Хелла Хассе - Сидр для бедняков
Дедушка умолк. Взрослые сидели с застывшими от скуки лицами. Кроме Теета. Старый слуга то и дело согласно кивал, хлопал себя по колену, посмеивался своим воспоминаниям, а когда дедушка умолк, он словно замер в нетерпеливом ожидании. Мартышка пыталась делать вид, будто ей так же скучно, как взрослым, но, когда дедушка допускал вольность в выражениях, лицо ее сразу оживало. Кронпринц, у которого вначале при каждом новом повороте дела в душе вспыхивала безумная надежда, со страхом ждал теперь каждого нового слова. Мог ли он узнать себя в этих неграмотных нищих! Мечта о голубой крови потихоньку таяла.
Дедушка молчащий был совсем непохож на дедушку рассказывающего. Глубокий и звучный голос как бы наполнял его тело силой, но стоило ему замолчать, и он словно весь сжался, сморщился, точно пустой мешок. Теет бросал на старика подбадривающие взгляды, но молчание затягивалось, и он с лукавой искоркой в глазах изрек:
— А потом Вагенсмид помер.
Дедушка глубоко вздохнул.
— Молва связывала строительство этого дома со смертью Вагенсмида. — Он постучал указательным пальцем по подлокотнику своего кресла. — Гнусная клевета, если хотите знать.
— Сраму сколько было из-за этих сплетен, — поддакнул Теет.
— Может, отложим эту тему? — сказал папа таким тонким голосом, что кронпринц, вздрогнул. — Пора ехать на кладбище.
Дедушка будто и не слышал.
— Вагенсмид, если не ошибаюсь, умер в 1854 году. В ордене не нашлось человека, который мог бы продолжить его дело. Преемник был слишком занят другими заботами, и строительство его ничуть не интересовало, я знаю точно. Отец эконом для такого дела совсем не годился. Вот францисканцы и решили открыть моему деду счет, чтобы он мог расплачиваться с рабочими, поскольку своих денег у него в то время еще не было. В нынешние времена четверо оборванцев мигом обанкротились бы и угодили в тюрьму, но тогда это давало человеку шанс. Дед мог, конечно, с грехом пополам вести бухгалтерию, хотя вряд ли у него было хоть пять классов образования.
— Тогда-то и был построен этот дом, — опять не утерпел Теет.
— Возросшая ответственность оправдывала более высокие заработки, — внушительно заметил дедушка.
— Шуму тогда было! Говорили, что из-за дома забросили строительство монастыря
— Отложили. Не забывай, что в те времена можно было с чистой совестью растянуть такую работу на несколько лет. И чем дольше она тянулась, тем дольше ты имел кусок хлеба, и не только ты, но и вся округа. Не так уж много работы было в те дни. Спасибо моему покойному деду, люди здесь годами жили не тужили. Им благодарить бы его, а не повторять клеветнические сплетни.
Дядя Йооп давно перестал притворяться скучающим и, заговорщически прищурясь, изрек:
— У них были все основания почтить смерть Вагенсмида витражом в часовне.
Вот так же он предложил папе продать машину.
— Человека, а не его смерть! — отрезал дедушка. — Вагенсмид был святой человек, лучший настоятель, какой здесь был. Мой дед всегда отзывался о нем с глубоким уважением. Он и его братья всегда почитали покойного. Всегда! — От волнения дедушка даже охрип. — А вы нынче только и думаете о деньгах. Бессмысленная погоня за прибылью… Не могу я этого понять. Прежде, если у тебя были деньги, ты старался помочь другим. В здешней округе никто не умирал с голоду. — При звуке «н» в слове «никто» его большие волосатые ноздри широко раздулись. Движением руки он словно швырнул свое возмущение в лицо родным детям.
— Правда ваша, — сказал Теет. — Прежде люди друг о дружке заботились.
Он облизнул губы, хитро и выжидательно глядя на старика, но тот, повернув к гостям красноватую щеку, с грустью смотрел в окно. Столько безнадежной скорби об ушедшем мире было в его наивном упрямстве, что кронпринцу захотелось утешить дедушку, несмотря на все разочарование, которое он ему доставил и с которым кронпринц едва мог справиться.
— Baн Зипфлихи всегда были добрыми католиками, — задумчиво сказал Теет. — За исключением некоторых. Но такое случается и в самых лучших семьях.
Тетушка со своего высокого стула метнула в него разъяренный взгляд, и чисто случайно старый слуга перехватил его, потому что как раз в этот момент поднял голову для очередного кивка. Он сразу же принялся оправдываться:
— Ну да, ваше семейство одно из лучших в Алверне. Тут уж ничего не скажешь.
Теет обращался непосредственно к тетушке, отчего та пришла в замешательство и даже покраснела. Ее гневный взгляд явно предназначался одному ему, намекая на что-то известное только им двоим. Она еще не забыла унизительной истории с креслом и теперь, когда Теет во второй раз поставил ее в затруднительное положение, поспешила нанести контрудар.
— Я слышала, ты нас покидаешь, Теет?
— Да, я тоже слыхал, — встрепенулся дядя Йооп.
Радость била из него ключом: он, только что получивший по носу, мог перейти в наступление! Он не успел сообразить, что своим замечанием тетушка хотела лишь чуточку уколоть старого слугу.
Великодушное вмешательство Мартышки помогло Теету уйти из-под атаки. Как настоящая актриса, она вскочила с дивана и драматически воскликнула:
— Не-е-е-ет! Вы не уйдете, правда, Теет? Вы навсегда останетесь с нами.
Она умоляюще схватила его за руку, и старый слуга с величайшей нежностью, словно птенчика, укрыл ее ладошку в своих корявых ладонях.
— Чему быть, того не миновать, моя голубка. — Он заглянул Мартышке глубоко в глаза. — Мне много лет, и я уже не могу много работать.
Мартышка вырвала руку и опустилась на ковер возле его кресла, озадаченно и капризно твердя «нет-нет-нет».
Но тетушка не позволила сбить себя с толку и решительно обратилась теперь к дедушке:
— Я так понимаю, что тебе, отец, нельзя оставаться здесь одному, без присмотра.
Он посмотрел на нее с удивлением и даже немножко оскорбленно.
— Ты хочешь мне что-то предложить? Но я не могу принять от тебя помощи, Каролина. У тебя десять человек детей, где ж тебе еще и о старике заботиться. Да и дом у вас слишком маленький…
— Скажи же хоть что-нибудь, — прошипела тетушка папе. Грудь ее высоко вздымалась, лицо побагровело.
Папа стряхнул пепел с сигары и крутил ее в пальцах, так что горящий кончик превратился в огненный круг. Это означало, что он глубоко задумался.
— По-моему, — наконец сказал он, — между монастырем и нашей семьей всегда существовала нерушимая связь, не так ли, отец? Или это звучит слишком громко?
Он разглядывал тонкий слой пепла в пепельнице и, казалось, ничуть не интересовался, насколько тетушку удовлетворил его вопрос.
Какое малодушие со стороны его большого, доброго отца! Кронпринц внезапно ощутил боль и стыд, которые породили в нем смятение и сознание крайнего одиночества всех на свете людей. Разве не ужасно, что он такой неуклюжий, несамостоятельный, открыл недостаток в мужчине с такими красивыми кудрями, таком сильном, целеустремленном, таком уверенном в себе, который к тому же курит сигары! Да еще чтобы этим недостатком было малодушие! Да еще в тот момент, когда он, кронпринц, принял столь важное решение. Он не только отказывался от претензий на благородное происхождение; более того, он решил пойти по стопам своих предков. Стать строителем. Вот как гибок был он в тот день. Он даже испытывал презрение к тем занудам, которые, не имея особых оснований, кичатся высокими титулами. В их роду каждое поколение должно было заново утверждать себя церквами, казармами и газовыми заводами. И оно утверждало.
Ему вспомнилось, как однажды они с папой побывали на стройке. Было это года три назад. В последнее время папа не брал серьезных заказов. По правде говоря, тот день был сплошной мукой. Кронпринц устал уже от того, что они долго тащились по рыхлому песку. И никто не нуждался в его услугах: строительные рабочие неизвестно почему все время подтрунивали над ним. Но к концу дня, после пяти часов, наступил прекрасный момент. Рабочие привязали коробочки для завтрака к багажникам мопедов и укатили домой. Папа собрал инструменты, запер их в сарай, и они вместе еще раз обошли строительную площадку, чтобы убедиться, что ничего не забыли. Как раз перед тем, как сесть в машину, когда папа вешал замок на решетку, кронпринц спросил:
— Правда, пап, он стал больше?
Ему страстно хотелось получить утвердительный ответ, потому что, несмотря на все накладки, у него было такое чувство, будто он сделал сегодня все, что мог. Прищурившись, точно художник, папа окинул взглядом причудливую путаницу лесов, оштукатуренные стены, похожие на виселицы оконные переплеты, бетономешалки.
— Да, смотри-ка, он и вправду вырос.
Но кронпринц уже и сам это видел. И теперь, обуянный жаждой созидания, он вспоминал кислый запах раствора и сладковатый аромат свежей белой древесины. Пусть растут стены! Он будет строить то, что пока существует лишь в мечтах, — дома, замки, церкви, соборы, дворцы со множеством башенок, лестниц, переходов, здания, полные тайн, которых не постичь и за целую человеческую жизнь.
