Томас Гарди - Стихотворения
Тут кашлял с намеком. Его собеседник тогда отступал
Чуть в сторону, шею тянул, чтоб за ширмой меня разглядеть.
"Хорошенькая, - бормотал, - но на вид уж чувственна слишком.
Глаза хороши у нее. Веки только, смотрю, тяжелы.
Губы ярки, да тоже не в меру. Грудь для лет ее слишком
полна".
(Допустим, вы правы, мой сэр, но скажите, моя ль в том вина?)
Я продолжала играть под этот аккомпанемент.
Слезы текли и мешали, но я продолжала играть.
В общем не так уж и трудно - примерно как петь за органом...
У меня неплохое контральто. Сегодня я тоже пою.
А псалмы это чудо. Исполнишь - и как побывала в раю.
В тот день до пресвитера вновь долетели какие-то слухи,
Немало его озадачив, он ведь был добродетель сама.
(Он торгует в аптеке на Хай-стрит и вот на неделе зашел
К собрату - тот рядом работает, по переплетному делу.)
"Скверно, - сказал он тогда. - Речь идет о достоинстве храма.
Если и впрямь такова - что поделать, придется уволить".
"Органиста такого, однако, не достать нам и за три цены!"
Это решило вопрос (пусть на время). Орган ликовал.
Напрягался регистрами всеми, отсрочивая финал.
В приходе чем дальше, тем больше косились, шептались мне
вслед.
И вскоре вопрос был решен, я пока что не знала о том.
Но пришел день - и мне объявили. И это был страшный удар.
Я опомнилась (бледной такой не видали меня никогда):
"Оставить? О нет, не могу. Разрешите мне даром играть".
Потому что в тот миг я совсем обезумела. Разве могла я
Бросить это богатство - орган, для него ведь я только жила.
Они помолчали. И так я осталась при церкви опять.
С моими псалмами - за них можно тело и душу отдать.
Но покой был, конечно, недолог: до пастора слухи дошли,
Дескать, кто-то из паствы видал меня в Пуле вдвоем с
капитаном.
(Да! Теперь мне и впрямь оставалось лишь это, чтоб как-то
прожить.)
Но, знает бог (если знает), я любила "Святого Стефана",
"Сотый" и "Гору Сион", "Субботу", "Аравию", "Итон"
Больше греховных объятий тех смертных, что были со мной!..
Вскоре новая весть: досветла не одна возвращалась домой.
Старейшины подняли шум, но все было ясно и так,
Без слов. На последнюю просьбу я все же решилась в слезах.
Кто бы там ни владел моим телом, еще оставалась душа.
А душа умирает достойно. Решилась и вот говорю:
"Прощенья не жду, джентльмены, но позвольте еще раз играть.
Вам убытка не будет, а мне... Для меня это целая жизнь".
Я знала: они согласятся (играю ведь даром, так что ж!),
Дрожала же, как в лихорадке, и все пред глазами плыло.
И впрямь - после паузы мрачно кивнули: "Пожалуй, что
можно.
Один только раз - уяснила?" Поклоном ответила "да".
"Взгляд твой где-то блуждает теперь", - кто-то молвил из них
под конец.
В ответ улыбнулась едва: "Далеко. Далеко, мой отец".
Вечер воскресного дня - и последнего дня моей службы.
Восклицанья повсюду: "Она одержима!", "Какая игра!",
"Я и думать не мог, что на это способен наш старый орган!"
Солнце заходит, и тени густеют. Огни зажжены.
Начинают последнее пение: "Таллис" - Вечерний Гимн.
(Как диссентеры Кена поют! Они здесь свободнее духом,
Чем в этих новых церквах, где мне удалось побывать.)
Я пою под орган. Чей-то возглас: "Контральто красивее нет!"
"Здесь - пожалуй, - я мыслю. - И все ж не особенный будет
урон".
Завершаем. Пою вместе с хором: "Смерть возьмет меня тихо, как
сон".
И вот отпустила педали. В глазах еще слезы стоят
От этих гармоний блаженных. (Так, значит, блуждает мой
взгляд?)
Достаю из корсажа (грудь и вправду полна, но не столь)
Флакон голубой и рифленый - должно быть, подумают: соль.
И прежде чем кто-то успел бы проникнуть в безумный мой
план,
Весь залпом его выпиваю. Глаза уже застит туман.
Собираю тетради, склонилась как будто в молитве - точь-в
точь.
Пока подойдут они, быстрая смерть унесет меня прочь.
"Никто и помыслить не мог, что покончит с собою вот так,
Старейшины скажут, снося меня вниз в подступающий мрак.
Но свидетели точно не лгали: и лавочник был, и моряк".
Словно что-нибудь я отрицала. О нет, видит бог, я грешна.
И грехи есть грехи. Но любовь была музыка, только она.
А последний псалом удался. Что еще? Как-нибудь похоронят.
Из Пула, конечно, никто не придет и слезы не уронит.
Перевод Т. Гутиной
ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ
Я взял смычок бесплотный,
Провел им по струне,
И ожили напевы,
Дремавшие во мне.
За полночь по старинке
С собой наедине
Играл я, и волынка
Мне вторила во сне.
И вслед венчальной песне
Под молвь и пересуд
На середину спальни
Стекался сельский люд,
И под мои напевы
Плясали там и тут
Искусники посева,
Прервав извечный труд.
Плясал жених с невестой,
Подружек череда,
Угодники веселья
И крестники труда,
Но сон к утру поблекнул,
Растаял без следа,
И воцарилось в стеклах
Сейчас, а не Тогда.
Перевод Ю. Латыниной
СТАРИК СТАРИКАМ
Где пели мы, где шли балы,
Джентльмены,
В упадке все: гниют полы,
Колдуют черви над трухой...
Увы! Ведь знали эти стены
И звуки арф, и лир настрой,
Джентльмены!
При веслах и при парусах,
Джентльмены,
Мы плыли. В девичьих руках
Был руль. Уж так заведено,
И знали власть свою сирены.
Но берег тот молчит давно,
Джентльмены.
Давно был начат счет потерь,
Джентльмены,
Нас половины нет теперь.
Мы обанкротились вконец
И, если будем откровенны,
Не мы властители сердец,
Джентльмены.
Нам полька нравилась тогда,
Джентльмены,
Кадриль, шотландки чехарда
И роджер! В опере toujours {*}
{* Всегда (фр.).}
Мими была царицей сцены.
(Царем, конечно, "Трубадур"),
Джентльмены.
Что нынче живопись? - Каприз,
Джентльмены,
Где Этти, Малреди, Маклиз?
Где драгоценный фолиант
Романа? - Нет богам замены:
Где Булвер, Скотт, Дюма и Санд,
Джентльмены.
Мы Теннисону малый храм,
Джентльмены,
Воздвигли. Ныне все по швам
Трещит. Ветшает свод. В углах
Висят паучьи гобелены.
И жрица превратилась в прах,
Джентльмены!
Мы выбываем из игры,
Джентльмены.
Мы сдали, сдали, мы стары.
Юнцы теснят нас. Мы у врат
Аида и глядим, смиренны,
Вечерних теней маскарад,
Джентльмены.
Нас убеляет седина,
Джентльмены,
Но нам известны имена
Таких же старцев, шедших в бой
И не покинувших арены
В борьбе с всесильною судьбой,
Джентльмены.
Платон, Софокл и Сократ,
Джентльмены,
И Пифагор, и Гиппократ,
Климент, Гомер и Геродот
Неужто старостью согбенны?
Закатом можно ль звать восход,
Джентльмены?
А вы, безусые, ваш час,
Джентльмены?
Настал. Идите дальше нас.
Грызите дальше сей гранит,
Познайте чудеса вселенной.
Вперед! Без драки. Путь открыт,
Джентльмены.
Перевод Т. Гутиной
ТЕАТР ЖИЗНИ
НЕВОЛЬНИКИ
I
"Скиталец, - молвил Небосклон
Свинцовый надо мной.
Я б рад быть ясен, но закон
Мне свыше дан иной".
II
"Тебя согреть я был бы рад,
Мне Север прогудел,
Но, как и ты, я только раб,
И холод - мой удел".
III
"К тебе я не питаю зла,
Но силы в вышине
Велят, чтоб я в тебя вошла",
Болезнь призналась мне.
IV
"Сегодня, - Смерть спешит шепнуть,
Нам встретиться судьба.
Мне будет жаль прервать твой путь,
Но ведь и я - раба".
V
Я улыбнулся. Мой протест
Бессмыслен был бы здесь,
Где все влачат извечный крест
Невольников Небес.
Перевод А. Милосердовой
ДВОЕ ЖДУЩИХ
Окликнула меня,
Блеснувши с высоты,
Звезда: "Эй, неровня,
Как жить собрался ты,
Собрался ты?"
"Жить, как весь мир живет:
Ждать меры бытия
Отпущенной". - "Вот-вот,
В ответ звезда. - Как я,
Совсем как я".
Перевод Ю. Латыниной
КОГДА УМРУ
(К ...)
Не лучше ль, милая, покой
Найти в петле;
Там стану более собой,
Чем на земле.
Тебе не выкажу тогда
Ни раздраженья,
Ни злобы: канут в никуда
Страсть и боренья.
Всей жизни скоротечной гнусь
С меня слетит,
Тотчас как в Вечность я вернусь,
В мой древний скит.
Когда и ты пойдешь ко мне,
Как встарь любя,
Знай, неизменно в тишине
Я жду тебя.
Перевод Г. Симоновича
ЯРМАРКА ОВЕЦ
Открылась ярмарка осенняя,
А дождь - стеной.
Овец здесь - тысяч семь, не менее...
Все до одной.
Промокли, жмутся к стенкам вяло.
Но вот в загонах пусто стало,
И аукционист устало
Рукой стирает грязь с журнала,
С лица ладонью капли смахивает, и выжимает свою бороду,
А дождь - стеной...
Перевод В. Лунина
СНЕГОПАД В ПРИГОРОДЕ
