Андре Дотель - Современная французская новелла
Вечер обещал быть божественно прекрасным… Где-то над плато прокатила гроза, но дождем не пролилась, оставив после себя лишь какое-то нежное трепетание в воздухе, чуть отдающем озоном, как бывает в послеобеденную пору при сильной жаре. Ни дыхания, ни звука. Молчали даже насекомые, сморенные зноем; только вода по-прежнему бормотала что-то свое. Ах, как же мне было хорошо! Я словно достиг какой-то вершины довольства и покоя, старости без ревматизма… Из-за нависающей скалы сумерки опускались на Лотиньяк много раньше, чем на долину, и похоже было… как бы это объяснить… что сейчас не закат, а восход; для всех солнце, понятно, садилось, со всеми своими вечерними штучками, в пурпуре и ветре или в потоках зеленоватого серебра, что предвещает обычно облачный день, а для меня это все пустой звук — виноградники на востоке заливала утренняя заря.
Я вытащил кресло в сад. Принятое мной решение приводило меня самого в состояние восторга: я буду жить в неге и холе и прежде всего разобью на нашей планете огород, достойный этого названия. Одуванчики, овощная валерианница — чудесная мысль! И еще выращу огромные испанские луковицы, лиловатые, сладкие. И раз кругом бежит вода, почему бы не развести и кресс-салат? Редиска, огурцы, а потом еще шалфей, перечная мята, прямо раздолье для лечебных настоек…
Чей-то дружеский голос пробудил меня от моих мечтаний. Это оказалась Мелани.
— Мы стучали, но вы, должно быть, не слышали.
Она принарядилась, наша Мелани, аккуратно уложила свои седые волосы и надела черное платье с накрахмаленным кружевным воротничком, даже золотую брошку нацепила. Появилась она передо мной не в обычных своих шлепанцах, а в воскресных башмаках, в которых ходила к мессе, и ступала поэтому осторожно, мелкими шажками. На Антуане были его желтые ботинки, моя каскетка и мой костюм. Оба в воскресных нарядах — это в четверг-то!
— Антуан, сними каскетку, слышишь?
Антуан сконфуженно сдернул с головы каскетку и мял ее в своих огромных лапищах, отмытых ради такого торжественного случая в жавелевой воде. Мелани протянула мне пакетик.
— Это засахаренный миндаль, мсье Виктор, только сейчас сделан, поэтому он еще чуток липкий, попробуйте и скажите, как получилось — ведь это наш семейный рецепт.
Я был сконфужен. Мелани лукаво поглядывала на меня.
— Разрешите присесть, мсье Виктор?
Я в смущении стряхнул с себя сонную одурь.
— Вы, верно, удивлены?
Удивлен?
Надеюсь, она поняла, что я вовсе не хотел ее обидеть.
Ну, конечно же, этот визит был для меня неожиданностью… Я мигом притащил оршад, стаканы с серебряной полоской и кувшин воды из фонтана, чтобы охладить напиток.
— Как мирно здесь у вас в саду, мсье Виктор.
— И не только в саду, Мелани.
— Верно, не только в саду.
Пила она маленькими глотками, не спуская с меня глаз. И наконец, сдавшись, пробормотала:
— А что вы хотели узнать, мсье Виктор?
Антуан, уткнувшись в стакан, самым невероятным образом обвил ногами ножки стула; мученик явно страдал и был пунцовый, как знамя.
— Видите ли, не надо было обращаться с вопросами к Антуану. Бедный мой Антуан, братья вертят им как хотят и все не во благо господне. Антуан много от них натерпелся. У меня четыре сына, мсье Виктор, он да еще трое проходимцев; эти живут в городе, и я их знать больше не желаю. Натворили грязных дел, разгульничают, я им прямо сказала: убирайтесь к дьяволу, чтобы я вас больше в Лотиньяке не видела, а если покажетесь здесь, учтите, что я и стрелять умею.
— И стрельнет, ей-богу! — Антуан поднял палец, как школьник в классе, и, глядя с восторгом на мать, добавил: — Она уже пальнула солью в зад Адриану. Ей это ничего не стоит!
— Ну вот я и пришла к вам. Вы из полиции?
— О, боги, конечно, нет! Ничего общего с полицией не имею, так что будьте спокойны.
— Да я и не беспокоюсь.
Это была чистая правда — она безмятежно попивала свой оршад, поднося стакан ко рту неторопливыми округлыми движениями. А Антуан вывинтился из стула, подошел к фонтану, протянул руки.
— Не подумайте, что он у нас блаженненький, мсье Виктор. Просто недотепа, какие в каждой семье бывают. Ну как бы это получше сказать? Так ли уж обязательно, чтобы в франке было двадцать су? Так вот, Антуану всего восемнадцать су досталось, вы понимаете, что я имею в виду? Он ко всем людям тянется; кто ни поманит, за тем и идет, вот братья-то и соблазнили его бабами да и еще кой-чем. Из-за этих-то двух су, что ему недостает, он и не умеет никому отказать, кто бы его ни потащил туда, куда ему идти вовсе незачем. Он ведь не знает, куда ему нужно идти, вот в чем дело-то. Поди втолкуй все это судьям! Двое братцев вскружили ему голову, улестили, посадили за руль машины и начали обчищать квартиры да банки грабить. Когда вся эта кутерьма с сантимами произошла, Антуан как раз только что отсидел шестнадцать месяцев в Марсельской тюрьме и ему запретили проживать в городе пять лет, ну я и взяла его сюда, чтоб он под моим присмотром жил. Так оно мне спокойнее.
Мелани даже раскраснелась от гнева.
— Ох, если бы ты мне в руки попался, — процедила она сквозь зубы.
— Это она об Альбере говорит, — пояснил вполголоса Антуан.
— Пускай он своей персоной распоряжается как хочет! — У Мелани даже дыхание перехватило. — Но если он сунется в Лотиньяк, до конца своих дней будет себе задницу залечивать, вот так-то!
И она отхлебнула огромный глоток оршада, как заправский гуляка — выпьешь, и на душе легче становится.
— Ну так как же, мсье Виктор? Вы, конечно, деньги из Французского банка ищете?
Дорогая Мелани, дорогая моя Мелани! Я был счастлив, что она заговорила об этом первая, сейчас она сама мне все расскажет, все, что знает, и мы оба с ней скинем с плеч долой эту грязную историю и будем жить себе припеваючи среди мирной сельской природы.
— Бедняжка вы мой, — сказала она, — тут вам концов не найти.
Антуан, усевшись перед фонтаном, смотрел на воду, бортик бассейна был на уровне его глаз.
— Если я вам скажу, что он плавает, как бог, вы мне поверите? Антуан из озера грошей берет чуточку побольше, чем все остальные. В озере Антуан — бог и царь. Туда-то он и сбросил ящики. Но давайте лучше я вам все по порядку расскажу, а вы мне налейте еще чуток, времени у нас предостаточно, верно я говорю?
Когда братья Антуана угнали машину с контейнером, они перекрасили ее и махнули прямо на Марсель. Антуан сидел за рулем. Эти бандиты подстерегли его в Драгиньяне в базарный день и похитили его у меня, даже не дав переодеться. Надо вам сказать, что Антуан — прирожденный шофер, он и быстрый, и решительный, и глаз у него верный, и к тому же на него прямо какой-то стих находит, когда он за руль садится. Но разве на него подумаешь такое, если к нему как следует приглядеться? Ну вот и жандармы то же самое. Вот почему братья так за него держались. У них-то самих такие рожи… я бы им и наперстка не доверила.
Антуан катил по автостраде спокойно, у всех на виду. Болтал со сборщиками дорожной пошлины, пил кофе с шоферней, гонял биллиардные шары. И вовсе не из хитрости. Насколько я знаю, братцы даже не сказали ему, что у него в кузове. Везешь груз, парень, ну и вези себе спокойно! Я уверена, он считал, что у них все по правилам. Короче, так уж получилось.
После контрольного пункта в Бриньоле дорога идет на подъем, так ведь? Ну там они и поджидали его, из самого Парижа ехали за ним на своем «мерседесе». Они, видите ли, ему не доверяли. Откуда только у меня такие взялись, ей-богу, сама ума не приложу; отец-то их был лучший из людей. Ну ладно. Они велели Антуану завести грузовик в дубовую рощицу, замаскировали его ветками и бросились к своему сокровищу. Посмотреть бы, какие у них были рожи… До чего я жалею, Антуан, что их в ту минуту не видела. Вот горе!
— И верно, что горе! Альбер побледнел как полотно, кричит, что разобьет башку этому проклятому служащему, который надул его. Одни сантимы, миллиарды сантимов! Анри плачет, а Франсуа все твердит: «Что случилось, то случилось!» А я тогда еще ничего не понял.
— Вы сами видите, мсье Виктор, что эти дети меня погубят. Эти три идиота садятся в свою машину, бросают Антуана одного. Надо, мол, попросить кого-нибудь из наших обменять эту мелочь, если, конечно, такой дурень найдется. Спрячь это барахло куда-нибудь, мы его больше и видеть не желаем… И укатили. Тогда…
— Тогда, — радостно подхватил Антуан, усевшийся на бортик фонтана, — тогда-то я и сказал себе: я все делал, как наказывали, даже перчаток не снимал, раз они мне так велели, ну а кто меня на разъездах видел, когда я пошлину платил, кто? Но все-таки мне стало не по себе, и я снова сел в грузовик. Завел мотор, свернул на дорогу Д20 и выехал прямо к озеру со всем своим хозяйством. Уже темнело, а в эту пору люди не особенно-то задерживаются у провала, тут они тени собственной боятся. А мы-то с водой друзья, вода меня всегда выручала. Вот я и сбросил ящики в провал. Потому что там, в глубине, яма есть, чистая такая, совсем без ила.
