Мартин Хансен - Лжец
Я заметил, как он украдкой, искоса взглянул на меня. Вид у него был вполне возмужалый, а вот шаг помельче, чем мой. И тем не менее он все время порывался идти со мной в ногу. Именно на такие вещи и следует обращать внимание.
Ведь ты другую полюбил
и позабыл меня...
Я поймал себя на том, что опять иду и напеваю эту дурацкую песню, она неотвязчиво вертелась у меня в голове. Подавляя досаду, я спросил:
- Как же это вы не удосужились посмотреть церковь внутри? Вы ведь скоро нас покинете?
- По всей вероятности, да, - ответил он. - Будем надеяться, что скоро задует ветер.
- Дело не столько в том, чтобы задул ветер, - сказал я, - нет, главное, чтобы он задул с юго-запада, тогда течение переменится. И тронется лед. Как знать, может, это случится сегодняшней ночью. Постарайтесь сегодня ночью не спать!
Сегодня ночью! - подумал я. Что ж, я подал ему хороший совет.
- Да, этой ночью вы должны бодрствовать! - повторил я. И прибавил шагу.
- Не люблю я острова, - произнес он вдруг. - На острове чувствуешь себя хворым волком!
Хворым волком? - подумал я. Неожиданный образ. А видел ли он хоть раз хворого волка? Дерзкое сравнение.
- Не понимаю, как вы можете здесь жить, - сказал он. - Год за годом это невыносимо.
- Когда живешь год за годом, выносимо, - ответил я. - Но скажите, к чему вы в итоге пришли? Каковы ваши заключения?
Хворый волк покосился на меня. Его подозрительность мне пришлась по душе. Она была неподдельной.
- Что ж, известняк у вас на острове хороший, - сказал он, - это мы знаем. Но если дробить его и обжигать в больших масштабах, необходимо будет построить новый причал - для грузовых судов. Вопрос в том, окупится ли все это, ведь строительство причала выльется в приличную сумму. Разумеется, я еще не представил окончательных выкладок, но это обойдется дороже, чем рассчитывают Фредерик с Мыса и остальные.
Теперь мне более или менее ясно, почему у Фредерика на него зуб, подумал я, вначале-то у них все шло как по маслу.
- Фредерик с Мыса не пойдет на попятный, - сказал я, - он не остановится перед расходами. Он превратит наш остров в Клондайк. Здесь много чего еще произойдет.
- А вы что, против?
- Я? Да я просто в восторге!
- Собственно, я ожидал, что у вас на острове сохранился старый уклад, - заметил он, - но похоже, тут как и повсюду.
- Не сказал бы.
- Разумеется, вам виднее.
А в воскресенье поутру
я косу заплела...
- Почему же мне виднее? - спросил я. - Вы здесь пробыли семь недель с лишним, а я - всего-навсего семь лет с небольшим.
- Смеетесь? - сказал он и переменил ногу, подстраиваясь под мой шаг.
- Нет, я вполне серьезно. Мой опыт говорит, если у человека есть глаза, то, проведя семь недель в незнакомом месте, он будет знать все, что стоило бы о нем знать. Он может даже написать об увиденном книгу. В два кило весом. Но, прожив на этом же месте семь лет, он выяснит, что ровным счетом ничего не знает.
- Сложена из валунного камня! - сказал он. Мы решили обойти церковь кругом. Но перед тем постояли, глядя, как беленая колокольня становится под лучами заходящего солнца медно-красной.
Возле церкви - на холме, на отшибе, - было очень тихо. Поддувал студеный ветерок, под ногами слегка поскрипывал схваченный морозом гравий. Мы шли вдоль северного фасада, время от времени трогая рукой холодную шершавую стену, на которой от подвижки тяжелых, массивных глыб, положенных в основание, растрескалась штукатурка.
У этой стены был прислонен гребной вал - все, что осталось от погибшего катера.
- Это гребной вал Эрика, - объяснил я. - Уже успел заржаветь.
Рядом лежали старые венки. И букетик живых фиалок.
Сохраняя молчание, он двинулся дальше. Это подкупало.
Я расчесала волосы
и косу заплела.
Я расчесала волосы...
- Странно это, что церковь на отшибе, - сказал он.
- Сперва Мысовый король хотел поставить ее у себя на Мысу, но каждую ночь являлся кто-то неведомый и разрушал выстроенное за день. Тогда они взяли, погрузили лежень в повозку, запрягли в нее двух телок и пустили их на все четыре стороны. И те втащили повозку на этот холм.
- Своеобычное предание, - сказал он.
- Обыкновенная церковная легенда, - ответил я. - Скорее всего, церковь поставили здесь потому, что холм служил своего рода крепостью, где собирались жители во времена немирья.
Я расчесала волосы
и заплела постель.
И постелила косу,
и заплесила стель.
- Тьфу ты! - спохватился я. - Извините!
Мы шли уже вдоль южного фасада. Он умел молчать - замечательное свойство. И вообще он производил хорошее впечатление. Приятная внешность. Крупный длинный нос, узкий угловатый лоб. И с характером, только сейчас вот не очень-то в себе уверен. Если не принимать в расчет того, что, вероятно, видно одному Господу Богу, здесь, среди собратьев своих, он котируется куда выше, чем Олуф. Тот берет наружностью: вылитый герой саги. Идеальное пособие по истории. "Хотите представить, как выглядели Гуннар из Хлидаренди или Олав сын Трюггви*, посмотрите на Олуфа!" - говаривал я, бывало, ученикам. Но только - вялый Гуннар, сонливый Олав. Что да, то да. Таким он стал после гибели Нильса.
* Гуннар из Хлидаренди - любимый герой исландцев, живший в конце X в. О нем рассказывается в "Саге о Ньяле". Олав сын Трюггви - "славнейший муж", конунг из рода Харальда Прекрасноволосого, правивший в Норвегии в 995-1000 гг. В "Круге Земном", сочинении знаменитого исландца Снорри Стурлусона (1179-1241), ему посвящена отдельная сага.
- Здесь покоится Нильс! - говорю я.
- Нильс Йенсен, - читает он надпись. - Ушел двадцатилетним... Каким он был?
- Очень способный, способнее Олуфа. Но не такой одаренный, как Аннемари.
- У Аннемари большие способности! - произнес он отрывисто.
- Блестящие, - подтверждаю я. - Вот и Нильс, тоже схватывал все на лету. Только он был тихий и скромный. Что, впрочем, не мешало ему быть сорвиголовой. Когда его выбросило на Вой-остров, я вместе с другими ездил за его телом. Он пробыл в воде... его носило по морю тридцать семь суток. Дело было на исходе мая. Полное безветрие, парило. Мы плыли обратно, и по всему горизонту дрожало марево. Ну а может, у нас просто кружилась голова. Под конец мы были, признаться, не в себе. На пристани стояла его девушка. Ее зовут Герда. Матери, слава Богу, не привелось там стоять, она уже покоилась здесь. Роберт заглушил мотор, мы тихонько подчалили. Когда на тех, кто стоял и ждал, пахнуло из катера, девушка засмеялась.
- Засмеялась?
- Да, она засмеялась.
- Как странно.
- Да нет. Во всяком случае, никому из нас, кто пробыл около двух часов возле Нильса, это не показалось странным. Нам ничего уже не казалось. Мы боялись только, что Герда сойдет с ума или, не дай Бог, наложит на себя руки. Но мы не умеем угадывать будущее. Сейчас она замужем, у нее двое детей, она счастлива. Поглядите, как тщательно убрана могила, где лежат Нильс и его родители. Это все Герда и ее муж. Он рыбак. Они ухаживают за могилой. Помнят.
Я подошел к кладбищенской ограде и позвал:
- Залезайте сюда!
С ограды открывался широкий вид на южный берег. За его кромкой, синея на холодном, гаснущем свету, простиралась ледяная пустыня.
- Видите, вон там, на юго-западе что-то темнеется? - сказал я. - Почти у самого Вой-острова - если смотреть отсюда. Это огромная полынья. Место называется Колокольной Ямой, там коварное течение, и водоворот, и шквалистый ветер. Там они и перевернулись, Олуф и Нильс. В бурю. В апреле месяце. Они вышли в море на ялике со шпринтовым парусом. По самонадеянности, что ли. И Нильс остался в Колокольной Яме. А теперь видите вон тот длинный островок на юго-востоке? Это Телячий остров. От Колокольной Ямы до него около семи километров. Олуф доплыл.
- Черт побери... - пробормотал он.
Ты должен знать, когда встретишься с Олуфом, что перед тобою не пук соломы, а лев, подумал я. Пусть даже и мертвый.
- О том, что Олуф спасся, мы узнали только спустя два дня. Ведь на Телячьем никто не живет. Там выпасают летом молодую скотину. Олуф проторчал на этом острове двое суток, хорошо еще, так совпало, что туда неожиданно нагрянули люди. Нам об этом сообщили по радио.
- Помнится, я читал про это, - сказал он, - но я и не подозревал, что все произошло именно здесь.
- Значит, Аннемари не рассказывала.
- Нет, - ответил он. Вот тебе и раз!
- Когда-нибудь, - сказал я, - на Песчаном острове про Олуфа сложат предание. Большего мужчине, пожалуй, и не добиться!
- Я не уверен, что понял вашу мысль, - отозвался он, спрыгивая с ограды.
Я рассмеялся и спрыгнул следом. Да, он и вправду пресерьезный кулик-сорока.
Отперев церковь, я вошел первым. Узкий проход тонул в полумраке. Уже с порога меня охватила сырость - зимой под этими низкими сводами всегда сыро.
- Однажды мне открылось здесь нечто удивительное, - сказал я. Мы остановились в дверях, и я подождал, пока слова мои отзвучали. Меня всякий раз поражает, что, даже если приглушить голос, звуки его легким дрожанием отдаются в стенах. "Удивительное" - как раз одно из тех слов, которые отзываются в церкви трепетным эхом.
