженъ покинуть эту золотую темницу, – долженъ идти отыскивать истину; я буду искать ее на благо всемъ людямъ и не успокоюсь, пока не найду!
– Увы! славный царевичъ, – отвечалъ возничий, – неужели же неправду говорили мудрые и святые мужи, читавшие по звездамъ и приказавшие намъ ждать того времени, когда великий сынъ царя Суддходаны приметъ власть надъ многими царствами и станетъ царемъ царей? Неужели ты удалишься отсюда и выпустишь изъ своихъ рукъ все это великолепие и роскошь и вместо него возьмешь чашу нищаго? Неужели ты пойдешь одинокимъ странникомъ и покинешь свое райское жилище?
Царевичъ отвечалъ:
– Не ради венца царскаго пришелъ я на землю; царство, котораго я добиваюсь, выше всехъ другихъ царствъ! Все блага мира преходящи, все изменчивы, все приводятъ къ смерти!.. Выводи мне Кантаку!
– Высокочтимый, – говорилъ еще возничий, – подумай о горе владыки нашего – твоего отца! Подумай о горе техъ, чье счастье – все въ тебе! Какъ можешь ты спасти ихъ, когда прежде всего ты погубишь ихъ?!
Сиддартха отвечалъ:
– Другъ, та любовь ложна, которая держится за любимое существо ради утехъ любви; я люблю ихъ больше, чемъ свое счастье, даже больше, чемъ ихъ счастье, и потому я ухожу, чтобы спасти ихъ и спасти всякую плоть, если высочайшая любовь не безсильна! Иди, приведи Кантаку!
Тогда сказалъ Чанна:
– Государь, я повинуюсь!
И грустно прошелъ онъ въ конюшню, взялъ съ вешалки серебряныя удила и цепь повода, узду и подпругу, крепко привязалъ ремни, застегнулъ пряжки и вывелъ Кантаку. Онъ привязалъ его къ кольцу, вычистилъ и вычесалъ его такъ, что белая шерсть блестела, какъ шелковая; потомъ онъ положилъ на него сложенный вчетверо войлокъ и сверху него прикрепилъ подседельникъ и красивое седло; крепко подтянулъ украшенную драгоценными камнями подпругу, пристегнулъ шлею и недоуздокъ и привесилъ золотыя стремена; затемъ поверхъ всего онъ набросилъ золотую сеть съ шелковой бахромою, отделанною жемчугомъ, и вывелъ красивую лошадь къ воротамъ дворца, где стоялъ царевичъ.
Увидя своего господина, конь радостно заржалъ и замоталъ головою, раздувая свои красныя ноздри.
Въ писании сказано: «наверное, все услышали бы ржанье Кантаки и громкий топотъ его сталъныхъ копытъ, если бы боги не прикрыли своими крылами уши спящихъ и не превратили ихъ на это время въ глухихъ».
Сиддартха ласково нагнулъ гордую голову коня, погладилъ его по блестящей шее и сказалъ:
– Стой смирно, белый Кантака! Стой смирно и будь готовь къ самому далекому путешествию, какое когда-либо делалъ всадникъ. Въ эту ночь я выезжаю на поиски истины и самъ не знаю, куда приведутъ меня эти поиски: знаю только одно, что они не окончатся, пока я не достигну цели. И потому въ эту ночь, мой добрый конь, будь смелъ и ретивъ! Не останавливайся ни передъ чемъ, хотя бы тысяча мечей преграждала тебе дорогу! Пусть ни рвы, ни стены не задерживаютъ насъ! Смотри, когда я коснусь твоего бедра и закричу: «впередъ, Кантака!» лети быстрее урагана! Будь, какъ огонь, какъ воздухъ, мой конь! Сослужи службу твоему господину; раздели съ нимъ величие подвига, долженствующаго спасти миръ; я еду не ради однихъ только людей, но и ради всехъ безсловесныхъ, испытывающихъ съ нами одни и те же страдания и не имеющихъ надежды, но нуждающихся въ ней. Неси же меня бодро, доблестно!
Онъ легко вскочилъ на седло, коснулся густой гривы, и Кантака пустился въ путь, высекая подковами искры изъ камней и побрякивая удилами; никто не слышалъ однако же этихъ звуковъ, такъ какъ боги-хранители, собравшись на дороге, густо устилали ее красными цветами мохры, а невидимыя руки прикрывали бряцающия удила и цепи. Въ писании сказано, что, когда они подъехали къ мостовой около внутреннихъ воротъ, воздушные якши подложили волшебныя одежды подъ ноги коня, такъ что онъ ступалъ тихо, беззвучно.
Когда же они приблизились къ воротамъ съ тройными затворами, которые съ трудомъ отпирали и открывали пятьсотъ человекъ, – о чудо! – двери открылись безшумно, хотя обыкновенно днемъ громовой скрипъ ихъ громадныхъ петель и тяжеловесныхъ затворовъ слышался за два косса вокругъ. Средния и наружныя ворота точно такъ же безшумно открыли свои огромные затворы при приближении Сиддартхи и его коня; подъ ихъ сенью лежала неподвижно, какъ убитая, вся избранная охрана; копья и мечи выпали изъ рукъ воиновъ, щиты отстегнулись у всехъ – у начальниковъ и у подчиненных; случилось такъ потому, что передъ самымъ отъездомъ царевича подулъ ветеръ более снотворный, чемъ тотъ, который обыкновенно пролетаетъ надъ соннымъ маковымъ полемъ, и этотъ ветеръ усыпилъ все чувства стражи. Такимъ образомъ царевичъ свободно выехалъ изъ дворца.
Когда утренняя звезда стояла на полкопья отъ восточнаго края неба и дыхание утра пролетало надъ землей, покрывая рябью воды Анома, пограничной реки, тогда натянулъ онъ повода и сошелъ на землю, поцеловалъ белаго Кантаку между ушами и ласково сказалъ Чанне:
– То, что ты сделалъ, принесетъ благо тебе и всемъ созданиямъ. Верь, что я всегда воздам тебе любовью за любовь! Уведи домой моего коня и возьми эту жемчужину съ моего шлема, возьми мою царскую одежду, мне более не нужную, мой мечъ, мой поясъ, украшенный драгоценными камнями, и мои длинные, только что отрезанные мною, волосы. Отдай все это царю и скажи, что Сиддартха проситъ не вспоминать его до техъ поръ, пока онъ не вернется, облеченный величиемъ, превосходящимъ величие царей, умудренный уединенными изысканиями, борьбою за светъ; если я одержу победу, вся земля будетъ принадлежать мне, – мне, по преизбытку моей заслуги, мне – въ силу любви! Такъ и скажи ему! Человекъ можетъ возлагать надежды свои только на человека, и никто еще не искалъ того, что ищу я, – я, отрекшийся отъ мира, чтобы спасти миръ!
Книга пятая
Вокругъ Раджагрихи возвышались пять красивыхъ горъ, охраняя утопающую въ зелени столицу царя Бимбисары: Байбхара, покрытая зеленой травой и пальмами; Бипулла, у подножия которой струятся теплыя воды Сарсути; тенистая Тапованъ съ прудами, отражающими черныя скалы, изъ дикихъ вершинъ которыхъ просачивается лучшее горное масло; на юго-востоке царство коршуновъ-Сайлагири; на востоке Ратнагири-гора драгоценныхъ камней.
