Лао Шэ - Под пурпурными стягами
К тому времени, когда я увидел свет, споры о реформах как будто поутихли, так как нескольким реформаторам отрубили голову. Оба приятеля сразу успокоились, а их встречи в "Величии неба" обрели постоянство. Однако всякий раз, когда раздавался крик уличного торговца - продавца редьки или арахиса ("Орехи - половиночки, даю больше обычного!" -орал торговец), им становилось как-то не по себе. Столько лет находиться на службе и проявить подобное малодушие! Такую невыдержанность!
Зять Дофу в критические дни реформации, запершись у себя дома, принялся штудировать учебник грамоты "Шестисложные изречения". Его уважение к моему двоюродному брату Фухаю в ту пору сильно возросло.
- Очень дальновидный парень этот Фухай! - сказал он однажды жене. Мне кажется, нам тоже надо что-то придумать!
- Как-нибудь перебьемся! Безвыходных положений не бывает! - Сестра произносила эту примечательную фразу всякий раз, когда сталкивалась с трудностями.
- Боюсь, что на сей раз нам не перебиться!
- Если у тебя что-то на уме, выкладывай! Ну, Дофу! - Сестре казалось, что имя мужа звучит очень красиво, а в устах жены - даже современно.
- Какой я Дофу? Я просто доуфу - бобовый сыр! - Он невесело усмехнулся. - Подумай, кого только нет сейчас среди нашего брата, знаменных: гончары, столяры, повара, наклейщики картин...
- А сам ты кем собираешься стать? - Сестра усмехнулась, а про себя подумала: "Чем бы ты ни занимался, я мешать тебе не стану. За кого вышла, того и бери какой он есть!"
- Идти в ученики мне, пожалуй, уже поздновато. Да и кому я нужен, переросток?.. Вот что я думаю: пожалуй, я стану продавать голубей. Самое подходящее для меня занятие! Голубиное дело - что любимый цветок: он нужен лишь тому, кто его любит! Так и голуби. Кто их любит, тот готов выложить хоть десять лянов серебра... Конечно, дело не слишком прибыльное, но все же один лян в месяц, может, и набежит, а этого нам хватит с тобой на несколько недель!
- Хорошо бы, если так!.. - В голосе сестры слышалась неуверенность.
Птиц для продажи Дофу отбирал не меньше двух дней, но наконец выбрал пару сизарей. Продавать голубей ему было жалко, а что делать? Если императорский двор проведет реформы, значит, и ему, Дофу, надо вовремя предпринять какие-то решительные шаги! Едва он появился на птичьем рынке, со всех сторон послышались крики знакомых:
- Господин Дофу! Господин Дофу!
Один сунул ему две голубиные свистульки, другой - пару черноголовых крапчатых фениксов, у которых, как потом оказалось, хохолки были приклеены канцелярским клеем. Рассказывать о своем промахе он дома не рискнул, но его решение продавать голубей незаметно пропало.
Волна реформ пронеслась и спала. Коса у Дофу из толстой и пышной превратилась в тонкий и плотный жгут, как у арсенальских солдат. Сурово сдвинув брови и грозно тараща глаза, он расхаживал по улицам, показывая своим видом, что с реформаторами расправился именно он, своими собственными руками. Его уважение к Фухаю сейчас заметно поубавилось. Он теперь считал, что молодой человек хочет кататься на двух лодках сразу. Если ему дают жалованье, он служит солдатом, если не дают - занимается работой по лаку. Нет, порядочный знаменный так поступать не должен! К тому же эта его связь с бандитами из секты Белого Лотоса! Дофу грызли сомнения...
Но как говорится, пора нам вернуться к основному повествованию. Дядина жена - дацзюма - после визита к тете зашла навестить матушку и спросила, как идут наши дела. Мать ей ответила. На глаза у старухи навернулись слезы, которые она отерла ладонью, после чего повернулась ко мне.
- Какой симпатичный! - В голосе старой женщины слышалось восхищение. - Какой носик, а какой глазастенький!.. А ушки - вон какие мясистые!
- Что вы, почтенная, какой же он симпатичный? Точно такой же, как и я в младенческом возрасте! - рассмеялся Фухай. - Он ведь только-только родился. Разве сейчас что-нибудь разглядишь?! А уж вы... - Не став далее продолжать, он громко рассмеялся.
- Фухай! - раздался голос матушки.
- Ну ладно-ладно! - забеспокоился юноша, догадываясь, что хотела сказать мать. - Не волнуйтесь и во всем положитесь на меня! Помню, что завтра, в третий день от рождения, надо сделать ему омовение, для чего пригласить теток и бабок! Вторая сестренка будет разливать чай, набивать трубки, а я с нашим Шестым братцем (честно говоря, до сего времени я так и не знаю, кого он имел в виду) займусь делами по кухне. Значит так: по две чарки жидкого винца, миску жареных бобов, потом баранина с овощами и лапша в горячем бульоне. Главное, чтобы все, как говорится, было с пылу с жару, а вкус - дело второе! Так или нет? А?
Мать кивнула.
- А кто захочет переброситься в картишки, пусть себе на здоровье играет: четыре чоха кон... Все сделаю, тетушка, успокойтесь. И представлю вам полный отчет. Все будет в порядке. Вот увидите! - Фухай повернулся к своей матери: - У меня в городе есть дела, матушка. Я зайду за вами попозже, когда сядет солнце!
Старуха сказала, что никуда от роженицы она сегодня не уйдет. Ей, мол, положено оставаться здесь.
- Это вы зря, матушка! - Фухай засмеялся. - Кто же выдержит ваш кашель? Он ведь у вас, как говорится, продолжается весь спектакль без перерыва.
Слова Фухая попали в самую точку. Он будто знал, о чем сейчас думала моя мать, которой очень хотелось уснуть, а кашель старухи мешал.
Фухай ушел.
- Вот чертенок! Вот чертенок! - ворчала старуха.
Однако благодаря талантам "чертенка" церемония моего омовения прошла не только успешно, но и весьма экономно, причем все правила приема родни были соблюдены почти полностью.
4
Моей старшей сестре очень хотелось присутствовать при омовении своего братца и побыть возле матери. В глазах родственников она стала уже "молодой госпожой", а следовательно, уважение к ней должно возрасти. Нет, для семьи она не отрезанный ломоть. Она весьма порядочная дочь, которая со временем - если родит своих детей - станет настоящей госпожой и заменит в доме свекровь, когда ту положат в гроб. Сестра всегда с удовольствием навещала отчий дом, потому что, придя сюда, даже на полдня, обретала душевное спокойствие. Она часто думала, что, конечно, ей сейчас не слишком сладко, но в ее жизни непременно наступит просветление, как это бывает у небожителей, и она, подобно нашей тете, с удобством устроившись на кане, станет раскуривать трубку, набитую душистым табаком. Сейчас она курить пока не решалась, но жевать бетель уже научилась, а ведь от бетеля до табака совсем недалеко...
Встревоженная думами, она плохо спала в эту ночь и поднялась ни свет ни заря. Толком не разглядев, где мигают три звезды, она побежала на улицу за жареным хворостом и лепешками Для свекрови. В те годы харчевни, где продавался жидкий рисовый настой, открывались рано - часа в три ночи. В этих же лавках жарили мучной хворост и пекли лепешки, которые, по слухам, заказывали себе на завтрак даже знатные вельможи, отправлявшиеся на утреннюю аудиенцию к императору. Ходил ли на прием во дворец отец свекрови (как вы помните, видный чиновник), я с уверенностью сказать не могу, но то, что его чадо имело привычку есть по утрам лепешки и жареный хворост, - это я знаю точно. Свекровь же вставала, едва забрезжит рассвет. Умывшись и причесавшись, она принималась за еду. После завтрака, почувствовав некоторую усталость, она ложилась снова подремать. Мне казалось, что эту привычку старуха воспитала в себе специально для того, чтобы мучить мою сестру.
Северо-западный ветер не сказать чтобы очень сильный, но какой-то колючий. Кончик носа и мочки ушей у сестры сразу покраснели.
- Ух какой холодюга! - В ее голосе слышалась радость, хотя на сердце по-прежнему было неспокойно.
Да, пекинский мороз особенный, он радует души людей. Сестра ускорила шаг, и ей скоро стало жарко. Но вдруг она вздрогнула, словно внезапно проглотила льдышку, - это давал о себе знать мороз. И все же приятно! Она взглянула на небо, где слабо дрожали ясные звездочки, которые ей напомнили сейчас глазки младенца - такие же светлые, непорочные.
- Если не поднимется ветер, день будет погожий! - проговорила сестра и тихо засмеялась. - В день омовения и такая добрая погода! Моему братцу повезло!
Ей захотелось сейчас же бежать в родительский дом и прижать к груди маленького братца. Но как ни было сильно ее желание, она не решалась отпроситься у свекрови, хорошо зная, что, стоит ей об этом сказать, старуха сейчас же недовольно кивнет головой и буркнет: "Изволь! Изволь!" Дочь вельможи не может без всякого на то основания отказать невестке сходить в отчий дом. Однако молодая женщина знала, что, если старуха пробурчала "изволь", значит, надо ждать какого-то распоряжения. Вон! Мешочки с ядовитым газом опустились чуть ли не до самой груди. Придется подождать!
Специального приказа, однако, не последовало, на что у свекрови имелись свои причины. Прежде всего старуха была твердо уверена, что мать отравилась угарным газом, а если ей эта мысль втемяшилась в голову, разговор окончен, пусть даже мать произвела на свет не одного ребенка, а целую двойню. Но главное - у ворот дома могли оказаться кредиторы, которые способны испортить репутацию дочери знатного вельможи и жены цзолина. Свекровь очень боялась потерять достоинство, хотя смело придерживалась принципа "Не стесняясь, бери в долг и не думай, когда возвратишь!". Словом, свекровь чувствовала себя как-то не по себе, а потому, похлебав рисового отвара с лепешками и хворостом, решила поговорить по душам с мужем. Однако супруга на месте не оказалось: он раньше обычного пошел прогуливать птичек. Непредвиденная осечка разозлила старуху. Повернув, как говорят, коня вспять, она решила заарканить кавалериста-сына - взять его живьем, но того тоже след простыл. Стащив у жены две новенькие красные ассигнации, мой зять-кавалерист с утра пораньше исчез со двора, чтобы в какой-нибудь уличной харчевне полакомиться бобами и выпить чашку настоянного на абрикосовых ядрышках чая со сладким финиковым печеньем. Неудача с мужем и сыном заставила свекровь броситься в бой против невестки.
