Белькампо - Современная нидерландская новелла
— Ладно, ладно, — сказал я. — Послушай. Мы в опасности. Положение серьезнее, чем ты думаешь.
— Я знаю, каково наше положение.
— Конечно, но опасность не в том, о чем ты думаешь. Допустим, национальность командира не играет роли. Я лично недолюбливаю французов — может, у меня заскок, не знаю. Но одно я знаю точно: этот человек нас не выведет. Повторяю: положение серьезнее, чем ты думаешь. Речь идет о жизни, твоей собственной жизни, а не чьей-нибудь еще. Какое тебе дело до того, что другие умрут? Так уж сложились обстоятельства! Спасутся они — прекрасно, я нисколько не против, знаешь пословицу: живи и давай жить другим, и тому подобное. Но одно ты должна понять: я не допущу, чтобы группа потащила меня на верную смерть. В этой смерти не будет ни капли романтики. Ничего нет хуже, чем умереть из-за чьей-то оплошности. Еще будешь и себя при этом корить. Черт побери, как ты себе это представляешь? Мы тихо испускаем дух в объятиях друг друга, а вдалеке нам чудится колокольный звон? А знаешь, как будет на самом деле? Мы все подохнем от голода и холода, двум-трем первым еще закроют глаза, а на смерть остальных всем будет глубоко начхать.
Она заплакала. Я неуклюже попытался ее утешить, обнял. В таких обстоятельствах самое лучшее было бы заняться любовью, это придало бы мне мужества и спокойствия. После этого, несомненно, пришло бы в голову что-нибудь путное и вообще возросла бы вероятность спасения. Но как воспримет это группа приличных людей, только что переживших авиационную катастрофу? Очевидно, им это покажется странным.
— Но почему, — всхлипнула она, — я должна быть с тобой? Почему ты выбрал меня? Бросить группу — это непорядочно. Так может поступить только псих или дурак, но ты ведь ни то ни другое, хоть я и сама не знаю, почему я в этом уверена.
— Об этом я тебе уже рассказывал, радость моя, цыпленочек мой, поцелуй меня.
Я крепко поцеловал ее в губы и погладил по волосам. Конечно, ей пришлось отстраниться, но сделала она это далеко не сразу.
— Послушай, я повторю тебе все еще раз, и тогда ты увидишь, что мы не можем поступить иначе. У меня действительно нет выбора, обстоятельства вынуждают меня, прямо-таки за руку тащат к спасению: мое дело — лишь правильно их истолковать. Как мне это удастся? Не знаю. Но что-то говорит мне — что именно, я и сам не понимаю, — что предложения командира, вернее, его приказы приведут нас к гибели. Может быть, что-то в его глазах, в том, как он держится. Слушаться его — значит идти на верную смерть. Таким образом, его советы, планы — словом, все, к чему он нас побуждает, ошибочно. И потому вполне вероятно, что правильнее поступить как раз наоборот. Я убежден в этом и уверен, что нам надо откалываться. Тогда мы избежим беды.
Она внимательно слушала, слезы ее высохли. Я упрямо продолжал:
— Так что же я должен делать, исходя из этой убежденности? Коль скоро я уверен, что она ведет к спасению, то на первый взгляд может показаться, что мой долг — повести за собой всю группу. Для этого понадобится необычайное красноречие, большая сила убеждения, колоссальная энергия. Возможно, дойдет и до драки, но ради общего блага можно ни перед чем не останавливаться. Однако я, увы, не обладаю упомянутыми качествами. Я сумею убедить кого-нибудь одного, но остальные ополчатся против меня. Я не способен завоевывать популярность, так уж я устроен, и на каждого моего сторонника всегда приходится четверо-пятеро врагов. Я знаю это: ведь самое главное — познать самого себя. И следовательно, мне не удастся убедить группу. Но допустим, я обладал бы необходимыми качествами и пустил бы их в ход. Думаешь, тогда бы мне это удалось? Нет, и тогда бы ничего не вышло. Хочешь верь, хочешь нет, но я знаю, что только под дулом пистолета эти люди отступились бы от командира. Он для них — и отец, и мать, и еще немножечко господь бог. Наконец, последнее. Принципы, на которых я строю наше спасение, теряют силу, если их станет применять целая группа. Они годятся лишь для одиночки, сделать их достоянием массы — значит поставить их с ног на голову. И потом, остается ведь крошечный шанс, что командир прав. Я-то, конечно, в это не верю, но в действительности такой шанс есть. Это тоже причина, чтобы удрать одному. А почему я хочу взять тебя? Да очень просто: из всей группы мне хочется спасти только тебя одну. Да, потому что ты молода и красива, более того, мой выбор — результат работы определенных желез в моем организме, и я это знаю. Ну и что? Мы хотим сохранить свою жизнь, испытываем голод и жажду, избегаем боли и стремимся к наслаждению — что тут дурного? Вероятно, мне следовало бы сказать, что я вдруг, по неизвестной причине, воспылал к тебе страстной любовью, — это тебе бы польстило. Но я говорю: я увидел тебя, единственную привлекательную женщину среди всех этих людей, железы продолжения рода пришла в действие, и родилась любовь. И это не исключает того, что ты мне правда очень — ну да, очень — нравишься.
Я замолчал; я замерз и чувствовал себя ужасно несчастным. Наверное, все без толку. Хотелось бы мне быть скупым на слова сильным мужчиной, который спокойно идет своей дорогой, плюет на всех и делает то, что ему нравится.
— А у тебя не найдется сигареты?
Молодая женщина кивнула и вытащила пачку сигарет. Она явно обдумывала мои слова. Я закурил, наблюдая за тем, как люди снова окружили командира, чтобы получить очередную порцию мудрых указаний. Отметил, что командира вовсе не беспокоит наше отсутствие. Повернулся к ней.
— Скажи же что-нибудь. О чем ты задумалась? Решаешь, кто тебя вернее спасет — командир или я? А может быть, терзаешься нравственными муками, коришь себя за то, что ты не такая героиня, как Флоренс Найтингейл[19] или еще кто-нибудь в этом роде? Выскажись наконец, выбери, и тогда можно начать действовать.
Она отошла на несколько шагов и остановилась, глядя в пространство. Прямо за ней был разбитый самолет, и я стал смотреть на него; я замерз и совершенно пал духом. Как хотелось мне сейчас быть дома, развалиться в покойном кресле и смотреть скучную телевизионную программу. Я мог бы встать и сделать что-нибудь приятное: пойти вынуть из почтового ящика газету или выпить стакан пива. На худой конец я согласен был даже сидеть с зубной болью в приемной у стоматолога и просматривать в затрепанном журнале трехлетней давности очерк о Гренландии.
Она медленно вернулась и посмотрела на меня. Я почувствовал волнение, прочитав в ее глазах, что она доверяется мне. По-моему, это самое прекрасное, когда тебе кто-то доверяется. Моя надежда на спасение снова укрепилась, и я понял вдруг, что эта девушка необходима мне: один, без ее поддержки, я бессилен. Все мои рассуждения в основном были просто болтовней. Но разумеется, вдвоем мы одолеем все.
— Я подумала, — начала она, — и, во-первых, должна тебе сказать, что не согласна с твоими взглядами на любовь, будем считать, что я этого не слышала. Сам ты мне нравишься, и я тебе доверяю, но вовсе не из-за каких-то там желез. Да, кстати, меня зовут Джейн. А сейчас я тебе объясню, что́, по-моему, нам надо сделать. Ты сказал, что не можешь повести за собой группу, потому что у тебя нет для этого данных. Мне кажется, ты не прав. Ведь убедил же ты меня, и поэтому я — может быть, ошибочно — полагаю, что и с другими тебе бы это удалось. Они ведь пока сохранили расположение к тебе, они бы к тебе прислушались. Думаю, ты зря говоришь, что не мог бы привлечь группу на свою сторону. Наверное, тебе просто не хочется, может быть, ты стесняешься или что-нибудь в этом роде. Дальше: ты считаешь, что шансы выжить уменьшатся, если на твою точку зрения встанет много людей, но против этого я знаю средство. Если я тебя правильно поняла, ты просто хочешь узнать, что предлагает командир, и поступить наоборот. Честно говоря, это мне кажется самым слабым местом в твоих рассуждениях: противоположное тому, что, с твоей точки зрения, неразумно, тоже не обязательно будет разумно. Это может оказаться еще гораздо неразумнее. Но я согласна, выбирать нам особенно не приходится. Допустим, ты прав, так давай спросим у самого командира, что он собирается делать, и попробуем убедить его поступить наоборот. Если нам это удастся — твоя цель достигнута, группа, конечно, пойдет за командиром, а на самом деле за тобой, но с его одобрения и при его поддержке, и думаю, тогда твои принципы не встанут с ног на голову. Только не высказывай командиру своих опасений так, как мне, а то ничего не получится. Ты просто наври ему что-нибудь, например что хорошо знаешь Гренландию, бывал здесь не раз, или что твой дядя — близкий друг директора «Эр Франс». Конечно, врать нечестно, но это ведь ложь во спасение, она простительна. Давай подойдем к нему, отзовем в сторону. Если он заупрямится — пригрозим, что постараемся вырвать группу из-под его влияния. Это ему наверняка не понравится. Но думаю, он согласится, я с ним пококетничаю — раз он француз, это должно подействовать.
