Акилино Рибейро - Современная португальская новелла
— Ну, а о том, сколько бед мы причинили себе сами, — об этом молчат. Мы — вечные палачи… — Это говорила Монна Лиза.
Кристина поднялась. Я заметила, что у нее трясутся руки. Она сказала, что уже поздно и она может пропустить последний поезд в Баден-Баден. Первым моим желанием было встать и уйти с ней. Но я не подошла к Кристине. Как и раньше в гимназии, нас не сблизила и эта встреча. Я очень мало знала о ней, и мне очень хотелось спросить ее, как она жила в Лондоне, о муже, который умер в Тобруке, и о том, как она снова привыкла к тому, что ее окружает теперь.
Она кокетливо склонила голову, оглядела всех сидящих за столом и сказала:
— Вот мы и повидались. Снова познакомились. Если еще раз доведется встретиться, мы узнаем друг друга.
Я сказала:
— Я хотела бы поговорить с тобой, Кристина.
Она открыла портфель и достала визитную карточку.
— Напиши мне, Паула. Не забудь. Как жаль, что ты ничего не знаешь о Софи.
Людвига помогла ей надеть пальто и проводила до двери.
— Какая она стала высокомерная, — заметила Габриэла, когда Кристина вышла.
— Она всегда была скрытная, — простодушно сказала Шиншилла.
— Нескладная, — сказала Монна Лиза.
— Гордится такой матерью… — бросила Габриэла.
— Чем плоха была ее мать? — серьезно спросила Принцесса.
— Обыкновенная, ничего особенного, но революционерка, — ответила Габриэла, и в глазах ее появился фанатический блеск.
— Побойся бога! — воскликнули Принцесса, поднимаясь.
Но тут вмешалась Павлова и с мольбой в голосе сказала:
— Ведь она, бедная, умерла в тюрьме в гробу!
— Нам тоже не сладко пришлось, — сказала Монна Лиза. — Мой муж вернулся с фронта инвалидом, и я должна кормить его. А у меня трое детей, и они еще не зарабатывают.
Людвига, как пастор, развела руки, пытаясь их успокоить. На лице ее появился испуг: вдруг вечер, который она так старательно готовила, плохо кончится?
— Оставьте, оставьте! Каждый несет свой крест.
Принцесса снова села. На стеклах ее очков играл электрический свет.
Я еще раз склонилась над собачкой Павловой. Теперь она спокойно приняла мою ласку. Должно быть, и вправду поверила словам хозяйки: «Мы среди друзей».
Павлова вытащила одну розу из букета, стоящего на столе. Другие последовали ее примеру. Людвига раздала английские булавки. Она предвидела, что они понадобятся. Все прикололи розы к платьям.
Пора было прощаться. Мы поблагодарили Людвигу за вечер, рассчитались, надели теплые кофты. Куница Габриэлы произвела впечатление. Болтая и смеясь, мы спустились по лестнице, устланной зеленовато-оливковой дорожкой. Розовощекая, белокурая дежурная приветливо нам улыбнулась, сказав: «До встречи». Грум придержал дверь и поблагодарил за чаевые. На улице Франклина Рузвельта мы обменялись адресами. «Всего хорошего. До встречи. Приятно было повидаться. Дай о себе знать. Звони. Пиши».
Автомобили, такси, автобусы развезли всех по домам.
— Где ты остановилась? — спросила меня Принцесса.
— В «Линденхоф», рядом с вокзалом.
— Пойдем пешком.
И мы пошли по незнакомым улицам когда-то хорошо знакомого и родного мне города с тучной, высокой Принцессой, каких знала, и не одну, мировая история. Прогулка успокоила меня. Магазины уже закрылись. На ярко освещенных витринах в изобилии были выставлены товары, обещающие хорошее завтра.
Завтра пойду и куплю Мигелу чемодан с молнией, хоть он и дорого стоит.
Какое-то время мы шли молча. Потом я вынула из портфеля фотографию Софи, сделанную на Террейро-де-Пасо в Португалии, и показала Принцессе.
И тут мы заговорили о Софи.
ЖОЗЕ МАРМЕЛО Э СИЛВА
Свидетельские показания
Перевод М. Абезгауз
В Библии сказано: «Из-за пустяка убил Каин Авеля». Красота Елены, воспетая Гомером, была причиной разрушения Трои. Один из моих квартирантов неожиданно покончил с собой. И мы не раз читали в газетах: «Убит ударом ножа или лопаты (либо „убит пулей“) такой-то, там-то или там-то, из-за ничтожной причины (бокал вина, жалкие гроши!..)».
Ничтожная причина? Разум в таких случаях скользит по поверхности событий, как плывет по воде щепка. Неужели человеческие поступки не заслуживают более пристального и серьезного исследования?
Врач не ограничивается изучением симптомов болезни, но стремится понять ее суть. Почему бы нам, в постигшем нас горе, не взять пример с врача? Я сравниваю беду с устьем реки, чьи истоки часто оказываются материнским лоном.
Когда я был призван на учения резервистов в Мафре, со мной произошло весьма поучительное в этом смысле событие. Буквально на каждом углу, проходил ли я мимо витрин магазинов, мимо мясной лавки, аптеки, кафе, в меня беззастенчиво тыкали пальцем и шипели мне вслед (даже «жеребчики»):
— Вон он, тот самый военный!
— Из-за пустяка!
— Из-за ерунды!
— Смотрите, и в ус себе не дует! Как будто ни при чем!
— Бедняжка покойница, да будет земля ей пухом!
Моя вина никем не была доказана; более того, к суду я, собственно, даже не был привлечен. Но почему же моя рука, а не чья-либо иная оказалась рукой карателя?
Городские сплетники, собиравшиеся в Кова Фунда, объявили меня циником. «Гнусный циник». Люди, действительно, иной раз ведут себя хуже собак. А для этих жалких людишек такого соображения было достаточно. Но я, в святая святых своей души, нашел корни зла. Прежде всего, мир является нам таким прекрасным, безбрежным, неизмеримым, что у нас не хватает мужества с ним расстаться или хотя бы расстаться без слез ужаса и причитаний. Вот где кроются наши невзгоды. О, как позорно смешны мы перед неумолимым приговором или перед смертью! Скажу откровенно: скорбь Лии затмевает всякие «пустячные причины». Такой ярлык мы сами наклеиваем на душераздирающие драмы или же валим все на судьбу: для одних это божественное провидение, для других — козни дьявола, но для всех — нечто мучительное и неотвратимое.
Разве знала Лия, что ее ждет, когда сама послала солдата к грузовику, доставившему нас в Мафру? Мы с товарищами разглядывали монастырь — кто пренебрежительно, кто равнодушно (как будто ожидали увидеть нечто диковинное!), — когда ватага ребятишек шумно атаковала нас:
— Господин военный уже снял комнату?
— Нужна ли комната господину военному?
— Господин военный, у нас есть комната…
(Черт побери, ото всего разило казармой, пропади она пропадом! Даже от домов, выкрашенных в желтоватый цвет наподобие тюрьмы!) Да, Лия сама послала солдата, который подошел ко мне, взял, не колеблясь, мой чемодан и сказал:
— Вдова майора Ското ждет господина…
— Знаю, зачем было вас посылать?
Рок — вот завязка всех человеческих драм. Рок навлекает на нас беду; но часто беда — как бы устье реки, чьи истоки восходят к материнскому лону.
Мать Лии совсем юной вышла замуж за пожилого человека. Ее супруг, покойный майор А. Н. Ското, приходился нам дальней родней; он вел со студенческой скамьи жизнь столь непутевую (или, как я слышал в детстве, «скандальную»), что наша семья потеряла, фигурально выражаясь, нить его похождении после того, как вторая жена сбежала от него в Париж. Лет восемь тому назад, если память мне не изменяет, до нас дошли смутные слухи о его кончине в Мафре, и мне так и не довелось с ним познакомиться. От посыльного я теперь узнал, что дядюшка женился в третий раз, в Порто, и, несмотря на свои годы, стал отцом двух дочерей, но…
В самом деле: не успел я подняться по лестнице, как дверь распахнулась и на пороге меня встретила одна из упомянутых дочерей майора, Лия; она сияла от радости, что видит меня. И вот мы рядом, в маленькой гостиной, обставленной старинной мебелью, и Лия распахивает передо мной также и дверь своей души — как будто давно ждала меня, тоскуя, но веря в неизбежность встречи.
Вот она какая! Крохотного роста, с безмятежным, белым как молоко лицом; высокий лоб точно списан с портрета папеньки… Но больше всего поразили меня спокойствие и чистота, излучаемые всем ее существом. Мать же была полной противоположностью: раздавшаяся толстуха (в народе есть словцо похлеще), на первый взгляд — грубоватая из-за красных прожилок на дряблой коже, из-за неуклюжести… Но все это можно было ей простить за откровенную и простодушную беседу. Мне и раньше приходилось сталкиваться с заурядными людьми, которые сделались отзывчивыми после долгих лет нищеты и горя. Остается сообщить, что дама эта прочитала на своем веку несколько романов и что она страдала астмой. То и дело наступало удушье, ужас, да и только! Покойный муж часто поминал нас, «племянников в Порталегри», справлялся о нас даже на смертном одре. Сама она родом из провинции Трас-ос-Монтес и прозывается дона Консейсан. После тяжких лишений, которым так несправедливо подверг их господь, Лия получила место учительницы в одной из школ Шелейроса. И вот, слава богу, они располагают комнатой для гостей и очень рады мне ее предоставить. Считают меня членом семьи, само собой. Ждали моего приезда еще в прошлом году. Вести доходили до них через моих коллег на факультете.
