Евгений Суровцев - Ганская новелла
— Доктор, который час? — Эти слова произнес человек, тоже появившийся из дверей кабинета. На человеке был прекрасно сшитый офицерский мундир, хотя доктор Кваину не мог определить его чин. Он так и не научился разбираться в звездах и просветах на погонах, они ничего ему не говорили.
— Восемь двадцать, — ответил он, взглянув на часы.
— Это у вас называется восемь часов?
— Я бы пришел раньше, но…
— Вас с семи ждут пациенты, а вы позволяете себе дрыхнуть допоздна! Являетесь на работу вразвалочку!
— У меня машина…
— У него машина! Граждане нашего государства больны и ждут, а он тут разговоры разговаривает! У него, видите ли, машина!
Кваину не знал, что и сказать. Он услышал чей-то стон: видимо, кто-то из больных, ожидавших под навесом, не смог удержаться. Посмотрев в ту сторону, он увидел, как под яростным взглядом солдата мать пытается успокоить дрожащую в ознобе девочку. Нерешительно он шагнул к навесу и остановился, чуть не наткнувшись на штык, направленный прямо ему в живот.
— Но, господин офицер, я только хотел…
— Вы… Это из-за вас страна теряет незаменимых людей, — произнес офицер, не взглянув на девочку. — Вы жиреете на казенных харчах, а дела не делаете; вы презираете своих больных, хоть некоторые из них вам не то что в отцы — в деды годятся, а все потому, что у вас диплом в кармане…
— Господин офицер, больные… девочка… мы зря теряем время… больные…
— Зря теряем время? А ну устройте ему разминочку!
Солдат заколебался, не уверенный, правильно ли он понял приказание.
— Но… — Доктор Кваину развел руками.
— Разминку ему!
Возмущенный доктор Кваину шагнул было к кабинету, но остановился, почувствовав, как в спину ему уперлось острие штыка.
— Руки вверх! — сказал капрал. Кваину нагнулся, чтобы поставить чемоданчик и положить халат у стены, рядом с дверью кабинета. — Отставить! Вещи держать! Руки вверх! Кругом, быстро, строевым шагом, марш! Левой — правой, левой — правой…
Шарлотта, медсестра, услышала что-то неладное еще издали, слава богу, прежде чем дошла до ворот больницы. Навстречу ей попалась Беа, без халата, с сумкой в руках.
— Разве ты не на дежурстве? Ведь тебе с восьми тридцати дежурить в мужском отделении, — полюбопытствовала Шарлотта.
— М-м-м, сестричка, — ответила Беа, — разве не слышала, что творится в больнице?
— А что там? — У Шарлотты все сжалось внутри. Она осторожно положила руки на заметно выросший живот.
— Говорят, пришли военные и муштруют господина Гиэбу и медсестер.
— Неужели самого Гиэбу? Старшего? Не может быть!
— Очень даже может! Это мне матушка Яро сказала. Она ведь продает апельсины у самых больничных ворот.
— О господи! Что же ты будешь делать?
— Попробую пройти без халата, прямо в платье. Халат у меня здесь. — Беа похлопала по сумке рукой.
— Эй, уважаемая сестрица! — Возглас женщины, выбежавшей из-за угла, заставил обеих вздрогнуть. Шарлотта узнала ее — они жили рядом, в одном квартале.
— Что вы здесь стоите? Идите скорей! Посмотрите, как солдаты муштруют вашего доктора!..
— Доктора?! — в один голос воскликнули сестры.
— Как же звать-то его? А, ну да, доктор Кваину, молодой такой, у него еще машина — «вольво».
— Да, это доктор Кваину. Неужели и его тоже?
— М-м-м! Ужасно! Я просто потрясена! Проходила мимо ворот по улице и заглянула во двор больницы. Солдаты с ружьями заставляют его маршировать. А кругом больные… Нехорошо… Чем же он провинился?
— Откуда нам знать. — сказала Беа. — Может, опоздал?
— Но у него сегодня нет утреннего дежурства. У него обход с двух тридцати. — Сестра Шарлотта знала список врачебных дежурств назубок.
— Знаете, а ведь еще двое разыскивают доктора Ману.
— Вот как?!
— Кристи мне сказала, доктор Кваину дежурил по скорой всю ночь. Он закончил только в четыре утра. Из-за той катастрофы на дороге. Семь убитых, шестнадцать тяжело раненных. Я-то поэтому и выхожу с утра. Кристи работала в ночную. Забежала ко мне по пути домой и все рассказала.
— А он сегодня в поликлинике принимает?
— Конечно. А они — посмотри, что с ним делают!
— Ой, не говорите! — ответила женщина, довольная тем, что услышала о ночной катастрофе: будет о чем посплетничать.
— Пожалуй, я лучше домой пойду, — сказала Шарлотта. Она всегда могла сослаться на то, что плохо себя чувствует, — через пару недель ей все равно уходить в отпуск по беременности.
— А я пройду через калитку около морга, — сказала Беа и медленно пошла прочь. Шарлотта направилась домой. Соседка шла рядом.
— Если вы туда пойдете, они и вас заставят делать то же самое? — Женщина не то спрашивала, не то утверждала.
— И сомнения быть не может. Если уж с тигра шкуру дерут, неужели оленя в покое оставят?
— Боже мой, боже! Так-то военные правят страной?! А как избили беременную на рынке — вот совсем недавно! Это я не понаслышке знаю, сама видела, вот этими своими глазами. Ох, как жалко ее было, как ужасно! И все из-за каких-то налогов. Женщина им говорила, что у нее все уплачено, только квитанции она оставила дома. Никто и слушать не стал. Били, пока сознание не потеряла…
— Да, я знаю. Ее ведь в больницу потом принесли…
— М-м-м, моя милая, и куда мы только идем? А еще утверждаем, что добились независимости!
Как раз в это время из операционной вышел доктор Уайт — передохнуть минут пять. Хотя некоторые утверждали, что у доктора несколько необычное чувство юмора, даже он не мог найти ничего забавного в представшей перед его глазами сцене. Не было ничего смешного в том, как старший медбрат, обливаясь потом, прыгал по-лягушачьи, ведя за собой чехарду сотрудников больницы. Пораженный, доктор Уайт неожиданно заметил и доктора Кваину: с чемоданчиком и халатом в поднятых над головой руках, тот маршировал строевым шагом вокруг двора, посреди которого сбились в кружок в ужасе следившие за происходящим больные. Уайту показалось, что у него разрывается сердце. Он бросился к капралу и дернул его за рукав:
— Доктора-то зачем? Господин капрал… Доктора… Ведь больные…
Капрал, отдававший приказания, просто не заметил старого врача. Уайт бросился к офицеру. Тот стоял в тени, в дверях приемной, руки в боки, наблюдая разыгрывавшийся перед ним спектакль.
— Господин офицер, как же так… Ведь… Доктор Кваину сейчас должен принимать больных. Что происходит?
— Он опоздал.
— Но, сэр, он всю ночь пробыл в больнице… несчастный случай… Он спасал пострадавших! Он ведь ушел домой всего часа два назад!
— Это никак не оправдывает его опоздания!
Светлые глаза доктора напрасно пытались встретиться с глазами офицера.
— Но ведь это не самый лучший способ исправить положение.
— Заткнитесь!
Девочка под навесом застонала снова.
— Господин офицер, но ведь это публичное оскорбление. Ворваться в больницу и муштровать врачей на глазах у больных…
— Рядовой!
— Сэр? — Один из рядовых четким шагом подошел к приемной, угрожающе направив штык в сторону доктора Уайта. Несколько женщин под навесом зарыдали, пряча лица. Офицер кивком указал на врача.
— Давай, доктор, — хрипло произнес солдат, — шагай отсюда, пока тебе тоже разминочку не устроили.
Девочка застонала снова.
— Но… Но это же абсурд!
Никто не мог бы назвать доктора Уайта трусом, но, когда солдат дважды пощекотал его штыком, доктор почувствовал, что героизм его иссякает. И, может быть, прямая конфронтация — не самый лучший способ решения проблемы. Он вдруг почувствовал себя очень старым и очень усталым. Было уже восемь сорок пять, все равно пора на операцию. Медленно, стараясь сохранить достоинство, сгорбленный старый доктор направился к операционной. Открывая дверь, Уайт заметил, как сильно дрожат у него руки. А он-то думал, что за двенадцать лет работы здесь хорошо узнал и страну, и людей. Видимо, он неправ, видимо, никому не дано знать людей.
Доктор Уайт тряхнул головой, стараясь собраться с мыслями, сосредоточиться на предстоящей операции — его ждал больной с тяжелым переломом бедра.
— Экуа! Экуа! — взорвал тишину пронзительный крик.
Кричала женщина — та, что пыталась уговорить свою дочь не стонать. Теперь она трясла девочку за плечи, выкрикивая ее имя. Голос матери рвал тишину в клочки.
— Экуа! Экуа! Аа-а-а! Доктор! Доктор!
В одну секунду доктор Кваину добежал до навеса и склонился над ребенком. Все во дворе замерло. «Разминка» прекратилась. И солдаты, и сестры, начальники и подчиненные — все смотрели на Кваину. Медленно к навесу подошел и офицер, ухмыляясь так, словно все происходящее было лишь очередной уловкой, попыткой помешать ему исполнить свой долг. Доктор Кваину держал в своей большой руке безжизненную руку девочки. Пульса не было. Кваину приподнял девочке веки, потом развел бескровные губы, медленно выпрямился.
