Рик Басс - Пригоршня прозы: Современный американский рассказ
У нас есть идея, — заявил Элиэль. — Мы придумали, как можно справиться с твоей бедой.
Мэки Лаудон медленно и печально покачала головой на подушке.
— Но вы ведь ненастоящие, — сказала она.
Тебе лучше знать, — ответил Элиэль.
— Ладно. Но сделать вы ничего не можете.
Может быть, — согласился Элиэль, — но смотри, мы покажем тебе, как это сделать.
— Хорошо, — сказала она, — по крайней мере, я вас выслушаю.
И слушала покорно и внимательно до самого рассвета. Встала она, как обычно, вместе со всеми, вместе со всеми прошаркала в очереди, чтобы получить поднос с завтраком. Но когда их привели в дневную палату, позвала сестру Маргарет, попросила свои таблетки и еще раз начала с волшебной быстротой выздоравливать.
Когда Мэки Лаудон выпустили, была весна, и трава в ее палисаднике стояла по колено, но в доме мало что изменилось. Она предприняла вялую попытку обмахнуть пыль, потом выдернула стамеску, торчавшую между глаз Медузы, лизнула большой палец и смочила раненую древесину. Основательно подумала, пошла в спальню, сняла большое зеркало с двери платяного шкафа и пристроила на кресле в гостиной. Отражение переворачивало все ее движения наоборот, и из-за этого она ранила себя во время работы. Мэки потратила остаток дня, чтобы приноровиться, проработала всю ночь, и к следующему утру дело было сделано, а она даже не почувствовала усталости.
Она заклеила пластырем порезы, приготовила завтрак из сушеных грибов и сушеных пескарей, съела пару ложек маринованных овощей и выпила целую кастрюльку кофе. Отыскала бутылку льняного масла, слегка смазала законченную скульптуру и снова завесила ее простыней. Закрыв глаза и сосредоточившись, ощутила, как маленькими молоточками стучит ее сильный пульс, и ощутила лицо горгоны, выступающее у нее над бровями, словно рельеф на щите. Она аккуратно зачесала волосы на лоб и вышла из дома.
В сарае, стоявшем у проулка, была газонокосилка, которая хотя и заржавела, но по виду вроде могла работать. Мэки проволокла ее вокруг дома в палисадник, затем пошла с канистрой за два квартала на заправочную колонку и наполнила канистру бензином. В соседней скобяной лавке купила трехфутовый лом и вернулась домой с этим нескладным грузом. Она косила траву на лужайке перед домом, когда Гил вышел на улицу и поначалу не поверил собственным глазам.
— Неужто старая дубина вернулась? — спросил он, перекрывая треск мотора.
Мэки Лаудон беспечно помахала ему, продолжая свое дело. Обрезки жестких стеблей бирючины летали вокруг ее головы. Гил некоторое время ее рассматривал — покачал головой и пошел к своему фургону. Когда машина свернула за угол, Мэки выключила косилку, вошла в переднюю дверь своего дома и вышла через заднюю, по пути прихватив лом. Хватало хорошего удара, чтобы сломать хилый замок на задней двери Гила. Она вошла и тихо притворила за собой дверь.
В передней комнате на нее из темноты уставился объектив видеокамеры, словно глаз насекомого, выдвинутый на стебельке. Легкий щелчок концом лома раздробил линзы в стеклянную пыль. Так она обошла весь дом, разбивая камеры и увеличители, выковыривая механизмы проекторов и видеодек крючковатой лапой лома. Она не смотрела на кассеты и кинопленки, но не могла не смотреть на увеличенные кинокадры, изображавшие детей с детьми, детей со взрослыми, детей с разными животными, убиваемых и пытаемых детей.
Они посеяли кости, — сказал Элиэль, и Азазель откликнулся: — Они получат свой урожай.
Ей не пришлось долго ждать Гила — не намного дольше, чем нужно было, чтобы подготовиться. Под раковиной у него стояло двухгаллоновое ведро, которое она унесла к себе домой пустым и принесла обратно полным. Она отлила в кружку порцию для себя и поставила ее на ручку кресла. В замке поворачивался ключ Гила; Мэки нагнулась и приподняла ведро. Его глаза проворно скользнули по разбитой аппаратуре, он рванулся к Мэки, но едва она облила его из ведра, остановился в недоумении и принюхался. Она достала газовую зажигалку из накладного кармана юбки и свободной рукой откинула со лба волосы, открывая лицо горгоны. Руки Гила едва успели вскинуться в мольбе, как он превратился в камень. Она набрала в рот из кружки и чиркнула колесиком зажигалки. Длинный яркий язык пламени ударил вперед и поглотил его целиком.
День был безветренный, и горел только один дом; пламя поднималось вертикально в безоблачное голубое небо. Приехали пожарные, приехала полиция, они перекрыли оба конца улицы, облили водой крыши соседних домов, но в горящем доме уже нечего было спасать. Из домов, что еще не были брошены, вышли люди. Они стояли на тротуарах, сложа руки, и мрачно смотрели в огонь. Мэки Лаудон тоже стояла в своем наполовину выкошенном палисаднике, опершись на газонокосилку. Свободной рукой она крепко обхватила себя, потому что, несмотря на весеннюю погоду и сильный жар от огня, ей было очень холодно. Она ждала, что ее арестуют, но никто, казалось, ее не замечал, и, когда пламя над углями погасло, она вошла в свой дом и захлопнула дверь.
Madison Smartt Bell, «Dragon’s Seed»
Copyright © 1990 by Madison Smartt Bell
Опубликовано в «Булвард»
© И. Левшин, перевод
Элис Шелл
Катанье с поросячьей беды
Эви сжала ноги и стянула ягодицы. Все замкнулось. Зубы стиснулись. Веки напряглись, не пропуская гаснущий свет дня. Внутри варежек ногти вонзились в ладошки. Даже пальцы на ногах судорожно согнулись, а кожа на голове натянулась, пока Эви ждала фыркающих смешков. В конце концов она заставила свои глаза открыться. Из-под прищуренных ресниц увидела свое полурасстегнутое клетчатое пальтишко, увидела пупырышки на коже своих темных бедер, спущенные на колени хлопчатые штанишки… в такой мороз.
Бин и его брат-близнец Джо Бой уставились на жиденькие волосы между ног Эви. Джо Бой словно больше думал о том, как бы сбежать.
— Во-ло-сы! — хрипло выдохнул он, испуганно косясь на брата.
— Заткни пасть, — сказал Бин. Выпрямился и посмотрел на сморщенное лицо Эви. Его голос перешел в визгливое хныканье: — Как же мы посмотрим, если ты ноги не разведешь?
Эви еще плотнее сомкнула ноги и закусила нижнюю губу, сглатывая комок стыда. Бин снял варежки, все в кристалликах снега, и попытался всунуть палец в тесную щелку между ее ногами. Эви ударила его правым кулаком под глазом, и он хлопнулся на ледяную корку, покрывающую землю.
Джо Бой заревел. Бин извивался и пыхтел, стараясь встать.
— Ну, Эви, ты же сказала, ты же обещала…
Эви сдернула варежки, натянула штанишки, крича пронзительно и прерывисто:
— Я обещала дать посмотреть, а не чтобы ты меня трогал! Ни за что! Ни за что!
Бин угрюмо поджал губы.
— Вот за это, Эви, скатишься только один раз, а не два.
Эви задохнулась, привычная волна беспомощности поднималась в ней, как опасный прилив. Она постаралась не закричать.
— Если не дашь съехать два раза, Бин Стоунер, я скажу!
Бин испустил визгливый смешок.
— Если наябедничаешь, так сама на себя. И все узнают, что ты делала с тех пор, как Шакл забрал твои санки!
Он торжествующе уставился на нее, но в его глазах стекленел ужас. Если мать узнает, ремня ему не миновать. Но боялся он не просто порки. Он опасался Эви, она же свихнутая! Все в Ряду говорили, что она свихнутая. Его собственная мать видела, как она ночью стояла в снегу на заднем дворе и пялилась на городские часы. А другие засекали время — больше часа в нужнике во дворе! Что она там делала столько времени?
Эви несколько секунд растерянно смотрела на Бина, потом опять его ударила, хрипло дыша через рот, словно не могла втянуть достаточно много воздуха. Попыталась сомкнуть губы — челюсть судорожно задергалась. Она поняла, что укусила себя за щеку изнутри, только когда язык коснулся солоноватой ранки. И накинулась на Джо Боя, словно он был виноват в этой внезапной боли, и ударом опрокинула его — он так и сидел на корточках, наклоняясь, словно все еще пытался увидеть, что она обещала показать, если Бин даст ей покататься на своем новеньком «Гибком летуне».
Теперь и Бин, и Джо Бой захлебывались слезами. «Ну прямо как десятилетние», — подумала Эви и судорожно втянула ледяной воздух.
— Где санки? — спросила она грозно.
Бин махнул кулаком в варежке на оледенелый куст, потом съежился в снегу, прячась от взгляда брата.
Ощущение в груди Эви, точно там затянули узловатую веревку, начало отпускать, едва она нашла санки. Еще когда ей было всего девять, в том году, когда она спрыгнула с качелей, как раз когда они взвились выше всего, еще тогда она открыла, что нет ничего лучше бешеной свободы катанья на санках с горы — совсем ничего. Стоишь на вершине длинного крутого склона, так высоко, что даже не видишь, где он кончается в глубине белого каньона, на самом его дне. Смыкаешь зубы на своем страхе, пережевываешь его и выплевываешь. И уносишься вниз, слившись в одно с санками, мчишься вниз, вниз, вниз, а лицо тебе покалывает снежная крупа. Ветер подхватывает тебя, выдирает из тела, и ты повисаешь в воздухе — холодном и свободном. Она схватила санки и пошла с ними на вершину Поросячьей Беды — самого опасного санного спуска в Нью-Шэроне, а может, и во всем графстве Мид.
