Мария Романушко - Если полететь высоко-высоко…
Может, и человеку зачем-то нужны песок и камушки неприятностей? Чтобы лучше усваивать жизнь…
* * *
Всё просто.
Не будет чёрного – не будет и белого.
Тогда вообще не будет никакого!
Вот так, сынок…
Будем радоваться тому, что мир – разноцветный!
Хотя от этой разноцветности иногда больно – глазам и сердцу…
* * *
Не знаю вот только, как сказать о произошедшем маме?…
Она-то надеялась, что рождение Антона скрепит нашу семью… Бытует среди людей среднего и старшего возраста такой предрассудок: что дети скрепляют семью.
А разве не наоборот?… Если плохо держалось, то с появлением ребёнка тут же всё и развалится. Потому что ребёнок – это ведь не канцелярская скрепка и не цементирующий материал, не вещество для склеивания гнезда, как слюна у ласточек. Наоборот! Ребёнок – это дополнительное напряжение. Иногда – сверхнапряжение. Мама, специалист по сопромату, рассказывала, что так металлоконструкции испытывают – на сверхнапряжение. Так же испытывается и семья: детским плачем по ночам, заботами и проблемами. Хлипкая семейная конструкция всего этого не выдерживает. Устоит только очень прочная. Изначально прочная.
А некоторые думают: вот рожу ещё одного, ещё одного – и тогда всё скрепится само собой, как по волшебству. Дудки! Не сегодня-завтра всё равно развалится… Я знаю семью, где семеро детей, а всё равно семья развалилась. Так лучше пусть сегодня, чтобы не тянуть эту болтанку. Пусть сегодня – пока сынок маленький, и ничего не понимает, и не страдает…
Я вышла на лоджию и заглянула в голубую коляску – Антоша спал, румяный и безмятежный… С низкого неба сыпался густой влажный снег… Крупные, пушистые снежинки лежали на поднятом верхе коляски, белое на голубом – очень красиво… Спи, сынок, набирайся сил, милое моё солнышко. Всё у нас с тобой будет хорошо… Всё уже хорошо!
Но как сказать маме?… Она ведь в обморок упадёт, у неё сердечный приступ может случиться… Может, скрыть на какое-то время? Ну да, скроешь тут! В доме-то опустело после выноса книжных шкафов и книг…
А вот и мама! Не успел Б. скрыться за дверью, как пришла она.
Оглядывается изумлённо по сторонам. Она не была у нас неделю.
– Ой, что это? У вас перестановка?
– Ну, как сказать… – смеюсь я. Почему-то стало вдруг очень весело. Я даже напеваю что-то. (С той зимы у меня и появилась эта привычка: напевать, когда на душе тяжело. А плакать я почти совсем разучилась).
– Ты такая весёлая! Поёшь! – говорит мама. – А куда… ваш папа ушёл? Он когда вернётся? – осторожно спрашивает она.
– Куда ушёл – понятия не имею. И не интересно мне это. А не вернётся, надеюсь, никогда.
– Это шутка?
– Нет, это не шутка, мама. Разве так шутят? Сегодня последние вещички увёз.
Мама в обморок не упала. Но выражение её лица какое-то странное…
– Не хотела тебе говорить, но всё же скажу, коль всё уже произошло, – говорит она. – Я как раз к дому подходила, когда он вышел из подъезда и пошёл к такси…
– И что?
– В такси сидела женщина.
– И что? Ну, сидела какая-то женщина.
– Да не какая-то. Ты что, не понимаешь? Он подошёл к машине и о чём-то с этой женщиной говорил. Она стекло опустила… отвечала ему что-то. Но я уже зашла в подъезд. К счастью, он меня не заметил, и можно было не здороваться, очень мне этого не хотелось в ту минуту. Я ещё постояла за дверью, посмотрела в щель… Она дверцу ему открыла, он протиснулся внутрь с какой-то коробкой, сел рядом с ней, и они уехали. Это надо же! Приезжала с ним вывозить вещи! А тут младенец, ещё месяца нет…
– Стало быть, не один был? Вот и прекрасно!
– Что? Для тебя это не новость?
– Новость. Но приятная. А так бы я угрызалась: бедненький, ни к чему не приспособленный, куда же он теперь? Но вижу – Безухов не пропадёт. Значит, будет кому стены сверлить и зажаривать ему курочек, и печатать его статьи на машинке.
– Боже мой, какую страшную ошибку ты совершила в жизни! И я тебя не остановила от этого скоропалительного брака… Какая я несчастная! – мама готовилась заплакать.
– Мама, а то, что ты вышла когда-то за моего отца, тоже было ошибкой?
– Безусловно. Ничего хорошего не получилось из этого, как видишь…
– Мама!
– Что?
– Очнись, мама! И не вздумай плакать. Что значит: ничего хорошего не получилось? А я?… Если бы ты не вышла за моего отца – не было бы меня.
– А, ну да…
– И разве можно назвать ошибкой моего чудесного мальчика?
– Мальчик, действительно, чудесный, но как ты его будешь растить одна?
– Не одна, а с Божьей помощью.
– Так ты, в самом деле, не огорчена?
– Ничуть, мама! Я счастлива. Я, наконец, освобождаюсь от дурного сна…
* * *
. Был тяжкий снег.
. И сумерки с дождём…
. Был чёрствый хлеб
. запит холодным чаем.
. Сначала показалось:
. пуст мой дом…
. (Хотя я радости от тишины не чаю!)
. Дверь заперта.
. И тяжкий мокрый снег
. Тебя подталкивает в спину –
. прочь отсюда!
. (А сколько перебили мы посуды!…
. Я думала: на счастье…
. Смех и грех).
. А в колыбельке чутко-голубой
. Спит тихий ангел –
. маленький Антоний…
. Он слишком мал,
. он не знаком с тобой,
. Он этот вечер никогда не вспомнит.
. Пускай он смотрит солнечные сны,
. Покуда тяжкий снег
. на землю валит…
. Спит безмятежно в голубом овале
. Любовь последняя –
. мой двухнедельный сын.
* * *
Сыночек, милый, простишь ли ты меня когда-нибудь? За то, что так всё получилось…
* * *
Через несколько дней. Звонок в дверь. Открываю – его сестра Ася.
– Вот, приехала познакомиться со своим первым племянником! А где мой братец?
– Твой братец?… А разве ты не в курсе?
– В курсе чего?
Пришлось объяснять… (Сколько ещё раз придётся рассказывать эту историю изумлённым слушателям!) Ася, ошеломлённая, потрясённая, провела у нас целый день. Сходила в магазин. Постирала пелёнки. Когда Антончик уснул, посидели с ней на кухне, попили чаю.
– А ребёнок, оказывается, это совсем несложно! – сказала она.
Прощаясь, обнялись по-родственному. Она сказала:
– В любом случае, чтобы там мой братец не натворил ещё в своей жизни, ты – моя сестра, а Антошка – мой племянник. Он прелесть! Надеюсь, появиться у вас на следующей неделе…
Но она не появилась больше никогда.
Вместо этого недели через две пришло от неё письмо. В котором она сообщала мне, что больше не хочет иметь дело с непонятной жизнью её старшего брата, «со всей этой грязью…»
Я разорвала письмо и спустила его в мусоропровод… Спасибо, Ася.
* * *
Нет, нельзя выходить замуж от отчаянья. Или из жалости.
Это – ошибка.
Но Господь – благ. Он всякую нашу ошибку может обернуть нам во благо…
* * *
Теперь мама стала приходить к нам почти каждый день.
По утрам она приносит из детской молочной кухни для Антоши кефирчик в маленьких бутылочках, заткнутых пыльной ваткой. И какую-то еду для меня. Но есть мне совершенно не хочется, у меня стойкое отвращение к еде. Ну, чаю ещё могу попить. Мама уговаривает меня, как маленькую:
– Скажи, что тебе хочется? Я приготовлю.
– Ничего не хочется.
Мама плачет от огорчения:
– По-моему, у тебя какой-то психический сдвиг! Подумай хотя бы о своём ребёнке!
– О ребёнке я думаю. Я только о ребёнке и думаю… Но есть мне всё равно не хочется. Не могу же я есть через силу!
Мама начинает сердиться:
– Ты же с ног упадёшь! У тебя окончательно пропадёт молоко! Его и так жалкие капли! По-моему, тебе надо к психиатру, или к психологу, к кому-нибудь!…
Действительно, у меня совсем мало молока, и поэтому приходится подкармливать сыночка кефиром. Он не возражает.
А ещё мой сынок любит чай! Чай он может пить до бесконечности. Чайная душа…
Мы пока сами на молочную кухню не ездим: сильные метели, а там всегда очередь на улице длиннющая…
* * *
Ночь, сижу с тобой за письменным столом у окна…
Ты уснул, убаюканный колыбельной песенкой… Ты так трудно засыпаешь, ты почти не спишь, а ведь ты должен спать много-много, но с этим у нас большая проблема. Ты спишь мало-мало. А сейчас ты задремал, и мне не хочется класть тебя в кроватку. Ты такой тёпленький, уютный, такой родной… Самый родной человек на свете. И столько мне радости от тебя! И света… Как же Господь любит меня, несмотря на все мои ошибки и глупости! Как же Он добр и щедр, что одарил меня такой радостью. Радостью, которой хватит на всю жизнь… Спасибо тебе, сынок, за то, что ты ЕСТЬ!
