Эфрен Абуэг - Современная филиппинская новелла (60-70 годы)
Но в тот же вечер ее поднял с постели телефонный звонок.
— Летти, только что был доктор! С мамой случился приступ, когда я попытался заговорить с ней о свадьбе. О Летти, дорогая, придется нам еще подождать. Мама не сможет согласиться на это, не сможет…
На следующее утро Летти взяла билет на самолет до Котабато.
Она жаждала распрощаться с Манилой сейчас же, сразу, чтобы больше не видеть Рене, не говорить с ним, но оказалось, что все до единого билеты раскуплены — люди торопились вернуться домой на страстную неделю. Однако в бюро авиалинии ей сказали, что есть еще специальный рейс — вечером в страстную пятницу, если, конечно, это ее устроит: некоторые не любят пускаться в путь в такой день…
— Я не суеверна, — сказала Летти и купила билет на страстную пятницу. Но теперь у нее оказалась впереди целая неделя, и можно было кое-что предпринять. Выйдя из конторы авиалинии с билетом в руке, она почувствовала себя свободной и безрассудной — и решила завершить эту главу своей жизни, захлопнув книгу с треском.
Злорадно улыбаясь, вызывающе вздернув подбородок, она окликнула такси и назвала адрес дома Морелос. Рене сейчас на службе, а его мать — дома. По этому счету следует расплатиться сполна и в первую очередь.
Служанка отперла ей дверь и пошла «доложить сеньоре». Летти пренебрежительно оглядывала претенциозно убранный зал. Дом был не очень большой, но постройки довольно старинной, и донья Ана Морелос стремилась внушить посетителю трепет уважения перед благородным духом фамильного особняка. В общем-то, Морелосы не имели ничего, кроме этого дома да нескольких кокосов в Биколандии[44], а послушать старуху, так можно было подумать, что Рене — богатый наследник благородных кровей, за которым охотятся дерзкие искательницы фортуны.
Летти была в этом доме всего три раза, и каждый раз что-нибудь да выходило не так.
В первый раз Рене привел ее сюда вскоре после того, как начал ухаживать за ней. Они познакомились в картинной галерее на Эрмите[45]. Она тогда только приехала из провинции. После смерти тетки ей досталось немного денег, и, хотя родители были против, она решила попытать счастья в Маниле вместо того, чтобы учительствовать в Котабато. Родителей Летти уговорила, пообещав вернуться, как только истратит все деньги, если тем временем ей не удастся устроиться или выйти замуж.
Планы у Летти были самые смелые и разнообразные: ведь ей было всего двадцать два. Найти работу в газете или журнале (была же она редактором школьной газеты). Открыть свою студию и писать портреты богачей (она училась живописи у одного американского преподавателя в Котабато). Стать художником-модельером и обзавестись собственным ателье (ведь шила же она себе платья, которые в Котабато считались криком моды). Она подумывала даже, что может получить место солистки на радио или сниматься в кино (она участвовала в школьных спектаклях и завоевала премию за лучшее исполнение на конкурсе певцов-любителей). Но ни одна из этих идей не оказалась реальной. Вот тут-то она и встретила Рене в картинной галерее на Эрмите. Она была еще полна надежд и воодушевления, и ее энтузиазм поколебал его самодовольство.
Они стали часто встречаться; тогда-то его пораженная мамаша и выразила желание взглянуть на девушку, которой так заинтересовался ее сын. Во время первого же визита Летти допустила оплошность. С простодушной улыбкой она объявила, что один из ее дедушек был моро[46]. С тех пор благочестивая донья Ана именовала Летти не иначе как «эта девушка полуморо». При втором посещении, когда Рене и Летти объявили о своей помолвке, донья Ана лишилась чувств. А в третий раз, когда по настоянию Летти они с Рене попросили старуху назначить день свадьбы, пришлось вызывать не только доктора, но и «скорую помощь». День же так и не был назначен…
Оглядывая теперь зал с презрительной усмешкой и припоминая все свои прежние визиты к донье Ане, Летти говорила себе, что выскажет старухе все напрямик, не опасаясь никаких последствий. О, теперь-то она не потеряет сознания, не будет истерик, ни доктор, ни «скорая помощь» не понадобятся. Старуха устраивает представление только для Рене. А сейчас, подумала Летти, мы с ней будем одни…
В этот момент в зал вошла донья Ана Морелос.
Маленькая, крепкая и властная леди совсем не выглядела слабой, несмотря на «состояние сердца». «Она смахивает на норовистую лошадку», — решила Летти и поднялась с софы навстречу своей противнице.
— Донья Ана, какая приятная неожиданность: вы встали! Я слышала, у вас вчера вечером снова был сердечный приступ?
— Что вы хотите, девушка? — громогласно осведомилась старая леди.
— От вас я ничего не хочу, совсем ничего!
— Тогда зачем же вы пришли в мой дом?
— О, я пришла только взглянуть на то, чего избежала. Донья Ана, теперь ваш сын снова будет принадлежать только вам одной. Я возвращаюсь туда, откуда явилась.
— И что, позволю себе спросить, я должна сказать по этому поводу?
— Ничего. Это я должна сказать, моя дорогая донья Ана. Разве я не обязана поблагодарить вас? Сказать спасибо? — В голосе Летти прорезался тонкий наждак.
— Вам не удастся обмануть меня, девушка. Я-то знаю: от вас так просто не отделаешься…
Летти вытащила из кармана билет на самолет.
— Да нет никакого обмана. Все решено. Посмотрите, я вылетаю из Манилы в страстную пятницу.
Старая женщина недоуменно уставилась на билет.
— Это не шутка? — спросила она неуверенно.
— Я сдалась, — объяснила Летти, пряча билет обратно в карман. — Сдалась и отступаю.
— Вы сказали об этом моему сыну?
— Можете сказать ему сами, потому что мне не хочется видеть его еще раз. И скажите ему еще, чтобы он не трудился звонить в пансионат. Он меня там не найдет.
— Но вы не можете так поступить с моим сыном! Вы должны прежде всего сообщить ему.
— Это сделаете вы, бабуся. Я от него устала. До свиданья! — И Летти направилась к двери.
— Подождите! Подождите! — закричала старая леди. — Нам следует обсудить это.
Летти обернулась в дверях.
— Что нам с вами обсуждать? — сказала она холодно.
Донья Ана изумленно взглянула на нее, лицо ее вдруг просветлело.
— Мы поговорим о Рене, — ответила она.
И тут Летти расплакалась.
Час спустя обе они сидели на софе, взявшись за руки, и изливали друг другу душу, как это умеют делать только женщины.
— Мы не поняли друг друга, — улыбнулась донья Ана. — Почему? Мы обе любим одного и того же человека, обе заботимся о его счастье.
— Донья Ана, вы думаете, я могла бы сделать его счастливым?
— Не только думаю, дорогая, я в этом уверена.
— О, донья Ана, как хорошо. И когда же наша свадьба?
— Сегодня же вечером скажу Рене, чтобы он назначил дату.
— Только, пожалуйста, не говорите ему, что я была здесь и мы с вами говорили об этом. Я хочу, чтобы он сам все решил.
— Очень хорошо, моя дорогая, я не стану ему ничего объяснять. Просто скажу, что переменила свое мнение и что мне лучше с сердцем. А вы… Вы не исчезнете насовсем? Вас можно будет застать в вашем пансионате?
— Я немедленно сдаю билет!
Летти поцеловала старую леди, вспорхнула с софы и снова кинулась к дверям. Здесь она чуть замешкалась.
— Донья Ана, а вы не позвоните мне вечером после того, как поговорите с Рене? Хочется узнать обо всем поскорее!
— Дорогая моя, конечно, позвоню! Не беспокойтесь!
На следующий день была суббота. Летти проснулась слишком поздно, чтобы успеть вернуть билет. Но с этим можно было и подождать. Она чувствовала себя бесконечно счастливой. Донья Ана позвонила ей вечером, как и обещала, и детально описала свой разговор с сыном.
Она сказала Рене, что святое время великого поста просветило ее разум: она может умереть в любой момент, и нельзя, чтобы на ее совести была разбитая жизнь сына. Он свободен в своих решениях; он уже, без сомнения, достаточно взрослый, чтобы жениться и самому выбрать себе жену. Пусть назначит день своей свадьбы с Летти.
Донья Ана сообщила также, что Рене поблагодарил ее и больше ничего не сказал.
Весь день Летти пребывала в восторге неизвестности, ожидая его звонка. Вместо этого он, как обычно в субботу, объявился сам и спросил, куда она хочет пойти. Она пыталась отыскать на его лице какой-либо намек на сюрприз, но он выглядел, как всегда, сумрачно-флегматичным. Они сходили в кино, пообедали, а после этого танцевали в ночном клубе, потом по ее предложению побродили по берегу залива.
Они уселись на парапете. Она склонилась головой к его плечу. И ждала, ждала, тщетно ждала неожиданного.
— А как твоя мама? — не выдержала она наконец и тут же вспомнила, что уже спрашивала об этом раньше.
— Неважно, — ответил он угрюмо. — Такой страшный был приступ… Я не могу рисковать маминым здоровьем, заговорив на неприятную для нее тему еще раз.
