Рик Басс - Пригоршня прозы: Современный американский рассказ
Гил кивнул, но не двинулся с места. Он туго натянул цепь, надев крайние кольца на пальцы, затем сжал между ладонями.
— Не знала, что у вас есть собака, — сказала Мэки Лаудон.
— Хе-хе. — Гил ощерился. Его желтеющие зубы были в черных дуплах.
— Разве этот мальчик принадлежит тебе?
Гил снова открыл в усмешке гнилые зубы.
— Пожалуй, можно так сказать, — ответил он. — Его тощая жопка — она моя. — Он подбросил собранную в комок цепочку; поймал со звоном. — Старушка, не советовал бы тебе вмешиваться. — Он повернулся и оглядел улицу. — Никому нет дела, что здесь происходит.
Он удалился по заросшей бурьяном дорожке; ноги свободно болтались в слишком больших башмаках. Она с отвращением прошла за ним несколько шагов, остановилась и, осмотревшись вокруг, поняла, что он сказал правду. В домах этого квартала жили либо мошенники, либо сумасшедшие, либо вообще никто. Лужайки перед домами были мертвы, деревья умирали, холодный ветер нес мусор по середине улицы. В половине домов разбитые окна смотрели на нее, словно глазницы выстроенных в ряд пустых черепов.
Однажды холодным синим утром Престон снова пришел и встал в проулке за домом. Мэки Лаудон фазу заметила, что на нем нет зимнего пальто. Ей пришлось выйти, взять его за руку и повести, буквально заставить войти в дом. Вроде он был рад видеть ее, но не сказал ни слова. Сел на привычный деревянный стул в кухне и уставился на свои качающиеся, словно маятник, ноги.
— Тебе что, кошка язык откусила? — спросила Мэки Лаудон и положила пирог из желтой фасоли рядом с его рукой.
Она пошла к холодильнику за молоком, которое купила накануне в каком-то магическом предчувствии его возвращения, налила полный стакан, поставила перед мальчиком и вернулась, чтобы поставить пакет обратно. И при свете желтоватой лампочки холодильника увидела на пакете неясную блекло-синюю фотографию. Посмотрела на нее, посмотрела на Престона, опять посмотрела на пакет. Под фотографией ползла полоска синих букв: «Джейсон Старджес из Бирмингема, восьми лет, разыскивается с…» Она захлопнула дверцу, оперлась на нее и немного передохнула, прежде чем повернуться к нему.
— Боже мой, мальчик, — сказала она наконец. — Ты знаешь, кто ты?
И хотя ребенок ничего не ответил, Элиэль вернулся оттуда, где до сих пор прятался, и одним махом вернул ей груз ее восприятия и памяти.
Ты все испортила, — набросился на нее Азазель, — ты загубила все дело, как всегда.
Почему ты не могла удержаться и ничего пока не предпринимать? — спросил Элиэль — Бог свидетель, ты молчала достаточно долго.
Мэки Лаудон ничего не стала им отвечать. Она слонялась из комнаты в комнату, натыкаясь на мебель и дверные косяки. Давно уже они так не сердились на нее, особенно вместе, и она знала, что для этого были все основания. Престон — Джейсон — стрелой вылетел из дома, едва она задала свой глупый вопрос, и она не успела задержать его. После этого Мэки позвонила в полицию, позвонила раз, потом еще…
И это тоже получилось по-дурацки, — сказал Азазель, — судя по всему, это твой худший шаг за последнее время. Мэки Лаудон закружилась на ковре в гостиной и просунула руку в пустое пространство, откуда доносился его голос. Маленький деревянный корабль аргонавтов хрустнул под ее туфлей; она отпихнула в угол предвещавшую гибель статуэтку с форштевня. Подошла к окну, отогнула угол шторы. В сгущающихся сумерках громоздился дом Гила. Потребовался целый день, много звонков, чтобы явилась полиция. И все впустую, — прошипел Элиэль. Действительно, она видела, как они поднялись на крыльцо, поговорили с Гилом минуту-другую, стоя в дверях, а затем уехали.
— Черт бы их всех побрал, — сказала Мэки Лаудон и отпустила штору.
Она прошла на середину комнаты и сдернула покрывало с Медузы. В чем загвоздка? — спросил Азазель. Мэки смотрела на широкое деревянное пустое лицо. Тупые головы змей были слепы, потому что она не прорезала им глаз. Здесь нет силы, — грустно сказал Элиэль.
Мэки Лаудон отшвырнула стамеску, подвернувшуюся под руку. Она воткнулась между глаз Медузы. А Мэки стояла на рассохшихся досках крыльца Гила и стучала так сильно, что едва не упала вперед, когда он выдернул дверь из-под ее кулаков.
— Ты, настырная старая дубина, — задумчиво произнес Гил. — Сумасшедшая старая дубина, сказали бы легавые.
— Где мальчик? — спросила Мэки Лаудон.
Гил поднял руку прямо над своей плешью и щелкнул пальцами.
— Ушел. — Он звонко чмокнул распущенными губами. — Понимаешь, ему надо было исчезнуть.
— А что…
— Выкинь из головы, — сказал Гил, и лицо его стало жестким.
Он преступил через порог и толкнул ее ладонью в грудь. Рука была слабая и тонкая, как тростинка, но Мэки почему-то зашаталась и отступила далеко назад, в замусоренный палисадник. Медленная тонкая изморозь сыпалась на ее волосы с темного неба.
— Я говорил тебе, не лезь, — сказал Гил и еще раз толкнул ее тощей рукой. — Что хорошего из этого получилось?
Полиция сказала, чтобы я дал знать, если ты будешь донимать меня.
Он все говорил и толкал ее, но Мэки Лаудон больше не слушала. Удивлялась, что сталось с ее силой. Руки всегда были мошными, но теперь она, казалось, не могла их поднять, не могла и слова произнести, а ноги готовы были подломиться и уронить ее в измятую траву и в грязь.
— Предупреждаю тебя, старая дубина, — сказал Гил, — перестань лезть в мои дела.
Он толкнул обеими руками, и она оступилась за край насыпи. Скатилась вниз, ударившись затылком о тротуар так сильно, что на мгновение потемнело в глазах, хотя сознания она не потеряла. Так и лежала, свесив с тротуара левую руку, костяшками вниз. Капли дождя падали в уголки ее открытых глаз. Голоса пререкающихся демонов улетали вверх по спирали, все выше, пока не оставили ее в тишине и пустоте, где не было уже никаких мыслей. Два или три человека прошли мимо, прежде чем кто-то взял на себя труд поднять ее.
— Эх, Мэки, Мэки, — сказала сестра Маргарет с высоты своих шести футов двух дюймов. Она была цвета обожженной глины, волосы под белой шапочкой затянуты назад так туго, что жалостливые глаза, казалось, стали еще шире. — Когда ты в последний раз уходила отсюда, ты говорила громко и ходила гордо, и я надеялась тебя больше здесь не увидеть.
Она потрясла перед носом Мэки Лаудон двумя пилюлями, одна была красная, как пожарная машина, а другая — голубая, как яйцо малиновки. Но Мэки Лаудон не возьмет от нее лекарства. И не станет использовать свои искусные руки на трудотерапии. Она не пойдет на занятия групповой терапией и не будет ни с кем общаться. Она не будет даже говорить. Не будет. Не будет.
Когда демоны исчезли, внутренняя тишина стала по-настоящему глубокой, но Мэки Лаудон не сознавала этого. Голоса людей были далеки и совершенно неразличимы, словно стрекотание кузнечиков в траве. Она позволяла себя пасти, перегонять по отделению с одного места на другое, двигалась, как эксгумированный труп, который заставляют шевелиться серией гальванических ударов. Она сидела на пружинном диване в дневной палате и шевелилась не больше, чем каменная глыба. И совершенно сам по себе ее левый глаз поднимал и опускал свое ящеричное веко. Санитар возил перед ней шваброй; вперед-назад, вперед-назад. За ее спиной шлепали по столу карты и бормотали голоса, сливаясь с треском в ненастроенном телевизоре. Времена года сменялись за небьющимся оконным стеклом, словно слайды на экране.
«Мэки Лу! Мэки Лу!» — услышала она, но это случилось намного позже того, как Мэки начала узнавать свое имя или его вариации. Голубоватый султан пламени взметнулся к темному потолку и пропал. И она вдруг села и огляделась. Через две кровати от нее в длинном ряду спящих Малыш Уилбур подпрыгивал на своем матрасе. Обычно его привязывали, как это он сумел освободиться? Но все, что произошло потом, было еще более невероятным.
— Мэки Лу! Смотри на меня, смотри на меня, Мэки Лу!
Малыш Уилбур перестал прыгать, как обезьяна, брызнул себе в рот жидкости для зажигалок и резко дунул на зажженную спичку. Еще один плотный огненный шарик пронесся по воздуху к двери, освещая троих санитаров, которые, чуть не сбивая друг друга с ног, ворвались в палату, чтобы пригвоздить Малыша Уилбура к полу, запихнуть в смирительную рубашку и выволочь его, кричащего и брыкающегося, из палаты.
— Смотри на меня, Мэки Лу!
Но крик его утонул в голосах демонов. Азазель и Элиэль снова были здесь, бешено споря о значении того, что они видели, — тараторили с такой быстротой, что ничего нельзя было разобрать, но через час, придя к некоторому согласию, утихли и обратились к ней.
