Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
Тут он скромно потупился и, погладив ворсовую ткань, едва заметно улыбнулся при воспоминании о чем-то.
– Тогда как мисс Киркпатрик?.. – повторил мистер Гибсон столь суровым тоном, что мистер Кокс, обретший недавно статус нетитулованного дворянина, испытал такое же смятение и неудобство, как если бы оставался простым учеником, когда наставник отчитывал его за какую-либо провинность.
– Я всего лишь хотел сказать, сэр, что, насколько можно судить по манерам и готовности выслушать, а также очевидному удовольствию от моих визитов… Словом, я льщу себя надеждой, что мисс Киркпатрик не совсем уж равнодушна ко мне… а я готов ждать… Вы ведь не станете возражать, сэр, если я откроюсь ей, я имею в виду? – сбивчиво пролепетал мистер Кокс, которого встревожило выражение, появившееся на лице мистера Гибсона. – Уверяю вас, что в отношении мисс Гибсон у меня нет ни малейшего шанса, – продолжал он, не зная, что еще сказать, и воображая, будто доброго доктора раздражает его непостоянство.
– Да! Полагаю, что так оно и есть. Но только не следует предполагать, будто именно это и вызывает у меня негодование. Однако же вы ошибаетесь и насчет мисс Киркпатрик. Я попросту не верю, что она намеренно могла поощрять вас!
Лицо мистера Кокса покрылось смертельной бледностью. Очевидно, его чувства были по-настоящему сильными, пусть даже и мимолетными.
– Полагаю, сэр, если бы вы только видели ее… Я не считаю себя тщеславным, а описать неуловимые нюансы всегда нелегко. Как бы там ни было, вы не можете возражать против того, чтобы я рискнул и открылся ей.
– Разумеется, если вы решительно не желаете ничего слушать, я не стану возражать. Но послушайте моего совета, и вы убережете себя от разочарования и боли отказа. Пожалуй, можно сказать, что я злоупотребляю доверием, но я должен сообщить вам, что сердце ее уже занято.
– Этого не может быть! – воскликнул мистер Кокс. – Мистер Гибсон, здесь произошла какая-то ошибка. В выражении своих чувств я зашел так далеко, как только осмелился, но ее манеры были исключительно благосклонными. Не думаю, что она могла неправильно истолковать мои слова. Быть может, она передумала? Вполне возможно, что по некотором размышлении она поняла, что отдает предпочтение другому, нет?
– Полагаю, под «другим» вы имеете в виду себя. Я вполне могу поверить в подобное непостоянство, – заявил мистер Гибсон, не в силах отказать себе в удовольствии посмеяться над сидящим перед ним субъектом, – но мне было бы крайне огорчительно думать, что мисс Киркпатрик можно обвинить в нем.
– Но она может… шанс есть. Вы позволите мне увидеться с нею?
– Разумеется, мой бедный настойчивый друг. – К толике презрения, которое вызывал у него молодой человек, примешивалась и значительная доля уважения к безыскусной простоте, искренности и силе его чувств, пусть даже преходящих. – Я немедленно пришлю ее к вам.
– Благодарю вас, сэр. Да благословит вас Господь за то, что вы проявили себя моим добрым другом!
Мистер Гибсон поднялся наверх в гостиную, где рассчитывал найти Синтию. Там она и оказалась, живая и беззаботная, по своему обыкновению, украшая шляпку для своей матери и оживленно болтая при этом с Молли.
– Синтия, сделай мне одолжение и немедленно спустись в приемную. С тобой желает поговорить мистер Кокс!
– Мистер Кокс? – удивилась девушка. – Что ему от меня нужно?
Очевидно, она сама ответила на собственный вопрос, едва он был задан, поскольку покраснела и отвела глаза, избегая строгого взгляда мистера Гибсона. Как только она вышла из комнаты, мистер Гибсон опустился на стул и, взяв в руки экземпляр справочника «Эдинбург», лежащий на столе, углубился в чтение, дабы избежать расспросов. Неизвестно, что он прочел в статье, но спустя минуту или две он обратился к Молли, хранившей растерянное молчание и ничего не понимающей в происходящем:
– Молли, никогда нельзя играть с чувствами честного человека. Ты даже не представляешь себе, какую боль можешь причинить ему.
Вскоре в гостиную вернулась Синтия, на лице которой читалось несомненное смятение. Пожалуй, она бы ни за что не вернулась сюда, если бы знала, что мистер Гибсон все еще будет здесь. На самом деле это было настолько неслыханно для него – посреди бела дня рассиживаться в гостиной, читая или делая вид, что читает, что ей и в голову не пришло, что он может остаться. Он взглянул на нее, едва только она переступила порог, так что ей ничего не оставалось, как с беспечным видом вернуться к прерванной работе.
– Мистер Кокс все еще внизу? – осведомился мистер Гибсон.
– Нет. Он уже ушел. Он просил меня передать вам обоим свои наилучшие пожелания. Полагаю, сегодня днем он уезжает. – Синтия изо всех сил старалась придать своему лицу беззаботное выражение, но при этом не поднимала глаз, да и голос ее слегка дрожал.
Мистер Гибсон еще несколько минут смотрел в книгу, но Синтия чувствовала, что ничего еще не кончилось, и желала только одного – чтобы все завершилось как можно скорее, поскольку гнетущее молчание становилось невыносимым. Наконец разразилась гроза.
– Надеюсь, этого больше никогда не повторится, Синтия! – с нескрываемым неудовольствием заявил мистер Гибсон. – Меня не может удовлетворить поведение девушки, сколь бы свободной она себя ни полагала, которая способна беспечно принимать знаки подчеркнутого внимания от молодого человека. К тому же поощрять его сделать предложение, на которое она изначально не намеревалась отвечать согласием. Что я должен думать о молодой женщине в твоем положении, помолвленной… и тем не менее «исключительно благосклонно», как выразился Кокс, принимающей ухаживания другого мужчины? Неужели ты ни на миг не задумалась о том, какую совершенно излишнюю боль причинила ему своим неразумным и беззаботным поведением? Я называю его «неразумным», но это – самый мягкий эпитет, который можно к нему применить. Очень надеюсь, что ничего подобного более не повторится, в противном случае мне придется прибегнуть к более сильным выражениям.
Молли боялась даже представить себе, что это может быть, поскольку манеры отца в своей суровости выглядели даже не строгими, а жестокими. Синтия сначала зарделась, как маков цвет, потом побледнела и, наконец, подняла свои прелестные, полные мольбы и слез глаза на мистера Гибсона. Этот взгляд тронул его, но он тут же сказал себе, что не должен поддаваться ее очарованию, а придерживаться строгого осуждения ее безответственного поведения.
– Прошу вас, мистер Гибсон, выслушать мое изложение этой истории, прежде чем порицать меня столь сурово. Я вовсе не собиралась… флиртовать с ним. Я всего лишь хотела выглядеть вежливой и приветливой, и я ничего не могу поделать с этим… А этот простофиля мистер Кокс, похоже, счел, что я поощряю его ухаживания.
– Ты хочешь сказать, будто не видела, что он влюбляется в тебя? – Мистер Гибсон уже готов был растаять и поверить этому сладкому голосу, полному мольбы и раскаяния.
– Что ж, полагаю, что должна сказать правду. – Синтия зарделась и улыбнулась, пусть и слабой, но улыбкой, и сердце мистера Гибсона вновь ожесточилось. – Несколько раз мне действительно показалось, что в своих комплиментах он переходит границы дозволенного. Но мне не нравится разочаровывать и окатывать людей ушатом холодной воды, и я даже подумать не могла, что он вобьет в свою глупую голову мысль о том, будто всерьез любит меня, да еще и устроит настоящую сцену после всего-то двух недель знакомства.
– Похоже, ты прекрасно отдавала себе отчет в его глупости, которую я предпочитаю называть «неискушенностью». А тебе не кажется, что ты должна была бы помнить о том, что подобное поведение могло внушить ему преувеличенное представление о твоих словах и поступках, каковые он счел поощрением?
– Пожалуй. Что ж, я кругом виновата, а он во всем прав, – обиженно огрызнулась Синтия и надула губки. – Во Франции мы говорили: «Les absens ont toujours tort»[105], но здесь, очевидно… – И она вдруг оборвала себя на полуслове.
Ей не хотелось выглядеть дерзкой и непочтительной в глазах мужчины, которого она уважала и любила. Но Синтия попыталась зайти с другой стороны и все-таки оправдаться, чем лишь ухудшила свое положение.
– Кроме того, Роджер не позволил мне считать себя окончательно помолвленной с ним. Я бы охотно согласилась на это, но он не дал мне такой возможности.
– Вздор. Давай не будем более говорить об этом, Синтия! Я сказал все, что хотел и намеревался. Полагаю, что ты всего лишь проявила легкомыслие, как я уже говорил. Но не позволяй ничему подобному повториться вновь.
С этими словами мистер Гибсон вышел из комнаты, дабы положить конец дальнейшим препирательствам, продолжение которых не привело бы ни к чему хорошему и, пожалуй, лишь еще сильнее разозлило бы его.
– «Не виновен, но мы рекомендуем заключенному не повторять прежних ошибок». Очень на это похоже, не так ли, Молли? – сказала Синтия, и по щекам ее потекли слезы, несмотря на то, что она улыбалась. – Я все еще верю, что твой отец способен сделать из меня достойную женщину, если только приложит больше усилий и не будет столь суров. Но подумать только – какую кашу заварил этот глупец! Он притворился, будто любит меня долгие годы, хотя мы знакомы всего несколько дней. Я бы даже сказала, несколько часов!
