Констан Бюрньо - Бельгийская новелла
Ответ был правильным: элегантный молодой человек, руководивший испытанием, сообщил об этом с такой непринужденностью, будто знания, которые он демонстрировал, были приобретены им самим, — Канопус, звезда альфа созвездия Карена, находится от нас на расстоянии в сто световых лет.
— Когда вы смотрите на Канопус, — объяснил он с несколько провинциальной самоуверенностью, — вы видите ее столетнюю давность. Лучи этой звезды, достигшие нас в этот вечер, зажглись в эпоху Наполеона III. Если бы на Канопусе находились наблюдатели с достаточно мощными телескопами, они увидели бы сегодня битву при Сольферино.[8]
Г-н Кош имел смутное представление о подобных играх со временем, ничего особенного в них не находил; но это ничуть не мешало ему следить за происходящим с интересом, несмотря на отвращение к телевидению вообще и к этой непристойной игре в каверзные вопросы в частности. Звезда альфа созвездия Карена, о которой он никогда и не слышал, интриговала его, и особенно любопытно было ее соединение во времени и на карте с изображением императора, тоже бородача.
— Вы выиграли одно очко, мосье, — с видом снисходительного превосходства произнесло это подобие ярмарочного зазывалы. — Я попрошу показать на экране портрет исторической личности, к которой относится наш второй вопрос. Пожалуйста. Узнаете, мосье? Учтите, что, если вы и ошибетесь, вас не отстранят от дальнейших испытаний, ведь мы проводим конкурс не по исторической иконографии и даже можем назвать вам этого человека. Не нужно? Ну да, конечно, это Людовик XIV, мы совершенно согласны, и с этого момента вам дается минута для того, чтобы назвать звезду и так далее… ну, вы же знаете, о чем речь. Внимание, засекаю время по хронометру… Вы считаете в уме? Черная доска перед вами, мосье, считайте письменно, если желаете… Внимание, дамы и господа, он начинает считать, нет, он не считает, безо всякого письменного подсчета он пишет на доске название звезды, которая светит нам из эпохи Людовика XIV! Вот он уже написал, и второй ответ так же верен, как первый! Бетельгейзе, великолепно, Бетельгейзе находится на расстоянии в триста световых лет от нашей планеты, подсчитайте, и вы попадете прямо в царство Короля-Солнце… О мосье, о г-н учитель, вы почти выиграли ваши три миллиона! Готовы ли вы к последнему маленькому вопросу? Не хотите ли немного передохнуть? Тогда продолжим! О! Ее-то вы сразу узнали… Жанна д’Арк, более того, это скульптура с площади Пирамид, вы не ошибаетесь, уверены? А теперь одна минута, мосье, и вы должны дать ответ. Хронометр. А, на этот раз наш чемпион берет мел и считает на доске. Он прав, зачем рисковать и подвергать себя случайности маленькой ошибки в устном счете, которая может обойтись в три миллиона? Итак, от 1959 отнимем 1430 — самый расцвет жизни Жанны д’Арк, отличный ход. Остается примерно 530 лет. Думайте, мосье, но не слишком долго, секунды все-таки бегут… Что вы пишете? Ригель? Но ведь так оно и есть, мосье, бесподобно! А что это вы добавляете? Звезда бета созвездия Орион — высший класс, мосье, вы превзошли себя. Дамы и господа, партия выиграна, на все три вопроса были даны правильные, поразительно точные ответы в рамках предусмотренного времени. Ибо Ригель, звезда бета созвездия Орион, которая кажется нам близкой и с виду соседствует с уже упомянутой звездой Бетельгейзе, находится от нас на расстоянии в пятьсот тридцать световых лет, а пятьсот тридцать лет назад — то время, когда жила Жанна д’Арк. А теперь, господин учитель, прежде чем я вручу вам чек, который вы так блистательно выиграли, мне хотелось бы задать вам один-два личных вопроса, чтобы удовлетворить любопытство зрителей…
Г-н Кош повернул выключатель: его терзали противоречивые чувства. Отвращение к ящику, который притащил в его дом Гарри Джордж Мэн, и вообще к телевидению как изобретению усиливалось тем, что именно в нем видел он источник зла, воплощенного в этой варварской игре. Что стало бы с маленьким учителем, если бы он проиграл, если бы ошибся и неправильно назвал звезду или век, если бы, почти держа в руках эти три миллиона,[9] он допустил маленькую ошибку и не вспомнил расстояние до звезды? Почти уже достигнув того, что для него, видимо, является небольшим состоянием, а может быть и спасением, ибо несомненно он очень беден, учитель возвратился бы к себе домой, кляня себя и терзаясь отчаянием… Психические срывы, самоубийства случаются и из-за более мелких неудач. С другой стороны, он все-таки выиграл. Расплатится с долгами или сменит квартиру, купит автомобиль или женится на девице, которую ему не отдавали в жены, а может быть, отправится в дальнее путешествие. Заплатив за все это лишь некоторым моральным ущербом, недостойным фиглярством на виду у всех! Ну, а экзамены или платные шуты? Люди чувствительные страдают, попадая в цирк. А другие, столь же чувствительные, в цирке испытывают эмоции, которым приписывают высшую утонченность. В своем осуждении этой современной игры-зрелища г-н Кош стремился быть все же терпимым. К тому же сама по себе игра — пришлось это признать — взволновала его. Он никогда особенно не интересовался астрономией. Знал только, что такое световые годы и что если бы люди смогли передвигаться со скоростью, превышающей скорость света, понятие времени для них изменилось бы. Он никогда не пробовал смотреть на звезды, размышляя о том, что их лучи доносят до нас свет из эпохи Людовика XIV или Карла XII. Немного досадуя, он все же признал, что эта передача его обогатила.
Поднявшись со своего низкого кресла, он подошел к столу, где его ожидало ярко-голубое американское небо. Этим открыткам тоже нужно было время, чтобы попасть к нему: когда он получал их, они как бы отбрасывали его назад во времени; несколько наспех нацарапанных строчек от молодой новобрачной, рассеянно выполняющей свой дочерний долг, и изображение автострад или парохода с колесами на Миссури переносили его на три, четыре, пять дней назад, в тот момент, когда цветную открытку покупали, писали и, наклеив марку, отправляли по почте. Три, четыре, из последнего пункта пять дней — по мере того как автомобиль новобрачных углублялся на запад, открытки шли дольше и дольше, но позднее, когда путешественники переедут пустыни и приблизятся к калифорнийским городам, конечным пунктам больших авиалиний, срок пересылки может сократиться. Г-н Кош вновь углубился в свои ежедневные подсчеты почтовых сроков пересылок, вновь стал решать несложную бухгалтерскую задачу, где число дней между датами отъезда и прибытия варьировалось так же, как сроки платежа в его торговых сделках; открытки, находившиеся, по его предположению, в пути, были у него как бы на текущем счету, казались такими же реальными, как чеки, которые он должен получить. Он снова повторил маршрут путешествия, своего мысленного путешествия, словно эхо повторявшего подлинный путь молодоженов по сигналам, которые они посылали ежедневно. По прибытии в Нью-Йорк, 18 мая, — телеграмма с нежным приветом. Затем (и г-н Кош, привыкший составлять балансы, распределял в уме даты отъезда и прибытия на две колонки) открытка от 20-го числа из Франт Ройел, deep into Virginia, where highway meets skyway,[10] получена 23-го; далее открытка с изображением пятнистых ланей, которые под ядовито-синим небом переходят широкую асфальтовую дорогу в парке Шенандоу, — отправлена 21-го, получена 25-го, затем — открытка из Луисвилла, посланная 22-го и полученная 27-го. Время от времени в эти несколько строчек хороших, но расплывчатых новостей вкрадывалась прелестная орфографическая ошибка. Открытка из Уичито, посланная 23-го, получена 29-го. 30-го — ничего. 31-го — две открытки сразу, посланные, наверное, 25-го и 26-го; отсюда — небольшая путаница в маршруте: почтовый штемпель разглядеть было трудно, а юная новобрачная забыла указать место пребывания. Г-н Кош решил, что эти два прибывших вместе послания, наверное, были отправлены одно за другим, соответственно из районов Колорадо-Спрингс и Гранд-Джанкшен, подобно тому как лучи с Ригеля и Канопуса, достигшие Земли одновременно, были посланы из эпох, отдаленных от нас на разные отрезки времени, из эпохи Жанны д’Арк и Наполеона III. Наконец, сегодня утром, 2 июня, пришла открытка из Альбукерке, датированная 27-м. Г-н Кош подсчитал, что, оставив позади Лас-Вегас и горы Колорадо, дети вполне могли прибыть сегодня же вечером в Санта-Барбару, как и было предусмотрено. «И начнется самая прекрасная часть путешествия», — подумал он. И сразу осознал свою ошибку: это для него должно было начаться, по мере поступления открыток, путешествие по штату Нью-Мексико, который он старательно изучил по туристским справочникам, для путешественников это был уже пройденный этап. Он улыбнулся, думая о звездах, под которыми люди живут, хотя это звезды из прошлого.
Он сложил открытки в стопку, но не стал убирать их в ящик стола. Погасил свет и поднялся в спальню. В квадрат открытого окна глядела необычайно тихая, теплая ночь. Большие деревья из сада Амбера выделялись на фоне звездного неба, их огромные тени широко раскинулись по едва различимой поверхности Земли; среди этих теней и стволов ощущалась необычная и тревожная глубина, какой она представляется нам через объектив стереоскопа. Это оттого, что серп уже высоко сиявшей луны — высунувшись из окна, г-н Кош увидел его — поднимался все выше в темно-синее звездное пространство. Ночь казалась нереальной; она была торжественной и, можно сказать, очарованной своей собственной красотой. В небольшом просвете между деревьями, сквозь неплотную завесу темной листвы г-н Кош увидел два источника света, горевших в доме его патрона, один — красный, как в фотолаборатории, это свет из комнаты, где мадемуазель Ариадна Амбер вызывала души мертвых, другой, желтый свет, горел в кабинете, где старый торговец-маньяк рисовал план возможного расположения лагеря Карла Смелого. Г-н Кош, облокотившись на подоконник, долго созерцал небо. На какой-то башне, а затем и на других, далеко в городе, пробило одиннадцать часов. Одиннадцать часов здесь — это четыре часа там; Дезире подъезжала к Санта-Барбаре, наверное, они уже едут вдоль берега. Г-н Кош знал, что созвездия Орион летом не видно, и потому не искал ни Ригель, ни Бетельгейзе. Что же касается Карены и Канопуса, может быть, они и были в этом хаосе золотисто-голубых точек из неизвестных миров. Он смотрел на звезды, впервые увлекшись трудной игрой воображения, стремясь постичь временные несоответствия, присущие этому одновременному мерцанию. И он подумал, что в четыре часа дня, после палящего зноя в пустыне Мохаве, тихоокеанский бриз должен быть приятен. Затем, без всякой связи и даже не зная, с чего это вдруг, он вспомнил, что ему рассказывали или он читал, будто существуют мертвые звезды, свет которых виден и еще долго будет виден с Земли.
