Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
Его жена с превеликой радостью выскользнула из комнаты. Беседа двух супругов не доставила удовольствия ни одному из них. Мистер Гибсон вынужден был взглянуть правде в глаза и признать, что его вторая жена предпочитает совсем другие правила, нежели те, которых всю жизнь придерживался он сам и которые надеялся привить дочери. Мистер Гибсон испытывал куда более сильное раздражение, но при этом он скорее упрекал себя и поэтому не высказывал возмущения открыто, чтобы не позволить чувству подозрительной неудовлетворенности и недовольства собственной супругой захватить его целиком, причем настолько, что со временем оно распространилось бы и на ни в чем не повинную Синтию. Но сейчас он последовал за супругой в гостиную и сумрачно поздравил пораженную Синтию. В его обращении с матерью и дочерью появилась некая суровость, отчего последняя была застигнута врасплох и немало дивилась подобной перемене.
– Значит, мама все-таки все вам рассказала? – спросила девушка, метнув недовольный взгляд на мать. – Впрочем, это не помолвка в полном смысле слова. Кроме того, мы дали слово сохранить ее в тайне, и мама в том числе!
– Но, моя дорогая Синтия, неужели ты могла подумать… Ты же не могла всерьез пожелать, чтобы у меня появились тайны от собственного мужа? – взмолилась миссис Гибсон.
– Нет, пожалуй, нет. Во всяком случае, сэр, – продолжала Синтия, с изящной грациозностью обернувшись к нему, – я рада, что вы узнали обо всем. Я всегда полагала вас своим добрым другом и, скорее всего, сама рассказала бы вам об этом. Но я по-прежнему не хочу, чтобы наша договоренность стала всеобщим достоянием, пусть она останется нашей маленькой тайной. Собственно говоря, нашу помолвку трудно назвать таковой. Он… – на мгновение Синтия зарделась и ослепительно улыбнулась, давая понять, что под эвфемизмом «он» имеет в виду одного-единственного человека, – не позволил мне связать себя любым обещанием до его возвращения!
Мистер Гибсон строго смотрел на нее, стараясь не поддаться ее очарованию, так как в этот момент поведение девушки живо напомнило ему ее собственную мать. Затем он взял девушку за руку и серьезно сказал:
– Надеюсь, ты окажешься достойна его, Синтия, потому как тебе достался по-настоящему ценный приз. Еще никогда в жизни я не встречал сердца более верного и теплого, чем у Роджера, а ведь я знаю его с самого детства.
Молли готова была расцеловать отца у всех на глазах за его поддержку и высокое мнение о том, кого сейчас не было с ними. Но Синтия в ответ лишь обиженно надула губы, после чего ослепительно улыбнулась ему.
– То, что вы мне сказали, едва ли можно принять за комплимент, не правда ли, мистер Гибсон? – произнесла она. – Но он, полагаю, считает меня вполне достойной себя. А если уж вы придерживаетесь о нем столь высокого мнения, то должны и уважать его суждение обо мне. – Признаться, она надеялась услышать от него лестные слова, но ее ждало разочарование, потому как мистер Гибсон рассеянно выпустил ее ладошку из своих рук и опустился в кресло подле камина, глядя на горячие угли с таким видом, словно надеялся прочесть в них будущее. Молли увидела, как глаза Синтии наполнились слезами, и последовала за нею в другой конец комнаты, куда подруга отправилась, чтобы найти какие-то подручные материалы.
Она ограничилась тем, что сказала:
– Дорогая Синтия… – И ласково пожала ей руку, пытаясь помочь в поисках.
– Ох, Молли, я так люблю твоего отца, но почему он сегодня разговаривает со мною таким тоном?
– Не знаю, – отозвалась Молли. – Быть может, он просто устал.
Их дальнейший разговор прервал мистер Гибсон. Очнувшись от своих размышлений, он обратился к Синтии:
– Надеюсь, ты не сочтешь это злоупотреблением доверия, Синтия, но я должен буду рассказать сквайру о… о том, что произошло здесь сегодня между тобой и его сыном. Я связал себя данным ему обещанием. Он боялся – тебе лучше узнать правду, – он боялся, – мистер Гибсон подчеркнул последнее слово, – того, что нечто подобное может случиться между его сыновьями и кем-либо из вас, девочки. И только давеча я заверил его, что ничего похожего даже не намечается. Но я пообещал сквайру, что немедленно уведомлю его, как только замечу первые симптомы.
На лице Синтии отобразилась крайняя досада и недовольство.
– Единственное условие, о котором я просила, – сохранить все в тайне.
– Но почему? – осведомился мистер Гибсон. – Я понимаю твое нежелание предавать это огласке при нынешних обстоятельствах. Но ведь это же ближайшие друзья с обеих сторон! Неужели у тебя имеются возражения и на этот счет?
– Да, имеются, – заявила в ответ Синтия. – Будь на то моя воля, я бы не сказала об этом ни единой живой душе.
– Я почти уверен, что Роджер сам расскажет обо всем отцу.
– Нет, не расскажет, – возразила Синтия, – я потребовала от него дать мне слово. А он, и в этом нет сомнений, из тех людей, кто держит его.
Она метнула выразительный взгляд на мать, которая, чувствуя, что впала в немилость и у супруга, и у собственной дочери, благоразумно хранила молчание.
– Как бы там ни было, вся эта история выглядела бы куда лучше, прозвучи она из его уст, и потому я дам ему шанс, – сказал мистер Гибсон. – В Холл я попаду не ранее конца недели, а к тому времени он сможет написать отцу и сам.
Синтия прикусила язычок, правда, ненадолго, и со слезами в голосе обидчиво поинтересовалась:
– Получается, что слово мужчины важнее желания женщины, правильно?
– Не вижу в этом ничего особенного.
– А вы готовы поверить в то, что у меня имеются свои, особенные резоны полагать, что помолвка принесет мне много горя, если о ней станет известно? – Она произнесла это с такой мольбой, что, не будь мистер Гибсон крайне раздосадован и выведен из себя своим предыдущим разговором с ее матерью, он мог бы пойти ей навстречу. Но сейчас он ограничился тем, что холодно ответил:
– Рассказать о вашей помолвке отцу Роджера – это вовсе не значит сделать ее общественным достоянием. Мне не нравится твое преувеличенное желание сохранить тайну, Синтия. Мне представляется, за этим кроется нечто большее.
– Идем, Молли, – сказала вдруг Синтия. – Давай споем дуэтом, как я тебя учила. В любом случае это лучше, чем вести подобные разговоры.
Это была живая и очаровательная французская песенка на два голоса. Молли исполняла ее небрежно, ибо у нее было тяжело на сердце. А Синтия, напротив, казалось, вкладывала в исполнение всю душу и веселье, вот только закончилось все тем, что с нею случилась истерика и, оборвав себя на полуслове, она бегом поднялась по лестнице в свою комнату. Молли, не слушая ничьих увещеваний – ни отца, ни миссис Гибсон, – последовала за нею, но обнаружила, что дверь спальни подруги заперта, и на все уговоры впустить ее изнутри доносились лишь плач и всхлипы Синтии.
Минуло более недели после всех этих происшествий, пока у мистера Гибсона не появилась наконец возможность нанести визит сквайру. Честно говоря, он искренне надеялся, что задолго до этого из Парижа прибыло письмо от Роджера, в котором тот изложил отцу всю историю. Но он с первого же взгляда на сквайра понял, что тот не слышал ничего необычного, что могло бы нарушить его спокойствие и невозмутимость. Он выглядел куда лучше, нежели на протяжении многих последних месяцев. В глазах его появился огонек надежды, лицо обрело здоровый румянец, а кровь вновь весело струилась в жилах, что объяснялось отчасти тем, что он стал больше бывать на свежем воздухе, надзирая за возобновившимися работами, а отчасти – ощущением счастья и покоя, которые вернулись к нему благодаря Роджеру. Да, отъезд младшего сына, безусловно, сказался на нем, но, когда тоска о сыне наваливалась на него особенно сильно, он набивал трубочку и принимался неспешно и со вкусом перечитывать письмо лорда Холлингфорда, каждое слово которого он уже выучил наизусть. Впрочем, перед самим собой он притворялся, будто сомнения все еще не отпускают его, что давало ему лишний повод еще раз прочесть похвалы своему сыну. Как только с приветствиями было покончено, мистер Гибсон перешел прямо к делу.
– От Роджера никаких вестей?
– О да! Вот его письмо, – ответил сквайр, доставая большую папку черной кожи, в которой, наряду с прочими разнообразными бумагами, хранилось и письмо Роджера.
Мистер Гибсон, окинув его беглым взглядом, убедился, что Синтия в нем не упомянута ни словом, и потому прочел его довольно-таки невнимательно.
– Гм! Я вижу, он даже не заикнулся об одном весьма знаменательном событии, которое произошло с ним с тех пор, как он расстался с вами, – начал мистер Гибсон с места в карьер. – Полагаю, что, с одной стороны, злоупотребляю доверием, но, с другой, намерен сдержать обещание, данное в тот последний раз, когда я был здесь. Как мне стало известно, происходит то, чего вы опасались – вы меня понимаете, – между ним и моей приемной дочерью, Синтией Киркпатрик. В ожидании дилижанса на Лондон он зашел к нам, чтобы попрощаться, застал ее одну и признался ей в своих чувствах. Оба не считают это помолвкой, но, разумеется, она, несомненно, является таковой.
